Ведьмина Ласка (СИ) - Мию Логинова

— Да оставьте вы его, пацаны. Его вон батька лучше нашего побивает. Смотри-ка, какой синяк на полрожи. Тяжёлая, видать, у Николая-пьянчуги рука.

Мне восемь.

Поднимаюсь из вязкой грязи. Лило два дня, всё развезло кругом.

Угораздило же связаться с Данькой и его бандой. Думал, героем буду, девчонку защищу, чтоб за косы не дёргали, да не дразнили, а они, как налетели впятером, а Валька убежала, даже не оглянулась, как мутузят за неё. Правильно отец говорит — неблагодарные существа бабы. Одни беды от них, нельзя их жалеть. Чуть дашь слабину и всё — поминай как звали.

— Эка тебя дядька Николай отмутузил! — потешаются ребята. Стою набычившись. Отметелили так — вздохнуть больно. И ведь правду говорят, что обидно. Отец, как наберётся, каждый раз припоминает, что вся жизнь от меня да мамки у него под откос. Если вовремя не спрятаться, то как пить дать, битым будешь. А если мамка вступится, то и ей достанется по первое число. Только бабка может отца угомонить. Единственная, кого люблю искренне. Мамку нет. Мамка меня тоже лупит. За просто так лупит. Как с отцом раздрай — так сразу я виноват, привязал её бедную, а ей мыкайся. Как будто просил их меня рожать!

Шмыгнув носом, под смех деревенских задир шлёпаю, понурив голову в сторону речки. Надо б умыться. Ежели такой свин явлюсь к порогу, мать как увидит, отходит розгой, что тумаки мальчишек лаской покажутся. Сбежать бы от них, от всех. Да куда сбежишь? Ни документов у меня, ни знаний. Просил отца научить ремеслу, да только и слышно “куда тебе сопляку науку”.

У речки тихо, в дождь сельские сюда не ходят. Говорят мокрый берег — русалкам раздолье, чуть нога соскользнёт и всё — будешь им пленник на веки вечные. Болтают, конечно, а если и так — мне бояться нечего. Хоть бы и к русалкам, всяко лучше, чем домой.

Стянул с себя штаны и рубаху: застираю прям в речной воде, повешу на суку чуть просохнуть, а потом и домой уж. Чистым, чтоб зря глаза не мозолить. Встав на колени у берега, опустил старенькую свою рубаху в воду, а туда в рукав рыбина заплыла. Чудно — как в сказке! Выдернул её резко: плещется на берегу, ртом воздух хватает. Отнести мамке домой на уху? Задобрить? Смотрю на рыбу, в животе урчит, а она бьёт хвостом, сверлит глазищами своими. Ну, принесу домой, мать сварит уху, отец лука начистит, самогонки по такому делу нальёт, а потом опять языками зацепятся, и я же крайним останусь. На чёрта надо такие подарки! Подхватив за хвост, кинул свой улов обратно в воду, склонился, чтоб стирку закончить, а рыба подплыла поближе и вылупилась. Стирать учится что ли?

— Ну чего тебе? Плыви! Я, может, не такой, как они говорят. Не живодёр! Сын Кольки-колдыря. Я, может, ни в жизнь в рот не возьму ни капли отравы этой, — обида жжёт в груди, когда передразниваю голос Даньки. — Яблочко от яблоньки недалеко падает.

Тру остервенело рубаху, а грязь только сильнее въедается в ткань. Уже предвкушаю головомойку года.

— А если б по моему хотению, так я вообще на него не желаю похожим быть. Никогда таким не стану! Вот хоть хорьком мерзким, а не таким, как батька! Вот те крест. Ну что уставилась? Плыви! Тебе-то, поди, домой не тошно возвращаться. Ждут тебя небось.

И так обидно, что даже рыбину и ту, кто-то ждёт да рад, что шлёпнул ладонью по воде, поднялись брызги, в глаза попали. А как проморгался, так рыбы и след простыл…

Сколько лет минуло? И ведь с детства ничего не изменилось. Как раньше никому нужен не был, так и теперь. Может, зря я тогда Иринку прогнал? Думал, вот сейчас женюсь, как батька по залёту и один в один стану таким. Буду её винить, сомневаться мой, не мой, знаю, же, что не только со мной гуляла. Стану дитя это безвинное лупить от злости и сомнений. И станет меня то дитя ненавидеть, как я батьку всю жизнь ненавидел. Сопьюсь с тоски окончательно, да и сдохну под забором в грязи. Лучше вот хорьком быть, чем такая жизнь…

Хорьком!

Твою ж мать. Это что же, я сам накликал?

Выходит, уже в отца превращаться стал, что зверем меня Иринка сделала. По моему же собственному хотению, как просил тогда, дитём ещё… И что делать-то теперь? Как вернуть всё назад? Надо срочно вспомнить, что там было в проклятии…

Глава 7

Вася

Что ж, благодаря новым знакомым всё у меня как будто бы складывается очень даже неплохо, кроме того, что хорёк, скотина неблагодарная, сбежал.

А Яда говорила, что ручной…

Ага, как же. Немного грустно, но с другой стороны, значит ему точно стало лучше. К тому же если сердце и душа на волю рвётся, хоть какой любовью ни окружай, как соломку не стели, а всё равно… животное же. Что ему постель тёплая, да ласка человеческая, когда там, в смешении мшистых трав да в дупле поваленного дерева намного лучше?

Куда только теперь все лекарства и переноску девать? Разве что Ваську носить. Кстати, надо будет спросить у Яды, давно ли ветеринару показывали и почему до сих пор не кастрировали.

Поворачиваюсь к коту, нежно улыбаюсь, приговариваю:

— Васенька хочет к ветеринару, да? Блошек тебе выведем, прививки сделаем, бубенцы, — провожу пальцами перед его мордой, имитируя то, как пройдётся ножик, — чи-ик и всё. Сразу станешь красивый, толстый и довольный жизнью. Налево тянуть не будет, лежи себе, спи да ешь. Никаких проблем в жизни. Ла-аско-овый станешь.

Громко шипя, ожившее радио выплёвывает мне очередной “шедевр” нашей эстрады:

Эй, честной народ, ну-ка подходи сюда.

Для тебя готовится здесь лучшая еда.

Кто-то скажет шаверма, ну а кто-то шаурма.

Запах жареного мяса сводит каждого с ума.

Стоит с мяском под прилавком ведёрко.

Внутри кусочками лежит живодёрка.

Я ей судья, палач и закон.

Мучила зверей?

Теперь давай, в завертон!

— Эй! — возмущаюсь невесть кому. Смотрю на кота, — иногда такое дикое чувство создаётся, что это всё ты, Вассесуарий!

Добра и нежна,

Умна и красива…

Была создана ты

Природой на диво.

Смеюсь, потому что ну уж больно демонстративно закатывает глаза, а потом разом подбирается, а радио поёт:

В тот час, когда тоски не скроешь,

О чём мечталось — не сбылось…

Трактир своей души откроешь,

Войдёт в неё незваный гость.

И тут же, сквозь открытое настежь окошко