Старинные сказки на всякую пору - Лилия Корнильева

Зашумела толпа, заволновалась, кто с тем согласен, а кто и нет.

– Тех баб наделить надобно, – кричит дед Никофоров, – кто работы не гнушается. Наряды-то нынче как достаются? Добрая баба льны посеет, приглядывать за ними станет, а как ленок вырастет – дык она его весь с корешками повыдергает, водою нальёт, чтоб отмок, аль на реку снесёт и там разложит. Потом высушит свои льны на лугу хорошенько, вытрепает, спрядёт витки, станет холсты ткать, потом на морозе аль на солнце их выбелит да рубашку шить станет. Намаешься, пока с холстиною управишься, да только не про одну холстину бабе печаль да забота – другой работы полно. Так что пусть берут бабоньки наряды царские, душу повеселят. Чай, не гадали такими павами да лебёдками хаживать, шубы барские нашивать!

Гомонит толпа в ответ, будто улей гудит. Тут, откуда ни возьмись, подходит к обозам молодой купец: сам статный, пригожий, в дорогой шубе, шапке меховой да в сафьянных сапогах. Поклонился всем в пояс и молвит:

– С Божьей помощью я от злодеев вырвался и тут очутился, добро своё отыскал. Нельзя, люди добрые, богатства сии раздавать, не то не сносить мне головы моей буйной. Задумал государь-батюшка в стольном граде балы давать да старинными русскими уборами гостей заморских одаривать. Вот и везу ему свой товар, а не доставлю – осерчает не на шутку, и уж тогда берегись!

– А скажи, мил-человек, – обращается к нему дед Иван, – а откуда теперича отрезы дорогие да жемчуга возят?

Молчит купец, растерялся, видать. Товар радёхонек бы взять, да только не изволит про него ничего знать. Как так?!

– Ну, коли хороша крашенина[119], – говорит заместо него купец Степанов, – то токмо с Востока, больше неоткуда. Там всё найдёшь, чего душа пожелает, любую паволоку драгоценную купишь. Там и аксамит, и бархат, и тафта, и Бог его знает, что ещё. И жемчуга тамошние, гурмыжские[120], наилучшие на всём белом свете.

– А ларчик такой откуда привезть можна? – интересуется дед Иван.

Тут все посмотрели на дубовый ларец-теремок о два жира[121], чудесно изукрашенный, железом окованный, о пяти вертлюгах[122]. Железные ободки в нём сплошь просечные[123], выкованные, будто кружева затейливые. А под железными узорами красная подложка[124] в слюдяной глазури ярким огнём горит, кованый узор во всей красе любопытному взору являет.

Смотрит и Апрель на ларец внимательно, пристально. Он таких много на севере видывал. Мастера тамошние ларцы, шкатули[125], сундучки двужирные, скриночки[126] да коробьи[127] так делают, что глаз не отвести!

– А ларец оттуда, откуда и пушнина, – продолжает Степанов, – с северных пределов. Такие и в Холмогорах и в Великом Устюге делают, однако ж холмогорские, как по мне, всего краше будут.

– А как же можно, мил-человек, – спрашивает молодого купца дед Иван, – одному сразу два обоза из разных концов земли привезти да в одно время тут встретить?

А тот уж стоит бел с лица, будто полотно, назад пятится. Тут народ заволновался, зашумел, а злодей пустился наутёк со всех ног, а то б точно пришибли.

Слышит Апрель, кричат из толпы:

– За ним, скорей! Держи вора!

– Держи злодея! Не сам он людей добрых сгубить задумал! Дружки, видать, уж заждались!

– Верно Иван говорит, тут много гостей искать надобно, – в раздумье вымолвил Апрель, как и в Николиной Сторонке, купцов «гостями» величая. Он попутным ветром мужикам помогает, ветками вора больно по лицу стегает. Не тронь чужое!

Деревенские все, как один, искать заезжих торговцев принялись. В густом ельнике их вскорости и отыскали, связанных да раздетых, от холода чуть живых. Это они из разных концов света в стольный град богатые дары везли. Лиходеи их сгубить задумали и чужое себе взять, да не тут-то было.

«Чужое вовек счастья не принесёт, – подумал про себя Апрель. – А ведь молодцы, что вместе правду добыли да искать настоящих хозяев добра кинулись. Вместе оно всегда быстрей да сподручней, вместе – не одному!»

Тут Апрель прав. В природе тоже не всё врозь. Летние месяцы растят, что весенние посадили, осенние месяцы плоды пожинают, урожай собирают, зимние месяцы землицу снежными перинами согревают, деревья берегут да озимь белыми пуховыми покрывалами надёжно укрывают. И коли Май вовремя земельку не польёт, Сентябрь уж много с неё не возьмёт. Аль задумает, к примеру, кто зимой летние узоры на деревянной посуде выводить, вышивкою одежды украшать, царь-буквы[128] в книгах писать, травами целебными, с лета припасёнными, болящих лечить, аль ещё что – а летние месяцы уж тут как тут. Они и среди зимы в дом наведаются, в гости заглянут, дары свои принесут. А зимние месяцы и в лето, коли надо будет, человеку подсобят, осенние – Сентябрь, Октябрь да Ноябрь – и раннею весною помогут.

Глядят братья-месяцы, а Апрель то одному дивится, то другому, а мужик в деревне каждый день о дождях просит для урожая богатого, не только на талую воду в этом полагаясь.

– Нет, ну на то он и Апрель, чтоб в землю прель, – говорит дед Иван. – Когда есть водица, то зелень народится, а без дождей – худо дело.

– Да, – отвечает ему дед Игнат. – Первый апрельский дождь воза золота стоит.

Ну а дождя всё нет и нет, а Апрелю и горя мало. Увлёкся молодец рассказами лесных жителей про их житьё-бытьё в суровую, долгую зиму.

Ох ты, батюшки, горе-горюшко людям без дождей! А ведь Апрелю не только напоить, но и согреть землю нужно.

Тут и Благовещение[129] пришло – большой праздник, славный. В этот день птица гнезда не вьёт, девка косы не плетёт. Сказывают старые люди, будто оттого и кукушка без гнезда осталась, что в Благовещение его вить вздумала. И крот потому слеп, что в великий праздник работал.

Празднует Апрель вместе со всеми, радуется. Но вот уж и три дня с Благовещенья миновало, а Апрель всё в ус не дует.

Тут Февралю такое баловство весеннего месяца невмочь стало. Как стукнет он своим посохом, как махнёт рукавом, снега полным, как дунет ветром студёным.

Глядишь, а в Апреле на зелёных листочках снег лежит, в воздухе холодом потянуло, солнышко за тучи спряталось.

– Эх, верно говорят в народе: «не ломай печей, пока Апрель у плечей», – сокрушается дед Иван.

А Апрель-то после снежной оплеухи сразу спохватился. Быстро землю-матушку дождями напоил, солнцу красному её приласкать велел. Народ на улицу повалил, все делом заняты. Мужики вышли в поле, овёс рано, прям в грязь сеять начали. Пчелиные старатели[130] тоже сложа руки не сидят – пчёл из омшаника[131] вынесли.

Всё теперь хорошо в хозяйстве у Апреля.

Однако год на год не приходится, и коли случается Апрелю про свои обязанности позабыть, он в тот же час хладное послание от Февраля получает, и мы про то знаем, потому что белый снег в Апреле на молодых зелёных листочках видим.

Да уж, много чудес разных братья-месяцы делать научены, хорошо знают, как за Русью приглядывать. За труды их во всякую пору благодарить нужно. А потому не главней на Руси Август Февраля, Ноябрь Марта не хуже и Апреля не лучше. И во всякую пору верно то, что вместе и работать, и веселиться, и вора искать, и землю родную от врагов боронить[132] лучше, вместе – не одному.

А Апрель-то где? Вон он вдалеке уж еле виден стал и за пригорком скрылся. А по Руси, ему навстречу, уж месяц Май бежит вприпрыжку. Добро пожаловать, месяц Май!

Май

Время быстро идёт, глядишь – Апрель уж свой срок отбыл-отслужил, а с него, как ведомо, солнце красное в лето катится. Тут и Маю тёплому приспел черёд на Руси свои порядки наводить.

Хорошо в Николиной Сторонке в эту пору: куда ни глянь, повсюду зелень буйная легла коврами цветистыми, деревья сплошь в цвету, воздух благоухает, майское солнышко своим теплом землю голубит. В лазоревом небе пташки весну славят, пчёлки – Божьи угодницы – весеннему цвету рады. И не токмо звери лесные, а мошки да букашки всякие – и те весну чуют! Что тут скажешь – благодать да и только! Май-месяц глаз радует, душу веселит.

Вечерами в Николиной Сторонке тёплый ветерок по траве-мураве лёгкой поступью ходит, своим дыханием ветки на деревьях мерно колышет. Соловушка уж испил росички из первого развернувшегося берёзового листа и, весну приветствуя, запел свою песню громко, заливисто, всем на радость.

Май всегда любил пение соловья послушать. Идёт, бывает, Май-месяц в рощицу за околицей все колена соловьиной песни переслушать, а друг голосистый его уж издали заприметил. Будкий сон[133] у соловья!

– Здоров будь, соловушка! – говорит ему месяц Май.

– Здравствуй, Май-месяц! – ответствует ему серая пташечка.

– И всё-то ты поёшь без устали! Ну, друг сердешный, ты бы хоть соснул ненадолго, передохнул малость!

– Недосуг спать-то, месяц Май! Я других учу песни петь. Чай, негоже лесным соловьям до десяти колен выводить, будто в городе. Я-то до сорока спеть могу, – приосанился соловейко.