Сказки о сотворении мира - Ирина Ванка

— Не закроется, — сказал он, когда куча переросла разумный предел.

— Спокойно, папаша!

— Там слабый замок…

Ангел сдавил чемодан, как сэндвич, и защелкнул замки. Кривой и несуразный, похожий на раздутую грелку, чемодан напрягся по швам, затрещал и лопнул, изрыгнув содержимое на пол.

Сава Некрасов примчался на звук.

— Сынок? — участливо спросил он, и Натан лишь кивнул в ответ. — Срочно надо уехать?

— Не стоило оставлять их одних, — сокрушался профессор. — Никогда, Сава, ни за что на свете нельзя надолго оставлять детей. Даже если они кажутся взрослыми.

— Вы их недооцениваете. Натан Валерьянович, это болезнь всех без исключения родителей. Переживите ее достойно. Поверьте, вашим детям не станет легче, если вы угодите в больницу. Тем самым вы только усложните им жизнь, — Сава попробовал застегнуть чемодан, но только больше рассыпал его. — Ну и пусть, — сказал он. — Надо подъехать в поселок и купить чемодан побольше. Сейчас мы с вами выпьем кофе, позавтракаем и подумаем, как быть.

Сава поставил сахарницу на кухонный стол, покрошил колбасу колечками в вазочку для варенья, вынул из буфета две чашки. Натан убедился, что Некрасов в упор не видит ряженного «индейца», присевшего у стола. Гид виновато прятал глаза. Растерзанный чемодан занимал половину комнаты.

— Если хотите знать мое мнение, — рассуждал Сава, — ничего опасного в их затее нет. Ваши дети ввязались в абсолютно бессмысленную работу. Титаническую, кропотливую, интеллектуально и физически затратную, но, к сожалению… Я уже объяснял, Натан Валерьянович, что история нашего мира пишется не людьми. Она пишется совершенно другими авторами.

— Да, — согласился Гид и одобрительно потряс перьями. — Такими дураками пишется ваша история, что лучше сдохнуть невеждой, чем прочитать такое.

— А если люди мешают ее писать? — спросил профессор. — Что наши «авторы» делают с такими людьми?

— Зачастую не принимают в расчет.

— Да, — согласился Ангел, — прихлопнуть Человека недолго. Прихлопни одного, на его месте появится десяток таких же оголтелых и наглых. Так стоит ли брать грех на душу? Не принимать в расчет — вот мудрая тактика.

— Тем более… — переживал Натан. — Как я могу позволить своим детям положить жизнь на то, что бессмысленно и к тому же опасно. Детям, которые не понимают, что такое электричество, и ковыряют ножницами розетку… Если б у вас были дети, Савелий, вы бы позволили это делать? Вы бы допустили, чтобы они играли на рельсах, пока нет поездов? На то мы и родители, чтобы их беречь.

— До каких пор?

— До самой смерти! — ответил Натан, предупреждая реплику Гида. — До тех пор, пока они дети, а мы родители, мы будем продолжать их беречь, насколько нам это будет позволено. Они, мои несчастные сумасшедшие дети, конечно, не смогут нарушить порядок этого мира. Только перепишут рейтинг мирового тенниса. Всего на одну строчку. Они не понимают, что такое сдвинуть строчку в истории мира. Это все равно, что сдвинуть электрон внутри атома на другую орбиту. Я знаю своих детей и, к сожалению, не могу повлиять на них. Все, что я могу — это защитить. Если бы их всех вернуть в юный возраст и отдать на воспитание Розалии Львовне, я был бы спокоен, но однажды они вырастут, а некоторые… — профессор поглядел на невидимую Савой сущность, которой давно пора было выйти вон. — Некоторые Гиды-руководители уже поджидают их за порогом. Они будут делать ставки на их будущее, спорить с коллегами, встанет мой ребенок на ноги после травмы или останется инвалидом. Они будут ставить подножки и за уши тащить туда, где сорвут с моего ребенка куш. А потом показывать молодым ребятам галереи славы и говорить, что мы в этой жизни всем обязаны им. — Натан поднял глаза на стенку, увешанную фотографиями детей. Особенно красочным среди них выглядел портрет Левушки — гордости семьи Боровских. Мальчик с необыкновенно умными, не по годам печальными глазами, обнимающий толстую книгу. — Чем старше они становятся, признался Натан, — тем больше за них боюсь. А уж как я боюсь за Эрнеста, тут словами не передать. Даже думать о плохом не хочу.

— А я, в отличие от вас, только и занят, что думами о будущем ваших детей, — признался Некрасов. — Мы обязаны… Мы просто не имеем права не принять меры для их спасения. Да, они заняты бессмысленной, бесполезной работой, но для чего они это делают, Натан Валерьянович? Ничто в природе не делается просто так, и мы с вами, и ваши детишки — одна и та же разумная природа мира. Если вы не принимаете моих доказательств, то поверьте им: человек ни на что в этом мире не имеет права. Ни на строчку в таблице рейтинга, ни на то, чтобы сдвинуть атом с орбиты. Мы входим в критическую фазу развития мира, и теперь без ключа дольмена не сможем сдвинуть с места даже порванный чемодан.

— Поедемте со мной, Савелий! Я их увижу живыми, здоровыми, и успокоюсь. А вы — попробуете доказать моим детям то, что так убедительно говорите мне.

— Сейчас? — удивился Некрасов.

— Сию же минуту! Сей миг, — профессор посмотрел на чемодан и вспомнил, что билеты в Европу раскуплены на неделю вперед. — Поедем к финалу, — согласился он. — Когда Эрнест проиграет турнир, проще будет образумить горячие головы.

До финала Натан Валерьянович успел раз десять позвонить Юле, но не получил ответа ни на один из интересующих его вопросов: каким образом Оскар, ничего не понимающий в спорте, воспитывает звезду, и где находит для этого средства.

— Все нормально, — успокаивала профессора девушка.

— Не ругайте мальчика, если он проиграет.

— Мы никогда не ругаем его за проигрыш. Мы ругаем его только за поведение на корте.

— Эрнест ругается матом?

— Ну, что вы!

— Эту привычку надо искоренять беспощадно! Пусть судья снимает с него очко за каждое бранное слово, — предложил Натан. — И за каждую сломанную ракетку тоже. А вы побольше говорите с ним. Русский язык у парня совсем пропадает.

— Не беспокойтесь, Натан Валерьянович, Оскар тренирует его по-русски. А если надо — сам снимет с него очко за хулиганство.

— Значит, хулиганит.

— Эрни теперь идеальный ребенок. Он так много работает, что сил на безобразия не хватает.

— Ой, какие обманщики! — возмущался профессор.

— Вы его не узнаете.

— Ой, какие ж вы болтуны…

День финала выдался необыкновенно жарким. На стадион, пустовавший неделю, откуда ни возьмись натолкался народ. Организаторы решили открыть дополнительную трибуну и лавочку с прохладительными напитками в парке, примыкающем к стадиону. Оскар попрощался с Эрнестом за час до игры и твердо решил не звонить. Но все-таки набрал номер и застал его сиятельство в раздевалке: