Собрание сочинений. Том I - митрополит Антоний (Храповицкий)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Существующие церковно-народные издания
О неудовлетворительности почти всех церковно-народных изданий, кроме «Троицких листков», писано две передовые статьи в «Церковном вестнике» за август сего года, но следовало написать еще сильнее. Мало того, чтобы народное поучение не было бы отвлеченно-схоластическою проповедью с 10-строчными периодами, с «влияниями», «впечатлениями», «произвольностями» и другими понятиями, которые для крестьянина останутся ничуть не менее понятными, если их заменить соответствующими французскими или китайскими словами; мало того, чтобы поучение чуждалось конспективного перечня событий, как будто дело идет не о спасении души, но о преподавании хронологии, чтобы избегало вдалбливания догматических формул без указания спасительного значения каждой истины в жизни христианина (как это делали древние отцы); мало того, чтобы каждая мысль поучения была бы соображена с пользой ее для «внутреннего человека» в читателе, надо нечто большее, чем эти необходимейшие, но, увы, так трудно нам дающиеся свойства народных поучений. Правда, достигнуть показанных требований хотя бы настолько, насколько они достигнуты «Троицкими листками», и то было бы величайшим для нас успехом, потому что колоссальный спрос на «Троицкие листки» достаточно ручается за их пригодность для своей цели. Тем не менее, если уже говорить не о действительности, но о том, что желательно, то надо признать, что подобного состава «Листки» не могут собою охватить ни всего содержания религиозной жизни народа, ни всех его представителей: первого – по своему содержанию, вторых – по своему изложению, по форме.
Несомненно, что русский народ в целом есть народ благочестивый: свои религиозные обязанности он в глубине совести считает выше всех прочих и не забывает помышлять о часе смертном, будучи чужд крайнего обольщения «нынешним веком». Поэтому всякое поучение, с достаточною ясностью раскрывающее перед ним содержание этих его религиозных обязанностей, научающее его пониманию праздников, таинств, обрядов Церкви, открывающее жизнь и подвиги святых, события Евангелия и учение о будущей судьбе душ и всего мира, научающее его важнейшим молитвам, – всякое подобное христиански-учительное слово будет им принято со вниманием и готовностью, но достаточно ли подобных благочестивых указаний к тому, чтобы переделать всю жизнь человека и из сына тьмы сделать его сыном света? Кому в самом деле неизвестно о так называемом храмовом характере русского благочестия, по коему жизнь разделяется на две сферы: беловую и черновую; в первой руководителем служит закон Божий, а во второй – житейский обычай в форме: «в праздник как же не выпить», «дело торговое» и т. д. Конечно, мы далеки от того, чтобы вслед за западниками отрицать всякую связь этих двух сторон жизни нашего народа или не признавать влияния первой на последнюю, но влияние это благодаря некоторым специальным историческим причинам, а также и общей греховности человеческой природы настолько слабо по силе, да и ограничено по объему (некоторые дела, например, торговля с обманом, у нас почти не подлежит религиозному осуждению), что нуждается в специальной же поддержке церковного учительства. Последнее должно осветить с своей точки зрения все содержание крестьянской жизни, дать руководственные правила всему ее быту, чтобы читатель народно-церковных изданий прямо знал, и притом от лица Церкви, что хорошо и что худо, что Богу угодно и что противно, во всех отраслях его быта: семейном, хозяйственном, общесельском, торговом, наконец, в своем личном, т. е. в своем внутреннем мире, дабы слово грех сопровождало повсюду его совесть, а не относилось бы только к скоромной пище в пост, к колдовству и другим уже определившимся в народной совести явлениям. Правда, у нас есть перед глазами листки и поучения о пьянстве, о табаке и пр.; они приносят свою пользу и на людей богобоязненных не остаются, вероятно, без влияния. Но почему же проповедь против пьянства признается самою малоуспешною? А именно потому, что она берет это печальное явление отрешенно от быта, забывая, что пьянство есть не основное, но выводное явление, что оно есть психологически почти необходимый результат различных условий народной жизни: не холода и голода, но, может быть, именно отсутствия пищи для духовной жизни, говоря иначе – воскресной праздности и пустоты. Ее-то нужно наполнить и тогда уже бороться с пьянством.
Каковы должны быть церковно-народные издания
Проповедник или автор церковных листков должен проникнуться тем жизненным настроением, которое владеет нашим крестьянством, мысленно с ним отожествиться и затем через Слово Божие, через священную и церковную историю поднимать это настроение до того, которое требуется от христианина. Так поступали св. апостолы, учившие эллинов о «неведомом Боге», а иудеев о «Первосвященнике по чину Мелхиседекову». Возьмите речь ап. Стефана в синедрионе или ап. Павла в Антиохии Писидийской: для чего они начинают свое исповедание с Авраама и Моисея? А именно для того, чтобы, обратившись к религиозно-народным идеалам слушателей, овладеть их настроением и поднять его до живой веры в истину воскресения пострадавшего Христа. Так и мы не должны заниматься только логическим раскрытием догматов, но словом церковного учительства возвышать кругозор читателей над жизнью и поднять к нему. Прекрасный образец к тому имеем от святителя Тихона Задонского в его сочинении «Сокровище духовное, от мира собираемое», где св. автор, останавливаясь на обычных явлениях быта и природы, возводит нашу мысль ко Христу и спасению. Но в творениях свт. Тихона явления природы и быта берутся лишь как аналогия, нередко чисто внешняя, а современная церковно-учительная печать должна бы разъяснять по существу, как может крестьянин исполнять волю Божию в жизни семейной, пробуждая постоянно в детях совесть и пр., в хозяйстве – через возможную помощь соседям, в общественных работах, положим, на фабрике, – через хотя бы посильную борьбу с привычкой товарищей к площадной брани и т. д. Подобного рода содержание церковно-народных изданий, обнимающее собою и направляющее к добру и спасению все стороны народного быта, принесет еще ту пользу, что интересоваться им будут не только благочестивцы между крестьянами, но и все, склонные к чтению и слушанию вообще. Но это будет вполне достигнуто лишь в том случае, если и самая форма церковно-народной литературы будет поставлена применительно к данным требованиям. Но прежде чем сказать об этом, остановимся на существующих изданиях, по-видимому, близко подходящих к нашей цели. Разумеем народные повести Наумовича и множество им подобных изданий в русской Галиции – календариков и молитвенничков и пр.
Все эти вещи далеко превосходят великорусскую церковно-народную литературу по своей доступности и художественности изложения. Галицкая интеллигенция желает быть народною – в этом отношении она благой пример для всех нас, но, постигнув искусство учительства, она – увы – часто не знает сама, чему учить, и дальше хозяйственной исправности, трезвости и патриотизма галицкая мораль поднимается очень редко; об этом ее характере хорошо писал священник Клеандров в «Церковном вестнике» (№ 29). Русские духовные писатели должны вместить в формы народной речи и бытовых картин всю высоту христианских добродетелей, все истины библейского откровения.
Какие же именно формы для таких поучений наиболее удобны? Прежде всего для всех читателей, благочестивых и нечестивых, нужно писать так, чтобы мысли воспринимались ими без напряжения ума, а по возможности сами собою. Должно писать речью народною, народным синтаксисом и народною фразеологией; избегать причастий и вообще относительных и даже, по возможности, всяких придаточных предложений. Сказуемое ставить преимущественно впереди предложения; малопонятные, но в то же время незаменимые слова, если уже допускать, то в розницу, а не по нескольку сразу, чтобы легче было понять их хотя бы через контекст. Одним словом, речь должна быть по возможности такая же, как в существующих древнерусских сказаниях. Но этого мало. Листки должны быть интересны и поэтому художественны, написаны эпизодически. Если всем им нельзя придать подобный характер, то по крайней мере некоторым. Доныне мы с трудом удовлетворяли уже существующий религиозный интерес, а по существу мы обязаны пробуждать его и в тех сынах Церкви, у которых он еще спит. «Троицкий листок» с утешением и благодарностью прочтет крестьянин благочестивый, а обыкновенному мирскому человеку его не прочитать без напряжения; человек же малорелигиозный, а особенно захвативший городской цивилизации, привыкший к газетам или к легкому чтению изданий Леухина и Манухина, не дочитает «Листка» вовсе – покажется скучно и тяжело. Итак, нужно придавать некоторым народно-церковным изданиям эпизодичность: начать с какого-либо повествования, которое само по себе было бы занятно, и отсюда уже перенести читателя в область интересов религиозных. Нечто подобное, хотя, увы, не на православной почве, дают рассказы Л. Н. Толстого, приводящие в восторг читающее крестьянство. Впрочем, мы, пожалуй, можем не входить в область беллетристики, в область составления повестей и вымышленных рассказов. Но к такой форме речи приближаются сами по себе многие жития святых и даже отрывки из Св. Писания, каковы, например, призвание Савла, история Товита или Иудифи и пр. Затруднение будет не в отыскании материала, но в умещении на одном листке сколько-нибудь законченного предмета изложения, если последнее будет действительно художественное. Необходимость совмещения этой и без того плохо дающейся нам художественности с краткостью изложения должна, конечно, навевать еще более грустные мысли относительно нашей малоподготовленности к подобного рода изданиям, но с тем вместе должна побуждать нас к двойным усилиям работать над собой и приготовить себя к удовлетворению указанной потребности религиозной жизни нашего многострадального народа.