Россия и русские в мировой истории - Наталия Нарочницкая

Как сообщает С. Д. Сазонов в своих мемуарах, германский посол граф Пурталес, вручив ему ноту об объявлении войны, «заплакал, подняв руки»; «мы обнялись перед тем, как он вышел нетвердыми шагами из моего кабинета»[290]. Е. В. Спекторский очень точно определил этот эпизод как не простое куртуазное прощание двух дипломатов. «Это была не только разлука двух людей, которым, несмотря на предстоявшую войну между их государствами, ничто человеческое было не чуждо. Это был конец того мира всего Mipa, который поддерживала Россия, своею кровью искупая Европы вольность, честь и мир»[291]. Но именно против принципов и морального кодекса человека и государства-нации того мира, в котором честь дороже жизни, направлены общая философия и мировоззрение труда Киссинджера, который выступает в качестве протагониста того нового мирового порядка, который США и англосаксы в целом строили и оформляли идеологически в течение целого столетия, сняв маску в марте 1999 года. Когда Югославия отвергла очень схожие «неприемлемые для державного государства требования» и уже НАТО, а не Австрия «открыла бомбардировку беззащитного Белграда», новая Россия, обученная в духе вильсонианской доктрины «мира как концепции» и козыревской — «мира вплоть до предательства», не ответила с честью: «Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав». То, что произошло в марте 1999 года, опрокинуло иллюзии, будто бы можно «оградить честь, достоинство, целость» страны, полагаясь на псевдогуманистическую фразеологию мирового правительства.

Подкупая читателя демонстративным нежеланием излишне демонизировать какого-либо из европейских участников событий 1914 года, Г. Киссинджер пытается доказать, что сама концепция мировых отношений, основанная на суверенитете и национальных интересах, на Realpolitik, ложна и антиисторична. Весь панорамный обзор мировой политики за три века понадобился Киссинджеру лишь для обоснования атлантической мондиалистской идеологии конца XX века, сделанного наиболее глубоко и умно по сравнению с инфантильной риторикой сахаровско-горбачевской школы, отталкивающей своим откровенным антинациональным пафосом идеологии адептов козыревского типа или воинствующе обнаженной ненависти к России да и Европе 3. Бжезинского. Основы этого учения в начале века, на исходе Первой мировой войны, посеявшей отвращение к смерти, были вложены в уста совсем не блестящего и совершенно несамостоятельного Вудро Вильсона, бросившего вызов Realpolitik: «Вильсон в корне отвергал подобный подход, и с тех пор Соединенные Штаты всегда этому следовали. С точки зрения Америки не самоопределение влечет за собой войны, а то положение, когда его нет; не отсутствие равновесия сил порождает нестабильность, а стремление к его достижению. Вильсон предлагал сделать фундаментом мира принцип коллективной безопасности. Исходя из этого принципа, для безопасности в мире требуется не защита национальных интересов, а признание мира в качестве правовой концепции. Определение того, был ли на деле нарушен мир, должно быть вменено в обязанность создаваемому в этих целях международному учреждению, которое Вильсон определил как Лигу Наций». В выдержанной в европейском академическом тоне книге пафос появляется, лишь когда Киссинджер говорит о мондиалистских концепциях Соединенных Штатов: «Среди руин и крушения иллюзий в результате кровавой бойни… на международную арену выступила Америка, неся с собой уверенность, мощь и идеализм, немыслимые для ее изнуренных европейских союзников»[292]. Кто и что стояло за этим идеализмом, какова его религиозно-философская основа, как далеко в глубь веков уходят корни этих идей, да и был ли это идеализм, и кем были истинные творцы новых катаклизмов XX века?

Узкий Восточный вопрос обнажил наличие мирового Восточного вопроса — противостояние России и Европы. Но XIX век привел также к обострению внутренних противоречий в самой Западной Европе. Как и предсказал Данилевский, прекратила существование как великая держава Австрия, не справившаяся со «своей германской задачей» — объединением немцев, и ролью подлинной империи и утратившая историческую роль преграды от турецкой экспансии для всего латинского Запада. Ужаснув мир чудовищной и иррациональной резней армян, Турция после Первой мировой войны на некоторое время утратила свою силу, чтобы вновь понадобиться англосаксам против славян.

Идеологическая цель Первой мировой войны — уничтожение последних христианских империй, антиклерикальная борьба за завершение задач французской революции, разрушение остатков христианских основ государственности в Европе — не была совокупно воплощена в одном национально-государственном субъекте и не была совмещена с геополитическим противостоянием. Запад сам оказался поделен на враждующие группировки. Часть их оказалась в геополитическом союзе с Россией.

Слишком велики были национально-государственные интересы внутри самого Запада и особенности составных частей Европы:

романского центра, где затухало влияние папского Рима, германского севера, особенно протестантской Пруссии, и, наконец, прибирающих к рукам нити мировой политики англосаксов. Если до войны в Европе их символизировала Британия, то крах прежнего равновесия вывел в мировую политику будущего лидера — США. В этом процессе еще в ходе Первой мировой войны формируются «особые отношения» США и Британии, в значительной мере сначала против Германии, затем и против Советского Союза. Качественно новый этап мирового Восточного вопроса начался с Версальского мира и занял все столетие.

Раздел III

Россия — СССР в мировой политике XX века

Глава 8

Между Первой и Второй мировыми войнами. Версальский мир

Realpolitik и новая философия

Очевидная борьба вокруг места России и русских в исторк после расчленения страны в 1991 году обнаружила многие идеологические и геополитические проекты, создала почву для усиленного продвижения «глобального управления». Панорамный историкофилософский взгляд на борьбу идей и международные отношения вокруг СССР за столетие, сопоставление даже известных фактов показывают: истоки и замысел многих явлений конца XX века следует искать в его начале.

Поэтому давно назрел пересмотр интерпретации мировой политики XX века как борьбы либерального Запада с коммунистическим СССР. Этот поверхностный ярлык весьма единодушно применяется как в отечественной (марксистской и либеральной), так и в западной историографии. Сия догма успешно заслоняет истинные международные хитросплетения вокруг России в годы революции, еще больше после Ялты и Потсдама и, наконец, совсем уводит в сторону анализ современной ситуации. Но ее упорно навязывают, во-первых, чтобы не признавать преемственность русской истории в XX веке в судьба., СССР, во-вторых, чтобы скрыть берущее начало в тысячелетии глубинное неприятие Западом и отечественной интеллигенцией России в двух ее ипостасях: как равновеликой Западу в целом геополитической силы и исторической личности с всегда собственным поиском универсального смысла мироздания — препятствия на пути сокрушения многообразного мира, превращаемого сегодняшним мессианским проектом либеральной глобализации в культурную и экономическую провинцию англо-американского мира.

Мир лишь в XX веке окончательно стал взаимозависимой системой, что сделало возможным применять к нему долгосрочные стратегии. Государства с традиционными национальными интересами в XX веке уже не единственные вершители мировой политики, а, как? таковые, они испытывают все более сильное давление интернациональных идеологий. Сегодняшняя дискуссия о глобализации нуждается в осознании, что современные ее проявления — результат всего XX века, но сама идея коренится в отказе философии Просвещения от христианского толкования истории.

Обе всеобъемлющие общественные доктрины — либеральная и марксистская — не рассматривают нацию как субъект исторической деятельности. Для либералов — это гражданин мира, индивид, для марксистов — класс. Эти доктрины выдвинули в начале XX века и две параллельные картины мировой истории, исходящие из философии прогресса и построения «царства человеческого» на вечных и единственно верных универсальных стандартах. Они также содержали два разных извращения христианского понятия о ценности неповторимой человеческой личности и вселенского значения ее личного духовного опыта и идеи этического равенства перед Богом.

Первое понятие преобразовалось в западной (в начале XX в.), уже теплохладной, цивилизации в перенесение вселенской значимости каждой личности, основой которой является бессмертная душа, на земную физическую жизнь человека. С Реформации и Просвещения развивается идеология пацифизма, получившая импульс после Первой мировой войны от впечатления о миллионах погибших и ставшая почвой для провозглашения «отказа от войны» как концепции международных отношений. Эгалитаризм — основа всей идеологии Просвещения в либеральной доктрине — постепенно развивается в области ниспровержения уже не столько общественной, сколько духовной иерархии ценностей.