Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране - Юрий Рубцов

Наиболее массовыми оказались депортации народов, проживавших на Северном Кавказе. Именно сюда было привлечено особое внимание немецкого командования, рвавшегося к грозненской и майкопской нефти. В соответствии с планом «Шамиль», разработанным абвером, нефтеносные районы предусматривалось захватить с помощью воздушных десантов, которые должны были опираться на антисоветское подполье, с большей или меньшей активностью действовавшее на Северном Кавказе с 20-х годов. Несмотря на активизацию террористических и диверсионных групп в ряде районов, планы немцев и их пособников провалились.

Уже после того как вся территория Северного Кавказа вновь стала советской, к отдельным народам были применены меры «наказания». Из Карачаевской автономной области в Казахскую и Киргизскую ССР в принудительном порядке были депортированы более 69 тыс. граждан карачаевской национальности, в связи с тем, что, как говорилось в указе Президиума Верховного Совета СССР от 12 октября 1943 г., «в период оккупации многие карачаевцы вели себя предательски».

27 декабря 1943 г. последовал указ о ликвидации Калмыцкой АССР и о выселении калмыков (более 193 тыс. человек) в Алтайский и Красноярский края, Омскую и Новосибирскую области. Их депортация рассматривалась как мера наказания «за противодействие органам советской власти, борьбу против Красной Армии», которую несколько бандформирований действительно вели во время оккупации части республики.

С приближением фашистских войск заметно усилился политический бандитизм в Чечено-Ингушской республике: в августе 1942 г. здесь действовали 54 группировки из 359 человек, в розыске находились более 2 тыс. дезертиров. Подавить бандитизм удалось лишь после изгнания оккупантов с территории Северного Кавказа в январе — феврале 1943 г. С восстановлением советской власти помимо ликвидации оставшихся бандгруппировок органы внутренних дел прибегли к «радикальной» и уже опробованной мере — депортации чеченцев и ингушей в Казахскую и Киргизскую ССР. В соответствии с постановлением ГКО Чечено-Ингушская АССР была ликвидирована, и 23 февраля 1944 г. началась операция по выселению двух народов. В конце февраля Л.П. Берия доложил И.В. Сталину численность депортированных — 478,5 тыс. человек{180}.

Чуть позже, в начале марта 1944 г., переселению в Казахстан и Киргизию были подвергнуты балкарцы из Кабардино-Балкарской АССР — всего более 37 тыс. человек. Основание для акции центральные власти нашли в большой «зараженности» республики повстанческим движением и «предательстве» в период непродолжительной немецкой оккупации.

Особое место в политике депортаций, проводимой советским руководством, занял Крым. В годы оккупации германское командование активно поддерживало здесь создание отрядов и групп, сформированных как из крымских татар, так и представителей других народов, и предназначенных для действий против Красной Армии и партизан. Коллаборационисты должны были, безусловно, понести суровое наказание, однако за преступления отщепенцев расплатился весь народ. В мае 1944 г., сразу же после изгнания врага с полуострова, по постановлению ГКО из Крыма было выселено больше 194 тыс. татар и более 33 тыс. болгар, греков и армян. Большая их часть была расселена в Узбекистане, остальные направлены в другие регионы страны.

Не всем известно, что наряду с народами Российской Федерации, которых депортировали в полном составе, высылке подвергались и большие группы населения различных национальностей. Среди них было много и русских. Из прифронтовых районов высылались, пользуясь тогдашней терминологией, «антисоветские», «чуждые», «государственно-опасные», «подозрительные по шпионажу» элементы. Например, в конце мая 1942 г. ГКО предписал в двухнедельный срок выслать таких лиц из ряда городов и станиц Ростовской области и Краснодарского края. Из Рязанской, Воронежской и Орловской областей в июле 1944 г. были выселены в Сибирь почти 1,7 тыс. сектантов. Большие группы русских были депортированы также вместе с названными выше народами: корейцами, немцами Поволжья, крымскими татарами, что называется, заодно, в общей массе. Всего же в годы войны подверглись переселению народы и группы населения 61 национальности.

В этой связи нельзя не согласиться с точкой зрения историка Н.Ф. Бугая: «Возможно, что условия военной (экстремальной) ситуации вызывали необходимость определенных предупредительных действий советского правительства в тылу и на подступах к линии фронта. Но никак нельзя оправдать примененные ко многим народам репрессивные насильственные меры. Ведь суровому наказанию подвергались не только виновные, но и народы в целом... Это одна из трагических малоизвестных страниц в истории советского государства, которую правительство хранило в глубокой тайне. В результате его ошибочной политики массового переселения народов и групп населения, принадлежавшего к различным национальностям, депортации подверглись отважно защищавшие Отчизну, смело сражавшиеся на многих фронтах войны»{181}.

Чтобы хоть отчасти восстановить историческую справедливость, потребовались многие десятилетия. Вклад в это внесла и новая Россия. Принятые в 1991 г. законы «О реабилитации репрессированных народов» и «О жертвах политических репрессий» содержат юридическую оценку массовых депортаций и определяют меры по реабилитации пострадавших. Многое сделано по их реализации. Однако, к сожалению, нельзя сказать, что заложенные сталинской национальной политикой «мины» не взрываются до сих пор и не наносят ущерба межнациональным отношениям.

Трагедия плена и репатриация

До сих пор точно не известно, скольким нашим соотечественникам выпала горькая доля испытать плен. Гитлеровское руководство объявляло о 5,27 млн. человек. Данные, которыми располагает Генеральный штаб Вооруженных Сил РФ, несколько меньше — 4 млн. 59 тыс. человек плюс примерно 500 тыс. — военнообязанные, не успевшие встать в строй и захваченные противником в пути в воинские части{182}.

Почти половина бойцов и командиров оказались в плену летом — осенью 1941 г., когда танковые клинья врага разрывали нашу оборону, в воздухе безраздельно господствовали люфтваффе и потеря связи и управления войсками носила массовый характер. Условия, приводившие к пленению, были самыми различными: окружение, ранение или болезнь, физическое истощение, отсутствие боеприпасов, неожиданное нападение многократно превосходящего по силам врага. Но и в этой, часто безнадежной обстановке, люди в абсолютном большинстве случаев оказывали ожесточенное сопротивление агрессорам. Из попавших в плен добровольно сдались не более 1,5% военнослужащих РККА.

Советские воины, попавшие в руки врага, после непродолжительного пребывания в прифронтовой зоне помещались в стационарные лагеря для военнопленных. Нечеловеческие условия содержания приводили к эпидемиям брюшного, сыпного тифа, желудочно-кишечных и других заболеваний, необратимой дистрофии. Гитлеровцы стремились уничтожить как можно больше людей, поэтому к голоду и болезням добавлялись массовые экзекуции: с пленными расправлялись по малейшему поводу. Кроме того, вопреки положениям Гаагской конвенции, советские военнопленные в подавляющем большинстве использовались на тяжелых принудительных работах. Смертность в лагерях была огромной. По разным источникам, погибли от 1,23 до 2 млн. советских военнослужащих, то есть каждый третий из находившихся в плену.

Казалось бы, такие люди были вправе рассчитывать на гуманное отношение со стороны советских властей. На международной арене Советское правительство показывало, что оно всерьез озабочено участью людей, попавших в плен, оказавшихся на оккупированной территории и вывезенных в рейх, а также выражало стремление добиться привлечения гитлеровской верхушки к уголовной ответственности за военные преступления и преступления против человечности. Позднее эти усилия воплотились в организацию совместно с союзниками Нюрнбергского процесса, осудившего главных нацистских преступников, а также других судебных процессов над убийцами и извергами, издевавшимися над безоружными пленными и гражданским населением.

Но внутренняя политика совсем не отличалась лояльностью по отношению к этой категории советских граждан. С самого начала войны высшее политическое руководство СССР дало установку, в соответствии с которой подозрительными считались все военнослужащие и гражданские лица, не только попавшие в плен, но оказавшиеся даже на непродолжительное время в тылу противника. В измене и предательстве Родины, о чем уже говорилось в настоящей книге, подозревались даже те бойцы и командиры, которые смогли с боями пробиться на соединение с Красной Армией, не говоря уже о тех, кто был в плену.

Во внимание редко принимались обстоятельства пленения, продолжительность нахождения в руках противника, поведение военнопленного в этих экстремальных обстоятельствах. Вот лишь один, но, к сожалению, весьма типичный пример. Имя полковника И.А. Ласкина вошло в историю войны после того, как он, начальник штаба 64-й армии, 31 января 1943 г. в Сталинграде руководил взятием под стражу фельдмаршала Ф. Паулюса. И в дальнейшем успешно воевал, стал генерал-лейтенантом, начальником штаба Северо-Кавказского фронта. И вдруг в декабре 1943 г. последовал его арест. Органам контрразведки стал известен факт того, что Ласкин в августе 1941 г. при выходе из окружения под Уманью был задержан вместе с двумя спутниками немецким унтер-офицером. Через несколько часов им удалось бежать и присоединиться к одной из частей Красной Армии, с которой они и вышли к своим.