Две столицы - Андрей Готлибович Шопперт

– Если с этой стороны посмотреть? – вот, первый на удочку попался.

– А ещё в Корее растёт маньчжурский виноград, который можно прямо в Москве или даже в Санкт-Петербурге выращивать на еду. Ягоды не большие, но всё одно – это виноград.

– Что прямо настоящий виноград вот здесь вырастет и не замёрзнет? – Недоверчиво глянул на окно Воронцов.

– Вырастет и будет плодоносить.

– А вы откуда это знаете, Пётр Христианович? – свёл брови граф.

– Ну, это мы долго запрягаем, а ушлые голландцы и англичане давно в те места плавают, и диковины эти к себе завезли.

– Голландцы. И острова, говорите? – Воронцов уставился в переносицу Брехту.

Пётр Христианович графа понимал, отдать полмиллиона рублей серебром, это не просто. Это куча денег. Дивизию вооружить можно. А именно такая сумма была написана в прожекте Крузенштерна.

– Остров открытый можно и в вашу честь назвать, Николай Петрович. Остров графа Воронцова. Или Воронцовский архипелаг.

– Так говорите, для Елены Прекрасной полезны диковинки сии? Неужели в пятьдесят сажен вымахают?

– Даже в шестьдесят. Я уже уговорил Прасковью Ивановну Метляеву урождённую Салтыкову, она пятьдесят тысяч даст на экспедицию и обещает отца на такую же сумму уговорить. А я, как хан Дербента, тоже готов вложиться в это мероприятие, мне там на Кавказе тоже эти великаны нужны. Пятьдесят тысяч серебром и я дам.

– Вот как, Салтыковы, говорите? Сто тыщ говорите?

– Хочу и у графа Шереметева столько же попросить. – Последний козырь Брехт использовал.

– Шереметев, Салтыков? Хм. Салтыков, Шереметев. А? А, чего уж. Я дам от себя пятьдесят тысяч и департамент мой выделит двадцать тысяч, если государь одобрит. Много же ещё не хватает?

– Половины.

– Вот, как половины. Я, Пётр Христианович поговорю кое с кем и с Александром Павловичем тоже. Вы ему пока ничего не говорите. Договорились?

Чего тут не понять, хочет подать эту идею от своего имени, как же, все силы бросил на спасение принцессы Елены Прекрасной.

– Конечно, Николай Петрович. Вверяю сей прожект в ваши руки.

Глава 24

Событие шестьдесят четвёртое

Бывает, что не хочется жить, но это вовсе не значит, что хочется не жить.

Станислав Ежи Лец

Невысокий сухонький человечек в расшитом золотом мундире, он же обер-полицеймейстер Санкт-Петербурга действительный статский советник Николай Сергеевич Овсов был без тряпки белой на голове в этот раз. И смотрел на Брехта не жалобно, а грозно. А ведь знал. Старый, опытный лис и забыл поговорку, что оказанная услуга ничего не стоит. Ладно, не получилось по-хорошему, вдарим по почкам.

– Может, передумаете, Николай Сергеевич. – Сделал последнюю попытку решить дело без садизма Пётр Христианович.

– Да, что вы себе возомнили, Ваша Светлость, чтобы я татями торговал! – Тут что скрытая камера или подслушивает кто-то, за той вон шторкой стоит?

Брехт дошёл до шторы и отдёрнул её, никаких товарищей из Тайной Экспедиции за ней не было. Выходит, господин Овсов просто дурак. Чего там кот Базилио с лисой Алисой пели? «На дурака не нужен нож, ему с три короба наврёшь».

– Жаль, Николай Сергеевич, а я хотел после обеда того же мальчонку к вам послать с противоядием. Видите ли, для того, чтобы избавиться от боли в зубе, нужно убить нерв зубной. Именно он и болит. Пульпа называется. Однако чтобы достичь «герметической реставрации», необходима вторая микстура. Она разлагает тот яд, что вы вчера приняли, и не позволяет пульпе снова нагноиться. Но пульпа ладно. Яд, ключевое слово. Если это противоядие не принять, то сначала с горшка вставать не будете, вечно будет по малой нужде хотеться, потом судороги в конечностях начнутся, а умрёте от удушья. Лёгкие работать перестанут. Тяжёлая смерть, на горшке, дёргая членами и задыхаясь. До свидания, Ваше Превосходительство.

– Да, я сейчас всю полицию Петербурга …

– Меня Государь на ужин семейный пригласил на вечер сегодняшний, и я сейчас лечу принцессу Елену Павловну, я посмотрю, как ваша полиция всего Петербурга меня из-за стола у императора вытаскивать будет, а Мария Фёдоровна головой качать и спрашивать, а как же Леночка? Может, вы погорячились? Ну, зуб вчера сильно болел. Сегодня голова с утра, как в тумане. Да и на горшок уже хочется, признайтесь. – Нейролингвистическое программирование это наше всё.

– Я сейчас!!! – и убежал.

Вернулся назад человек с лошадиной фамилией не скоро и сине-красный весь. Пятнами.

– Простите, Пётр Христианович. Дурак полнейший, точно, голова, как в тумане. Так войдите в положение, о благе добропорядочных граждан пекусь.

– А что такое, Николай Сергеевич, вот только зашёл. Не знаю ничего о ваших бедах. Что-то случилось у вас. Как настойка ведьмы Матрёны подействовала? – Дал возможность отмотать назад Овсову Брехт.

– Замечательная настойка, буквально сразу уснул, а как проснулся и не болит ничего. Не ведьма ваша Матрёна, а добрая волшебница.

Нет. Так не пойдёт. Матрёну и Брехта нужно бояться.

– Ошибаетесь, дорогой Николай Сергеевич, вы бы видели эти волосатые бородавки у неё на подбородке и на носу. Жуть. Ей человека отравить раз плюнуть. Ведьма и есть! Но полезная, если с ней по-доброму. Подарки очень любит. Душами! Чёрными душами. Убивцами всякими. Она из них силу черпает, когда зелья готовит. Одни высохшие мумии остаются в конце этого бесссссовского обряда… – Брехт скрючил пальцы на руках и стал их тянуть к обладателю лошадиной фамилии. И оскал ещё вампирский изобразил. В кино часто показывали.

Бах. Перестарался, обер-полицмейстер в обморок грохнулся.

Ох, и это главный полицейский столицы. Измельчал народец. Сталина на них нету. Брехт, чтобы усилить воздействие, склонился над павшим … не, на ангела не похож, просто павший, и зловещим шёпотом, как можно более скрипуче, как в детской сказке, произнёс:

– Должок! – а потом похлопал по щекам.

– Ох, что-то мне дурно, Ваша Светлость, не прикажите ли настойки прислать, я бричку отправлю.

– Конечно, дорогой Николай Сергеевич, Только после того, как получу в свои загребущие руки пять душ чёрных. Мне нужны солдаты, а лучше унтер-офицеры, которые офицеров побили или ещё какое преступление в армии учинили. Хочу очистить мир от этих татей.

– Ик. Так может завтра.

– Сейчас, велите бричку вашу закладывать, а на обратном пути я вам настойку и выдам.

– Прооооохооор!!!! – завопил, засипел обер-полицмейстер.

Петербургская пересыльная тюрьма находилась при Управе благочиния на Моховой улице. То есть, в самом центре города. В ста шагах Дворцовая набережная. Здание в четыре этажа смотрело на мир небольшими окошками даже решётками не огороженными. Край непуганых дураков.

– Начальник Управления Благочиния Сизов Пётр Христофорович. – Представил Овсов