Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Элленс преклонялся перед великим поэтом и приложил немало усилий, чтобы издать на французском языке сборник стихотворений Есенина. Один экземпляр сборника Сергей Александрович взял в США, надеясь выпустить там подобный.
В сборник вошли поэмы «Пугачёв» и «Кобыльи корабли», а также шесть стихотворений. Остановимся на одном – «Песнь о хлебе». Стихотворение посвящено обмолоту зерна и интересно необычной концовкой:
Вот она, суровая жестокость,
Где весь смысл – страдания людей!
Режет серп тяжёлые колосья,
Как под горло режут лебедей.
Наше поле издавна знакомо
С августовской дрожью поутру.
Перевязана в снопы солома,
Каждый сноп лежит, как жёлтый труп.
На телегах, как на катафалках,
Их везут в могильный склеп – овин.
Словно дьякон, на кобылу гаркнув,
Чтит возница погребальный чин.
А потом их бережно, без злости,
Головами стелют по земле
И цепами маленькие кости
Выбивают из худых телес.
Никому и в голову не встанет,
Что солома – это тоже плоть!..
Людоедке-мельнице – зубами
В рот суют те кости обмолоть
И, из мелева заквашивая тесто,
Выпекают груды вкусных яств…
Вот тогда-то входит яд белёсый
В жбан желудка яйца злобы класть.
Все побои ржи в припёк окрасив,
Грубость жнущих сжав в духмяный сок,
Он вкушающим соломенное мясо
Отравляет жернова кишок.
И свистят по всей стране, как осень,
Шарлатан, убийца и злодей…
Оттого что режет серп колосья,
Как под горло режут лебедей.
То есть хлеб насущный человек получает через убийство живых организмов (колосьев и зёрен). Это порождает преступления в самом человеческом обществе. А потому первая заповедь Иисуса Христа («Не убий») должна распространяться на всё живое, что невозможно. Вот и живёт род людской в условиях суровой жестокости.
«Сергей Есенин, русский мужик». 26 сентября Сергей Александрович и Айседора отправились в США. Перед отплытием они сделали заявление для американской прессы. В нём подчёркивалось, что они не преследуют никаких политических целей, главное для них – искусство. Особо газеты выделяли следующий абзац заявления: «В нашем путешествии мы пересекли всю Европу. В Берлине, Париже и Лондоне мы не нашли ничего, кроме музеев, смерти и разочарования. Америка – наша последняя и самая большая надежда».
Дункан и Есенин плыли на океанском лайнере «Париж». В первый же час путешествия Сергей Александрович был сражён размерами помещений парохода: ресторан «площадью немного побольше нашего Большого театра», громадные залы специальных библиотек, комнаты для отдыха, танцевальный зал; огромнейший коридор, через который Есенин шёл минут пять. Апартаменты четы состояли из двух комнат, столовой и двух ванных комнат. По позднейшему признанию поэта, он сел на софу и громко расхохотался. Ему показался смешным и нелепым тот мир, в котором он жил в России: «Вспомнил про “дым отечества”, про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за “Русь”, как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию».
Атлантический океан лайнер «Париж» пересёк за шесть суток и 1 октября причалил к берегу в гавани Нью-Йорка. Дункан и Есенину не разрешили сойти с парохода, так как заподозрили в них агентов большевиков.
Капитан «Парижа» месье Мора разрешил супругам остаться на пароходе, избавив от унижения провести ночь в помещениях для эмигрантов на острове Эллис-Айленд. Комментируя задержание Есенина и Дункан, американские газеты сразу дали понять, что их искусство в стране доллара не нужно. «Нью-Йорк трибьюн» писала: «Дело в том, что эти неблагоприятные события[66] повлекли за собой появление этих самоварников на первых полосах газет, без чего их приезд вообще не был бы замечен».
Газеты писали в основном о Дункан, поминая Есенина лишь как её мужа. Внешне он репортёрам нравился. «Нью-Йорк геральд» писала:
«Её муж, гибкий, атлетически сложённый, с широкими плечами и тонкой талией. Есенин выглядит моложе своих 27 лет. В одежде он ничем не отличается от обычного американского бизнесмена, будучи в простом сером твидовом костюме.
Изадора заявила, что считает своего мужа величайшим из живущих русских поэтов. Он говорит, что предпочитает сочинять стихи о бродягах и попрошайках, но он не похож на них. Он, похоже, самый весёлый большевик, который когда-либо пересекал Атлантику».
Наутро 2 октября задержанных отвели в таможенный офис. Там их багаж тщательно исследовали. Старшие чинов ники всю одежду вывернули наизнанку и все карманы обшарили; даже бельё не избежало ощупывания и перетряхивания. Были рассмотрены все рукописи; все печатные материалы на русском языке конфисковали для последующего более детального просмотра. Все оркестровые и фортепианные ноты были перелистаны; у Дункан потребовали объяснений по содержанию её пометок на полях некоторых партитур.
По окончании этой тягостной процедуры Айседора говорила обступившим её газетчикам:
– Я чувствую себя так, как будто меня оправдали от обвинения в убийстве. Они, кажется, решили, что годичное пребывание в Москве сделало из меня кровожадную преступницу, готовую бросать бомбы по любому поводу. Они там задавали мне дурацкие вопросы, вроде: «Классическая ли вы танцовщица?» Я сказала им, что я не знаю, потому что мой танец слишком личный. Они хотели знать, как я выгляжу, когда танцую! Откуда мне знать? Я никогда не видела свой танец со стороны. Среди прочего вздора они желали знать, что Сергей и я думаем о Французской революции!
До того, как ступила ногой на Эллис-Айленд, я и в мыслях не держала, что человеческий разум способен мучить себя разгадками всех тех вопросов, которыми меня с такой скоростью обстреливали сегодня. Всё моё время в России я тратила на заботу о маленьких сиротах и обучение их моему искусству. Говорить или даже намекать, что я большевичка, – это чушь! Чушь!..»
С первого часа вступления на землю Америки Дункан пребывала в центре внимания соотечественников, Есенин из-за незнания английского языка отошёл в тень, хотя Айседора и не забывала в своих выступлениях и интервью представлять его репортёрам.
– Мы хотим, – убеждала Айседора журналистов, – рассказать американскому народу о бедных голодающих детях в России, а не о политике страны. Сергей не политик. Он гений.
