Западня для ведьмы - Антон Орлов

Хоть бы уж вернулся домой, пока пирожки не зачерствели, а то он не станет их есть… Подумав об этом, Тимодия зашагала по улице. Куда глаза глядят, но только не в ту сторону, где хозяйственная лавка – вдруг там уже заметили, что у них своровали крысиный яд?

Она думала о маме и плакала, но иногда ее внимание привлекало что-нибудь необычное.

Дом с трехъярусной золотой крышей. Тимодия вначале решила, что это чей-то дворец, но на вывеске было написано «Чайная».

Переулок с облупленными стенами, на которых вместо обережного орнамента нарисованы прекрасные девы и звероподобные воительницы из свиты Зерл Неотступной – черной краской по грязноватой светлой штукатурке, в человеческий рост.

Балкон с развешанными в ряд на веревке матерчатыми куклами: те сохли вниз головой, пришпиленные большими деревянными прищепками.

Торжественная процессия цеха водопроводчиков в сопровождении жрецов Кадаха, которые брызгали на прохожих из ритуальных леек и просили Радетеля уберечь городские трубы от течи.

Потом Тимодия забрела в глубину неказистых запущенных кварталов. Большая улица с разбитой мостовой и угрюмыми домами в грязных потеках ее напугала. Здесь было много пьяных, разинутые двери трактиров словно собирались кого-нибудь проглотить, грохотали по выбоинам повозки, где-то во дворе сердито лаяла собака.

Девочка бросилась прочь, повернула за угол, но попала на похожую улицу. Тут было еще страшнее, потому что в луже под заляпанной стеной с размашисто намалеванным оберегом «чаша благоденствия» лежала громадная бледная свинья: пойдешь мимо – а вдруг она выскочит и набросится? С опаской на нее оглядываясь, Тимодия направилась в другую сторону.

Окрестности ей не нравились: разбойничьи какие-то кварталы. Но ведь она и сама теперь разбойница, отравительница, негодяйка – значит, ей тут самое место. Тимодия на ходу всхлипнула. Надо быть осторожней, чтобы ее не схватили и не отдали злому полицейскому, и еще надо найти ночлег, только где же его найдешь? Солнце уже опустилось совсем низко к темным крышам, разливая по небу расплавленное золото.

– Девочка-девочка, помоги старенькой добренькой бабушке!

Ее окликнула пожилая дама с большой парусиновой сумкой в разноцветных заплатках. Сгорбленная и невысокая, всего-то на голову выше восьмилетней Тимодии. На ней был старомодный, как на картинках, чепец с кружевными оборками в несколько слоев, и выглядели эти кружева так, точно сплели их пауки – серые и тонкие, рваные вдобавок. Смородиново-черные глаза на веснушчатом морщинистом личике смотрели живо и остро, а нос у нее был мясистый, чересчур длинный, с вислым кончиком, и кто-нибудь вроде Лимилы-Дразнилы, с которой Тимодия вначале подружилась, а потом навсегда поссорилась, непременно начал бы ее обзывать. Ветхие заношенные юбки и кофты – одна одежа выглядывает из-под другой, а поверх всего накинута шаль из таких же паутинных кружев, как на чепце.

И она была такая, такая… Тимодия про нее что-то чувствовала, но не знала, как это объяснить словами. В общем, это была очень странная старая дама.

– Какая хорошая славная девочка! Что ты здесь делаешь одна? – поинтересовалась она скрипучим голосом, зорко глянув направо и налево, как будто высматривая взрослых, вместе с которыми полагалось бы находиться Тимодии.

– Я гуляю, сударыня.

– Ты заблудилась?

– Нет, я убе…

Чуть не проболталась, и это была бы, как пишут в книжках, «роковая ошибка». Врать нехорошо, но если сказать «убежала», ее сразу отведут в полицию.

– Да, сударыня, я заблудилась.

– Эхе-хе, надо тебе помочь! – Дама, хвала богам, не заметила оговорки. – Сейчас-то мне некогда, купила на рынке куренка для супа и несу варить. Пойдем ночевать ко мне, славно поужинаем… А завтра с утра пораньше я тебя домой отведу.

– Спасибо вам, сударыня, – воспитанно ответила беглянка.

Вот она и нашла, где переночевать. Или не нашла – само нашлось? Завтра утром ей придется обмануть добрую бабушку, сбежать от нее по дороге «домой»… А может быть, та оставит ее у себя, чтобы Тимодия помогала по хозяйству?

Дама дала ей нести свою залатанную сумку, и это оказалось вовсе не так легко, как можно подумать. Куренок был тяжелый, словно чугунный утюг. Да еще и ворочался. Если добрая бабушка его живого купила, а шею сама ему свернет, перед тем как варить суп… Нет уж, в этом Тимодия помогать ей не будет, куренка жалко. А господина Эдмара она не пожалела, но ведь тот убил маму… От острого и безграничного ощущения потери, которое пришло вслед за этой мыслью, она опять заплакала.

– Не реви, – скрипуче бормотала семенившая рядом дама. – По-королевски сегодня поужинаем, давно мои детушки такого блюда не едали… Умненькая, хорошенькая, воспитанная – не девочка, а пирожное! Только рева. Так ревет, что разбудила его, как же я опять его убаюкаю?

Куренок возился в сумке и пищал, как будто невнятно ругался почти по-человечески, но Тимодии было не до него. Душа провалилась в пятки: на них надвигался, словно корабль в узком канале, огромный полицейский. Если поймет, что перед ним преступница, сразу арестует. Она добропорядочно опустила глаза, всем своим видом показывая, что она вместе с этой дамой, знать ничего не знает о краже крысиного яда из лавки на улице Гравюр.

Полицейский поверил, что она хорошая, и не стал ее забирать, даже учтиво посторонился, уступая дорогу.

Обшарпанные булыжные закоулки, затопленные вечерней тенью, как будто пытались закрутиться в клубок, и Тимодия вскоре потеряла представление о том, в какой стороне садится солнце – отсюда его не видно, закат заслоняли дома, сдвинутые впритык друг к другу. Из окон, прикрытых жалюзи, пахло едой, доносились голоса. Один раз дамы, сидевшие с чашками на балкончике второго этажа, принялись тихонько обсуждать их:

– Дживенда, смотри, это идет та самая гадалка! Вон, видишь, как раз под нами прошли!

– Которая в синем платье и коричневой пелерине?

– Да, да, и она всегда носит с собой эту сумку, хотя я бы с такой невзрачной серенькой сумкой по улице не пошла. Чего ж она себе новую не купит? Верно, с внучкой идет. Как начнет гадать – всю правду скажет, и берет недорого, но кроме денег ей обязательно надо отдать какую-нибудь свою вещь… – После этого говорившая добавила, громко и льстиво: – Доброго здоровьица, матушка!

– Доброго, доброго… – проскрипела та в ответ вороньим голосом.

А девочка так удивилась, что даже плакать перестала. Их послушать, так ее спутница выглядит совсем обыкновенно! Где же тут синее платье и коричневая пелерина, когда она одета по-другому? И почему сумка «невзрачная серенькая», если на ней штук восемь заплаток разного цвета: есть и розовая, и желтая, и лиловая, как слива, и светло-зеленая… Лоскуты линялые, с разлохмаченными краями, пришиты неаккуратно, но все равно такое разноцветье сразу бросается в глаза! Как будто те две тетушки видели со своего балкона вовсе не то, что видит Тимодия. Наверное, у обеих слабое зрение.

Она была воспитанной девочкой и не стала говорить об этом вслух.

Куренок забился еще сильнее, так что она чуть не выронила свою ношу.

– Сюда, сюда! – оглянувшись на нее, нетерпеливо прикрикнула провожатая.

Они повернули в просвет меж дровяных сараев. Обереги от пожаров, намалеванные синей краской на скверно оштукатуренных стенах, облупились и нуждались в подновлении.

– Давай же скорее!

Тимодию дернули за руку, и она, запнувшись, растянулась на земле, сумка шлепнулась рядом. Тот, кто сидел внутри, затих – то ли его оглушило, то ли испугался. Зато старушка сразу сменила гнев на милость:

– Ох, да что ж это за беда! Не ушиблась, не испачкалась, ручки-ножки целы? Дай-ка я посмотрю, бедняжка…

Не переставая скрипуче ворковать, она усадила Тимодию возле стены. Ее лицо оказалось совсем близко, и девочка почувствовала оторопь: длинный нос свисал, как вялый овощ, отличаясь от последнего разве что цветом – серовато-смуглый в блеклых рыжих веснушках, а глаза, похожие на смородину, блестели скорее недобро, чем ласково. Пахло от нее не так, как обычно от старых людей: этот странный для человека запах наводил на мысли о мышах, раздавленных ящерицах, заплесневелых погребах и подвалах. Не напрасно ли Тимодия с ней пошла? Может, лучше убежать от нее?..

– Коленку не зашибла, ножку не подвернула?

Она проворно расшнуровала и сдернула с ног ботинки, ощупала ступни твердыми, как ветки дерева, пальцами – небрежно и наспех, словно изображая лекаря в игре. Тут же сама ее обула, туго затянула шнурки и, подхватив девочку под мышки, поставила на ноги. Взяла за руку, подобрала испачканную в пыли сумку и заспешила дальше.

– Сударыня, извините… Ой…

Но старушка не останавливалась, так и волокла ее за собой. Раза два Тимодия едва не ушиблась о стенку, да еще ботинки давили… Они же теперь надеты неправильно, левый на правую ногу, правый на левую!