Черная свеча - Владимир Высоцкий

Чуть поодаль, через пролом в завалинке, в начищенных прохорях, с платочками, по-блатному — марочками, повязанными на грязные шеи, сидело еще человек шесть из особо приближенных воров, с одинаково задумчивыми улыбками изысканных ценителей пения.

«Со стороны глянешь — путевые люди», — подумал Упоров и, подмигнув Голосу, сел прямо на землю.

После того, как была исполнена, опять-таки дуэтом, песня про замерзающего в степи ямщика, Никанор Евстафьевич отложил балалайку, а Соломон Маркович притворно смахнул набежавшую слезу и высморкался.

Дьяк толкнул профессора в бок локтем, сказал так же певуче, будто продолжая концерт:

— Нам бы ишо годиков с десяток попеть, и на сцену можно. А, Соломончик?! Ты свои-то, жидовские песни, знаешь?

— Знаю, — кивнул вполне серьезно Голос, тут же запел, вскинув вверх остренький подбородок:

По Дону гуляетКазак молодой!

— До чего же прекрасная песенка, — очаровался Дьяк. — Нынче, как на Золотинку погонят, всем этапом петь будем. Слышите вы, святые лодыри? Хоть бы слова записали.

Он весело вздохнул, обратился к Упорову с вопросом:

— Ты-то как соображаешь, Вадим: погонят нас с тобой на Золотинку нынче?

Вопрос поймал зэка за другими мыслями, он как раз думал о направляющемся к ним странном типе в кальсонах и телогрейке, наброшенной на голое тело.

— Я у Губаря не служу, — ответил сухо Упоров.

— Так уж и не служишь? — недобро ухмыльнулся Дьяк. — Все мы под ем ходим, на то он и Хозяин…

Продолжить он не успел, ибо тот, в кальсонах, наклонился и что-то прошептал в ухо. Никанор Евстафьевич укоризненно покачал головой, после чего посмотрел с огорчением на Жорку-Звезду:

— Слышь, Георгий? Хохотунчик в тридцатом фраера пырнул. Недосовсем резал. Пугал, поди, дурачок. Хипиша нам в дорожку не хватало. Сходи уладь. Я б и сам…

— Будет вам, Евстафьич, по пустякам-то волноваться. А ты, Харитон, не мог с народом поговорить?! Или очко жмет?!

— Иди! — уже не просил Дьяк, тронув струну балалайки. — Теперь у них сама злоба зашлась: остудить не успеешь.

Вор растер на ладони травку, понюхал каждой в отдельности ноздрей, как нюхают анашу наркоманы. Он уже забыл про драку в тридцатом бараке.

Двое старшин провели по главной дороге трех зэков. У одного — крашеные губы, радостная походка заигравшейся девочки.

— Фроська! — окликнул его питерский вор-похабон по кличке Трумэн. — Куда тебя, стерву, несет?!

— Шо вы, не зрячий, гражданин Трумэн? Нас не несут, нас сопровождают в Бурчик. На посиделки. Ясно, голубчик?

— Я те дам «голубчик»! Пидор крашеный!

— Ох! Ох! — пуще прежнего закрутил бедрами Фроська. — Проболтался о нашей тайной связи. Извините.

— Какие топкие чувства! — рассыпался смешком Миша Беленький. — Невеста, что ли?

— Пошел ты, людоед, подальше!

Никанор Евстафьевич посмотрел на Трумэна так, словно он стоял на другом конце другой зоны, и сказал:

— Животное, сам же поговорить с Фроськой хотел. Таперича людей оскорбляешь. Животное…

— Он первый начал!

— Отойди от солнца…

И когда Трумэн повиновался, Никанор Евстафьевич блаженно прикрыл глаза.

Минут через пять раздался сигнал сбора. Пузатенький старшина колотил ломом по рельсу, подвешенному на куске измочаленного троса. Следом коротко взвизгнула сирена, да так и умолкла…

Дьяк прислонил балалайку к стене, позевывая, сказал:

— Беда, как время бежит. И чо они там за нас решили, интересно? Пошли, Вадим. Лысый-то, слыхал, в хорошее место устроился. Помогли, чем могли. Порядочному человеку почему не помочь?! Ишь ты! — Никанор Евстафьевич указал на ровный строй солдат. — Конвой-то бравенький, но все — недоростки. Жорка, откуда такие взялись, не знаешь?

— Вологодские, говорят.

— Ого! С ими не договоришься. Злючий там народ, от пьяниц рождается.

— Смирно! — дежурный вытянулся в струнку и, чеканя шаг, пошел навстречу группе офицеров. Губарь остановил его спокойным кивком головы:

— Вольно, капитан! Приступайте к работе. И так полдня потеряли. У кого списки?

— Старшина Подлипов!

Подлипов выскочил из строя старшин, стоящего перед вологодским конвоем, прижимая локтем картонную папку, подбежал к начальнику колонии:

— Разрешите начинать, товарищ полковник?

— Минуточку, — подполковник Оскоцкий, назначенный начальником лагеря «Золотинка», говорил, конкретно ни к кому не обращаясь. — Мои люди проведут обыск на плацу: есть необходимость.

И резко повернувшись, крикнул:

— Сивцов — наряд!

Шестеро невзрачных, неуловимо похожих солдат шагнули из замершего строя и построились за спиной старшины Сивцова. Все кряжистые, сросшиеся с взятыми наизготовку автоматами.

— Начинайте! — скомандовал Губарь.

Подлипов, слегка отклонившись назад, выкрикнул:

— Селиверстов Иван Савельич!

— Канай, Соха! — раздалось из строя зэков. — Погрей нары.

— Отставить разговоры!

— Руки — за голову! — негромко приказал Сивцов.

Мягкими, кошачьими движениями сильных ладоней ощупал долговязого зэка с головы до ног. На правом сапоге рука замерла и тотчас извлекла из-за голенища нож.

— На войну собрался? Иди в строй!

Ближний автоматчик держал ствол в метре от живота зэка, держа на спуске палец. Подошел еще один старшина, начал помогать Сивцову.

— Лошков Игнат Дмитриевич! Номер 452-й!

— Их предупредили, — шепнул Дьяку Трумэн.

— Не слепой — вижу. Лучше скажи — кто?!

— Откуда мне знать, Никанор Евстафьевич?

— Тогда помалкивай. Где Вэн?

— Мента замочу я, — не меняя выражения лица, проскрипел Жорка-Звезда. — Негодяя надо убить!

Дьяк медленно покачал головой:

— Видал, какие рыси? Найди Вэна.

— Ты меня знаешь, Никанор…

— Мне нужен Вэн! — Дьяк был тверд и собран, будто сам намеревался привести приговор в исполнение.

— Джиоев Николай Николаевич! Номер 467-й!

Напряжение возрастало. По цепи, к надежным людям, передавались ножи, карты, деньги, ханка (наркотики), ксивы. Упорова кто-то осторожно подвинул влево, протек мимо него с удивительной пластикой ночного хищника, не причинив беспокойства телу, но оставив ощущение тайной готовности. Мышцы на спине человека вяло переливались под свитером, как разомлевшие на солнце змеи, и руки висели, обессиленные полной свободой. Вадим не видел лица человека, но почти не сомневался — оно было спокойно. Скрытая стихия взрыва была надежно укрыта надмирностью покоренных страстей.

И все-таки… убийца. Для опознания не потребовалось даже раздвоенности: факт установила душа. Потом он повернулся в профиль.

Это был китаец с заметной примесью белого человека. То обстоятельство, что перед ним стоял полукровок, вдруг разбудило в Упорове ощущение раздвоенности крови. Сам того не желая, он вдруг разделился, как будто по его венам заструились две самостоятельные крови, касаясь друг дружку мокрыми боками, обтекая и сглаживая внутреннее раздражение с заботливой предупредительностью.

«Раз они еще не задушились от противоречий, значит дело не в них, — подумал он. — Но чья же кровь ведет китайца? Тьфу ты! Сам сказал — дело не в крови! Должно быть, существует вирус, которым люди заражают друг друга для злых целей. Или свеча? От Бога не родится злое. Нами правит Сатана! Им, тобой, Россией…»

— Что ты дрожишь? — спросил Верзилов.

— Простыл…

Обыск шел быстро и четко. С каждым выкриком Подлипова угрюмый строй становился полнее. Дьяк повернулся к Вэну, тот вежливо опустил голову. Старый волк вздохнул, прощаясь. Возможно, он сожалел об им же задуманном, только приговор не подлежал обжалованию. Китаец был острием приговора…

— Седов Егор Исаевич!

Седой сунул нож в чью-то раскрытую ладонь, пошел с опущенной головой между рядами зэков на обыск к старшине Сивцову. Подошел и стал между ним и Подлиповым так, что Сивцову пришлось сделать к нему лишний шаг.

— Лямин Сергей Тимофеевич!

Лялька повторил тот же маневр, и опять на это не обратили внимания.

— Ван Дучен!

Жорка сказал:

— Прощай, Вэн!

Тот не ответил и вышел из строя семенящей походкой, сохраняя на бледном лице доброжелательную полуулыбку.

— Руки за голову, ходя! — скомандовал Сивцов.

Зэк послушно вскинул руки. Ладони его почти коснулись ровного затылка, но, оказавшись со следующим шагом на одной линии с Подлиповым, он вдруг сжался в плотный, ощутимый упругий клубок, из которого метнулась рука, сжимающая рукоятку плоского сапожного ножа.

— И-й-а!

Дикий крик собрал все взгляды на плацу. Очумевший охранник завороженно проводил глазами исчезнувший в животе Подлипова нож.

— И-й-а!

Нож появился весь в крови, снова окунулся в живот Подлипову чуть выше ремня. Тогда вологодский очнулся, нажал на спуск автомата.

Очередь прошила косой строчкой спину Вэна. Ойкнул и сел на колени поймавший шальную пулю старый вор по кличке Костяной. Вэн упал плашмя, так и не разжав ладони, сжимавшей плоский сапожный нож.