Нарушители правил - Дмитрий Новоселов

– Вот что крест животворящий делает! – не в тему воскликнул он.

Мы решили не ужинать до прихода Полупана и китайцев, но чтобы не умереть с голоду заморили червячка, потом расселись в зале и стали обсуждать Аркашку.

– Я почти догадалась, что это он, – заявила Жанна, – когда ты назвал котенка именем убитого, а Аркашка вспылил. Его это задело.

– А я видел, когда следил за тобой, – прозрел Индиана, – как Аркашка выскочил из машины после тебя и побежал в сторону забора у Чебоксаровского офиса. Я еще тогда подумал, что все это странно, а на следующий день, когда услышал про убийство, мог бы догадаться.

Я тоже вполне мог понять, что убийца – Аркашка, когда он лажанулся на счет папки. Откуда он мог знать, что она лежит на столе у Чебоксарова, если не входил в кабинет? Я высказал это товарищам и подытожил, что все мы хреновые сыщики.

Беатриса в наших воспоминаниях участия не принимал. Пока мы делились впечатлениями, он достал из папки московские документы и принялся внимательно изучать их в сторонке сидя на кресле и водрузив на нос мутные мужские очки. Иногда он сопел, перебирая бумажки, иногда останавливался и смотрел в пол, потом тяжело вздохнул и произнес:

– Все эксперты, как один утверждают, что автограф поддельный.

Смысл его слов до нас дошел не сразу. Дольше всех в него врубался Индиана. Когда он понял значение слов, то недоверчиво произнес:

– Расскажи это на конкурсе молодых талантов.

Потом все же взял бумаги из рук деда и углубился в чтение. Изучив документы, он нервно расхохотался и сказал:

– Да что они могут, эти наши придурки!? Откуда они что знают!? – потом подумал и добавил: – Надо ехать в Америку.

Эпилог.

Лето кончилось внезапно. На смену ему пришла рыжая тетка и разметала по полям спутанные кудри. Из-под колес машин стали выпрыгивать желтые кружки и плясать вслед. Иногда шел дождь. В такую погоду крестьян неудержимо тянет копнить и скирдовать. А их платкастых подруг прибивает к обочинам дорог с пластмассовыми ведрами полными красных яблок.

Мы ехали на том самом темно-синем москвиче из аэропорта обратно в город. За рулем сидел Индиана, рядом с ним Беатриса, а мы с Жанной на заднем сиденье. Я уезжал в Москву и давно бы уже летел в самолете, но в аэропорту, увидев, что я боюсь, Жанна убедила меня сдать билеты и поехать на поезде.

Она сказала, что признаться всем в том, что тебе страшно лететь на самолете это смелый поступок. Мало того, с поезда можно в любой момент сойти и вернуться обратно. Я так и не понял, зачем она сказала последнюю фразу.

Мы ехали на вокзал. Мои попутчики в один голос утверждали, что купить билеты до Москвы можно без проблем. Тополя махали нам приветственно, в том же ритме, что час назад кивали в спину, провожая.

Индиана в который уже раз требовал, чтобы Беатриса рассказал ему о том, как мы выходили с витаминного завода. Ему нужны были подробности. Сколько машин, какого цвета у них были мигалки и подбегали ли к нам возбужденные репортеры. Эта история наделала много шума в газетах. Почему-то именно она дала повод репортерам выплеснуть всю грязь на Захарова. И если поначалу наверху защищали новоявленного депутата, то потом хором поспешили от него отречься. Аркашка выжил, ему удалили половину кишечника, половину желудка и треть печени. Теперь он лежал в тюремной больнице и ждал суда.

Индиана оказался человеком не азартным, машину он не гнал и казалось хотел продлить прощание со мной.

– Знаете, – сказал он, – я всегда мечтал, чтобы это произошло со мной. Завод горит, я выхожу из развалин весь израненный, а на встречу мне прекрасная Мэрилин.

Мы с Жанной не очень прислушивались к его болтовне, да и Беатриса, казалось, тоже.

– А здорово, что китайцы купили у тебя все твои картины, – обратился он к деду. – Теперь ты настоящий богач. Это правда, что китаянка обещала устроить твою персональную выставку в Пекине?

– Да, – ответил Беатриса.

– А Полупан оказался хорошим дядькой, – продолжил Джонс. – Ловко он отмазал нас на счет ружья.

Спорить с ним никто не стал.

Жанна держала меня за руку, а я никак не мог разобраться, трусливый я человек или храбрый.

На вокзале, простояв немного в очереди, мы действительно без всяких проблем купили билеты на московский поезд, который отходил через пятнадцать минут. Уже объявили платформу и путь, состав был подан.

Мы подошли к моему вагону и в нерешительности остановились.

– Ну, что, – начал я, – пока что ли?

Все молчали.

Индиана взял меня за рукав и отвел в сторонку.

– Хочу поговорить с тобой наедине, – скал он. – Эти двое надо мной смеются. А я не верю, что автограф фальшивый. Если поеду в Америку, можно пожить у тебя в Москве, пока выдают визу?

– Без проблем.

– Спасибо.

Он немного помолчал, потом произнес:

– Жизнь, Форест, это коробка конфет – никогда не знаешь, с какой начинкой тебе попадется.

– Да уж, – глупо согласился я.

– Ну, скажи, – попросил Индиана.

– Что?

– То, что нужно. Неужели не догадываешься?

– Нет.

– Ты должен сказать: “I’ll be back”.

Я подумал и сказал:

– Hasta la vista, baby!

Индиана пожал мне руку с неожиданной силой.

Дурной пример оказался заразительным, после Джонса меня отвел в сторону Беатриса.

– Слушай, сказал он. – Есть одна вещь, о которой ты не знаешь. О ней никто не знает. На самом деле жена ушла, когда в один прекрасный момент застала меня в ее нижнем белье. Причина развода я сам. Мало того, обосновавшись за границей, она хотела забрать дочь, но я устроил так, что ее больше не пустили в Союз. Всю жизнь я врал.

– Надо сказать об этом Жанне, – подумав, посоветовал я.

– Я боюсь.

– Не бойся.

– И еще. В том, что я такой, хорошего мало. Мужики должны любить баб, а те должны от них рожать детей. Мы все несчастны.

Я понял о ком он говорит.

Беатриса обнял меня и слюняво поцеловал. Уверен, что на щеке остался вульгарный след от губной помады.

Жанна тоже оригинальностью не отличилась. Только утащила меня гораздо дальше, прямо под динамик.

– Послушай, – сказала она, из глаз брызнули слезы. – Это ведь Аркашка меня нанял, чтобы я с тобой провела время. Ты не подумай, не как проститутку. Я интим сразу отвергла. Просто денег совсем не было. А потом я по настоящему влюбилась.

– Я знаю, – сказал я. – Спасибо, что сказала.

– Все, что было, было по настоящему.

Она всхлипнула.

– Наверное, я от тебя заразилась и теперь всегда буду говорить только правду.

Я велел Жанне подождать, сходил к портфелю, который охранял Джонс, достал из него небольшой сверток и вернулся к девушке.

– Вот, – сказал я, – посмотри. Это тебе.

Жанна разорвала газету и достала визитку. Она прочитала, что на ней написано и спросила:

– Тут написано: директор филиала и моя фамилия. Это я что ли директор?

– Да.

– Ты хочешь сказать, что это настоящая визитная карточка и она моя?

– Да. Я согласовал с Москвой. Сегодня утром забрал из типографии. Хотел сделать сюрприз.

Жанна обняла меня и расцеловала.

– Мы будем видеться?

– Конечно, на выставках и совещаниях.

– Ты самый лучший, – сказала она. – Самый добрый, самый умный. И в сексе тоже…

После этих слов она громко и отчаянно разрыдалась.

В динамик объявили, что московский поезд отправляется. Мы с Жанной вернулись к вагону. Увидев, рыдающую девушку у мужиков тоже покраснели глаза.

Мы еще раз наспех обнялись, и я вскарабкался в вагон. Без труда найдя свое купе, я бросил портфель и чемодан на нижнее сиденье и вышел в проход. Троица стояла на перроне и махала руками. Теперь они уже рыдали все и нисколько этого не стеснялись.

Я подумал, что в моей жизни, как теперь выяснилось, никогда не было близких товарищей. Я смотрел на престарелого педераста, очкастого фетишиста, красивую авантюристку и понимал, что это и есть мои настоящие друзья, возможно первые и единственные на этой огромной планете.

Поезд тронулся. Несколько секунд и перрон исчез из вида.

Я вошел в купе. Напротив меня сидела дородная женщина, судя по виду – бухгалтер. Я спрятал чемодан под сиденье и вышел, чтобы дать ей переодеться.

В глазах рябило от несущихся навстречу столбов. Почему-то именно сейчас я задумался над причинами, которые толкнули Аркашку на убийства. Их было всего две – амбиции и деньги. Причем вторая, на мой взгляд гораздо более сильная. Получалось, что он забрал человеческие жизни в обмен на деньги. Стало быть – жизнь есть товар.

Мысль не моя и не новая. Но мне так проще было понимать, ибо всю свою жизнь я имею дело с товаром, пусть и не таким ценным.

И так, если жизнь – товар, то ее можно воспринимать как бренд, а стало быть и рекламировать, оформлять и придумывать слоганы.

Мне показалось это интересным. В качестве примера я взял себя.