Моя навсегда - Елена Алексеевна Шолохова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот, значит, почему так помрачнел водитель, подумал Роман. Однако, если он такой никчемный, какую работу мог ему давать Потапов?
Роман попытался осторожно и это выспросить, но изрядно захмелевший Павел Викторович стал изображать удивление. Правда, изображал плохо, переигрывал.
— Я? Толику? Да никогда! Что меня может связывать с этим, прости господи, отбросом? Сам подумай, Рома! С чего тебе вообще такая дикость в голову пришла? — Потапов даже расхохотался, правда слишком уж нарочито. За версту от него разило фальшью.
Это даже Ройзман поняла, метнув на него красноречивый взгляд. И тут же попыталась перевести разговор на другое.
— Паша, — громко окрикнула она смеющегося Потапова. — Лучше скажи, когда банька будет готова? А то Роман Владимирович в своей Москве уж и забыл, поди, как в баньке париться.
Все, как по сигналу, подхватили тему и хором активно стали обсуждать баню. Но обстановка за столом стала какая-то нервная.
— Лилечка, а вы хоть раз бывали в бане? — обратился к ней Потапов.
Она мотнула головой и посмотрела на Стрелецкого.
— Я, если честно, не уверена, что хочу…
— Да что ты, милая! Ты просто обязана! — возбужденно заголосили все разом.
— Я боюсь, — хихикнула Лиля. — И жару не выношу.
— Жар в бане целебный! К нему надо привыкнуть, но потом…
— Эх, жаль, что вы завтра уезжаете, — раздосадовано поцокал языком Потапов. — А если б задержались на недельку, в следующие выходные мы бы…
— Мы задержимся, — равнодушно сообщил ему Роман. — На неделю, на две, как получится.
Улыбка Потапова на несколько секунд превратилась в застывшую гримасу. Еле справившись с собой, он снова хохотнул, но в глазах явственно зрела паника.
— А что заставило передумать? Так у нас понравилось? — вымученно улыбнулся Павел Викторович. — Никак решил и Новый год дома отметить?
Роман смерил его долгим взглядом.
— Решил продолжить проверку.
Потапов сморгнул раз, второй, открыл и закрыл рот, не произнеся ни звука.
— Ой, что-то душно стало, — Зинаида Георгиевна несколько раз махнула на себя салфеткой как веером. — Чувствую, давление опять скакнуло. Точно в гроб оно меня вгонит. Есть у вас тонометр?
Жена Павла Викторовича позвала кряхтящую Ройзман за собой и куда-то увела. За столом повисло тягостное молчание. Только племяннику Потапова было нормально — он строчил кому-то смски и ни на кого не обращал внимания.
— Ром, что случилось? — наклонившись к Стрелецкому, нервно зашептал Потапов. — Ты же хотел… ты же говорил, все отлично.
— Я кое-что упустил, — пожал плечами Роман.
Потапов заерзал, будто сел на ежа.
— Скажи нормально, в чем дело? Свои же люди, ну!
— По окончании проверки все скажу, — с внешним безразличием ответил Стрелецкий, затем обратился к Лиле: — Я думаю, нам уже пора. Спасибо, Павел Викторович, за гостеприимство.
Потапов уже и не пытался притворяться. Глаза его бегали, а на лбу выступили капли пота.
— Да что там… — пробормотал он, потом придержал Романа за локоть. — Пойдем выйдем, Ром. Поговорим.
Стрелецкий проследовал за ним на кухню, всем своим видом давая понять, что разговоры ни к чему не приведут, можно и не трепыхаться. Но Потапов, похоже, хватался за соломинку.
— Ты можешь толком сказать, что произошло? Тебе кто-то что-то сказал? Я имею права знать. Это мой комбинат, мои…
— Это не твой комбинат, Павел Викторович, — холодно возразил Стрелецкий, перейдя вдруг на «ты».
— Вчера же тебя все устраивало!
— Вскрылись кое-какие нюансы.
— Какие еще нюансы?! — вцепился он в его рукав. — Да что ты как чужой?! Мы же с тобой давно друг друга знаем. Ты же тут в детстве у меня отдыхал, помнишь? С Катюхой моей играл… Я же… как могу… все делаю… для всех стараюсь… Маму твою, Маргариту Сергеевну, всегда поддерживал во всем. Тебя тоже… когда все отвернулись! Вон Ольгу Зарубину из такого дерьма вытащил, тебе и не снилось…
Тут Роман уже не выдержал. Копившаяся злость вдруг прорвалась.
— Из дерьма, говоришь, вытащил? — сверкнув потемневшим взглядом, процедил он. — Для чего? Для того, чтобы окончательно ее в этом дерьме утопить? И плевать тебе, что у нее ребенок, что она одна его растит…
— Что ты такое говоришь? — почти правдоподобно возмутился Потапов. — Да я для нее столько всего сделал!
— Знаю я, что ты там сделал. Одной рукой ее пригрел, второй — накинул на шею удавку. В доверие втерся… Хотя Оля такая… — Роман горько усмехнулся, — как ребенок. Судит людей по себе. Любому доброму слову верит. Подходящая жертва. Благодарная, доверчивая, неопытная. Такая даже себя защитить не сумеет толком. Думал, немного обогатиться за счет комбината, а подставить ее. Если не обнаружат хищения — хорошо. Ты же и крал сначала по чуть-чуть, никто и не заметил бы. Но аппетит приходит во время еды, так? Что тебе какие-то сто-двести тысяч в месяц. Решил, что мало, тем более делиться приходилось, как понимаю. Почему бы не рискнуть? К тому же если даже вдруг все вскроется — вот и виновная на блюдце. Знаешь, в чем твоя самая большая ошибка, Павел Викторович? Не того человека ты выбрал на роль козла отпущения. Я бы и так, конечно, твои махинации без внимания не оставил, но теперь я все перетряхну, наизнанку выверну.
Потапов буравил его острым взглядом, и даже как будто протрезвел совсем. Больше он не улыбался. Наоборот, когда заговорил, тон его сделался наглым и с нотками угрозы. Словно маску скинул.
— Вот, значит, как. Да только ты не учел одного: все счета эти левые подписывала твоя драгоценная Оля.
— По твоей указке.
— Разве? Не помню такого. Меня вообще в те числа на предприятии не было. Я тут абсолютно не при чем. Так что ты, Рома, можешь говорить что угодно. А факт остается фактом: счета оплачивала Зарубина. Подпись ее. А все остальное лирика, ее слова против моих и не только моих… Так что ничего ты не докажешь. А если дашь расследованию ход, так она и пойдет под суд первая.
— Что ж ты тогда так нервничаешь, Павел Викторович? — усмехнулся Стрелецкий и, обойдя Потапова, направился к двери.
— И ничего ты не докажешь! — крикнул
