Лицо для Сумасшедшей принцессы - Татьяна Устименко

– Сделаешь! – убежденно уведомили меня тени. – Чего ты ищешь?

– Знания! – трепетно выдохнула я слово, неожиданно родившееся в глубине души.

Голоса мелодично рассмеялись, рассыпая звонкие стаккато солнечных лучей:

– Тебе ли искать знания, если ты сама призвана созидать гармонию и справедливость!

– Не понимаю! – пожаловалась я.

– Бог – в тебе, – важно вмешался густой баритон, прорвавшийся сквозь массу других звуков. – Ты и есть бог – творящий добро и свет, если ты, конечно, пожелаешь им стать.

– Но как? – изумилась я. – Как обрести себя?

– Слушайся голоса сердца! – наперебой запели тени. – Люби, твори, живи!

– Так просто? – не поверила я. – Просто жить и все?

– Конечно, – подбадривающе громыхнул баритон. – Бог есть любовь и добро, свет и жизнь. В этом и состоит суть искомого тобой знания. Иди обратно, сестра, твой путь только начинается.

– Но я, – я попыталась пошевелить скованными плечами, – я не свободна!

– Чем можно сковать душу? – иронично вопросил баритон. – Ты сама ее сковала…

– Да-а-а? – громко возмутилась я.

Я невольно представила жаркое пламя жизни, наполненное жажды свободы и любви, разгорающееся в моей душе. Пламя несгибаемой воли и веры в себя разрасталось, выплескивало наружу, делая мою фигуру намного ярче любой из окружающих меня, светящихся теней. Мои железные, толстые цепи вспыхнули, разом истончились и рассыпались облачком светлых брызг. Густой баритон довольно хмыкнул. Тени дружно запели что-то ликующее и закружились пестрым хороводом, подхватывая меня и вознося обратно вверх.

– Я буду жить. Я буду любить. Я принесу людям свет и добро! – громко, победно кричала я, воспаряя все выше и выше, пока не увидела далекий неясный круг выхода из колодца. Мой путь завершился, Тьма отступила, голоса умолкли, тени исчезли, я осталась одна.

Я расслабленно лежала на поверхности вязкой, густой, темной субстанции, поддерживающей меня наподобие мягкой подушки. Я многое поняла. Не нужно бояться Тьмы и Пустоты. Они всегда присутствуют не только в мире, но и в душе всякого из нас, являясь прочной подкладкой, зримо оттеняющей светлую, добрую сторону любого явления и каждого существа. Свет не может существовать без Тьмы, ибо, оставаясь в одиночестве, он утрачивает истинный смысл и значение. В пустоте зарождается все живое. Научись правильно распределять темные и светлые стороны своей натуры, толково управляй ими, и ты станешь богом, творцом, демиургом – способным привнести в мир много значимого и хорошего. Мы сами создаем свою судьбу. И отныне, я навечно собиралась стать именно тем, кого и разглядела во мне тетушка Чума, человеком – никогда не идущем на поводу у обстоятельств, предсказаний и случайностей. Отныне – я сама творю свою жизнь!

Я подплыла к стене колодца и растерянно ощупала каменную кладку, уходящую далеко ввысь. Чтобы выйти на свободу, мне нужно как-то подняться по этим, гоблинами проклятыми, камням! Но мои пальцы не могли найти ни единого мельчайшего зазора, за который можно было хоть как-то зацепиться. Лишь тонкие как ниточки, ровные стыки между идеально отполированными блоками. Осененная внезапной догадкой, я выхватила из-за пояса два коротких клинка – дагу «Рануэль Алатора», и кинжал из отличной эльфийской стали, когда-то подаренный мне отважным Раймоном де Ризо. «Не подведите!» – мысленно взмолилась я, вгоняя остро отточенное лезвие в стык между блоками. Верный кинжал даже не погнулся, по самую рукоятку, надежно утопая среди камней стены. Упираясь окованными железом носками сапог в стену колодца, я тяжестью всего тела повисла на кинжале, взмахнула дагой и всадила ее чуть выше первой, импровизированной опоры. Подтянулась на одной руке, равномерно перераспределила свой вес, перенося его на второй клинок, думая лишь об одном – только бы они выдержали меня и не сломались, и выдрала кинжал из стены. А потом воткнула его еще выше и медленно, мучительно медленно поползла вверх, к сумрачному свету, освещающему зев Колодца пустоты, покорившегося мне и принявшего меня как свою.

Рывок, балансировка, остановка, короткий отдых. Рывок, балансировка и все снова. Обдуманно, кропотливо, осторожно, щадя верные клинки. Нурилон неприятно бил по затылку. Руки немели, ноги дрожали, ободранные пальцы и изрезанные ладони кровоточили. Но там, наверху – надеялся, верил и ждал моей помощи любимый мужчина, быть может, именно в эту самую минуту умирающий жестокой, мучительной смертью. Обливаясь потом и кровью, я застонала, безгранично измученная отнюдь не болью плоти, но болью страдающей души. И синхронно, в такт ударам клинков, из моего пересохшего горла выстрадано рванулись слова баллады, звучащие как псалом великой любви, не боящейся никакой преграды:

Как бальзам на рану, как подарок бога,Как в оазис дивный средь песков дорога,За заслуги в прошлом, или вопрекиТем грехам, что в жизни были не легки.

Средь тоски и боли, суеты и злобы,Мы друг к другу руки протянули оба,Нежностью и лаской хрупкий путь мостили,И любовь, как розу, мы в сердцах взрастили.

И любовь отныне силу нам дает,Как кагор причастия, вересковый мед,С терпким вкусом яда, словно сок цикуты,Мы крадем у счастья краткие минуты.

Кажется, на голос можно обернуться,И дрожащим пальцем к пальцам прикоснуться…Но коварный ветер много раз на днюМне приносит эхом голос твой: «Люблю»

Слышишь меня эхо? Да за это слово,Я любую цену заплатить готова,Все чем мы владеем – эху отдаем,Мы на все согласны – лишь бы быть вдвоем.

Но смеется эхо: «Встречи вам не дам!Отнесу лишь вздох твой, я к его губам…Ишь вы, святотатцы, за любовь да цену,Словно вы не знали, что любовь – бесценна!»

И опять меж нами – горя километры,Мы лицо упрямо подставляем ветру…Под любви давлением, словно силой молота,Мы сердца сплавляем в чистый слиток золота.

Произнеся завершающее слово баллады, я со сдавленным хрипом ухватилась за край колодца, из последних сил перевалила свое, ставшее невероятно тяжелым тело через каменную кромку, и с грохотом рухнула на обледенелый пол подвала. И без того ободранные колени и локти отозвались резкой вспышкой ноющей боли. Но на моих искусанных в лохмотья губах бродила кривая, торжествующая ухмылка: «Так чего там Ледяной бог говорил о том, что из Колодца пустоты еще никто и никогда не возвращался?»

Глава 8

После бурной сцены в спальне, приведшей к неожиданному разрыву таких, казалось бы близких и прочных отношений, и последовавшего за ней отказа Ульрики в день свадьбы ее брата, Генрих долго и безуспешно пытался осознать – какой же все таки смысл вкладывает он в само понятие «любовь»? Ну, просто не может все основываться только на одной голой, физической тяге к какой-то конкретной женщине, вызванной ее загадочностью и непредсказуемостью. Не может чувство – накипевшее в его души, и сильнее всего напоминающее запутанный клубок, состоящий из боли и сладости, быть так просто и примитивно. Барон знал, что принцесса отнюдь не хороша собой внешне. Он видел ее истинное лицо, носившее отпечаток не только демонического безобразия, но и какой-то мистической, потусторонней инфернальности, вызывавшей ужас и восторг одновременно. « А как же широко распространенная фраза, что в человеке все должно быть прекрасно – и душа, и тело, и деяния?» – не раз спрашивал себя окончательно запутавшийся барон. И тут же мысленно одергивал свое разыгравшееся воображение: «Так то – в человеке!». А много ли человеческого сохранилось в Ульрике – дочери эльфийки, внучке Смерти, любимой игрушке демиургов? И Генрих с удивление осознавал, что в общем-то, его с самого момента их знакомства, на самом деле весьма мало трогали ее внешние достоинства или недостатки. Вот Лилуилла та да – очаровывала, околдовывала с первого взгляда. А Сумасшедшая принцесса… Она просто не представлялась ему какой-то другой. Она и раньше, и всегда была, и теперь оставалась именно той – какой ей и предназначалось стать от рождения. Невероятно страшной и, вместе с тем – потрясающе прекрасной. Возможно, он полюбил Ульрику неосознанно, заочно, в тот самый момент, когда впервые услышал о ней из уст королевы Смерти, зачитывающей малопонятное пророчество со стены подводной пещеры. Верил ли Генрих в пророчества? А верил ли Генрих в судьбу? Он искал, но так до сих пор и не находил однозначного ответа на этот сложный, жизненно важный для него вопрос. Уставший от бесплодных раздумий барон потянулся, прогнал навязчивую дрему и просительно постучал кулаком по теплому драконьему боку. Марвин, измотано прикорнувший рядом, так и не проснулся.