Повседневная жизнь российского рок-музыканта - Владимир Марочкин

Вслед за «Тяжелым Днем» на «Мелодии» вышла пластинка «Черного Кофе» — и тоже миллионный успех. Следом — альбом группы «Мастер». А в начале 90-х стали появляться независимые фирмы и фирмочки, производящие грампластинки. Перцой ласточкой была московская фирма «ЭРИО», выпустившая в свет пластинку питерской группы «АукцЫон».

С началом перестройки наши группы стали активно выезжать за границу и даже записывать альбомы на зарубежных студиях. Кто же первым из наших музыкантов попал в настоящую западную студию, наполненную таинственными и волшебными инструментами и приборами, делающими запись лучше, чище, качественнее?

Принято считать, что это был питерский «Аквариум». На самом же деле первым был московский «Ва-банкъ». В конце апреля 1988 года «Ва-банкъ» отыграл десять концертов в самых престижных рок-клубах Финляндии. После этого группа осталась еще на неделю, чтобы на студии фирмы «Polarvox Оу» записать материал для пластинки. Музыкантам дали студию в полное распоряжение: они могли пить кофе, водить финских девочек, но к концу недели должен был быть готов материал хотя бы на миньон. Честно говоря, никто в них особенно не верил, так как впервые русская группа работала в западной студии. Не верил в них и звукорежиссер Ти Ти Оксала. Но несмотря ни на что, «Ва-банкъ» к концу недели записал материал на «гигант». Год спустя пластинка вышла в свет, а «Ва-банкъ» выехал в тур для ее раскрутки. Поездка получилась длинной — через всю Европу. Почему именно группа Александра Скляра стала первой из наших групп, записавшей альбом на настоящей западной студии? Ответ прост: судьба любит героев, идущих ва-банк.

Сейчас и до наших студий звукозаписи добрались самые современные технологии, приборы для обработки звука выстроились вокруг звукооператора стройными рядами, все компьютеризировано. Российские студии теперь тоже напичканы сумасшедшими компьютерными программами, позволяющими сделать конфетку из любой записи — был бы оригинал. Однако человеческий фактор продолжает играть главенствующую роль.

Рассказывают, что в одной столичной студии недавно записывали свой материал какие-то молодые музыканты из Средней Азии. Работали они долго и неумело, провозились целую смену, а записали только три трека. Уставший от их бестолковости звукорежиссер сказал: «Люди, вы идите, а я за ночь сам все сведу». — «Да у нас вот здесь криво сыграно, там криво спето», — запричитали приезжие музыканты. «Вот смотрите на этот ящик, — сказал тогда звукорежиссер, указывая на какой-то прибор, мигающий огоньками, — это новейшая технология, которая позволяет исправлять все огрехи. Я пропущу через этот ящик ваши песни, и завтра вы сами себя не узнаете — так все будет здорово сыграно!»

Музыканты ушли, а звукорежиссер и бывший с ним в студии друг-музыкант взяли инструменты, переписали все партии и даже вокал наложили.

Наутро приходят музыканты, им ставят пленку, на которой все в порядке, они цокают языками и действительно себя не узнают: «Это ж будто не я играю! Это ж будто не я пою! Ну у тебя и машинка знатная! Хорошая машинка!»

В одной студии какие-то панки писали свой альбом. К концу смены они были уже, конечно, выжатые, как лимон, и звукорежиссер сказал: «Идите-ка вы домой, я без вас все здесь сведу и завтра утром отдам вам нарезанный CD-R». Наутро панки вновь пришли в студию. «Вот ваш компакт, — говорит звукорежиссер, — все ваши тринадцать песен я свел. Получите!» Панки вытаращили глаза: «Откуда ж взялись тринадцать песен, когда мы записывали только двенадцать!?»

Одной известной певице нужно было срочно записать несколько треков для телепередачи. Вместе со своими музыкантами она пришла в студию, начали они интенсивно работать: однако какие-то куски долго не получались, несколько раз пришлось перезаписывать фрагменты вокала, и, короче говоря, вот уж ночь катит в глаза, а запись еще не готова. Звукорежиссер сжалился над музыкантами и говорит: «Ладно уж, идите домой, я сведу все без вас и завтра утром сам привезу…» Проработал он всю ночь, а наутро повез компакт певице. Открыла она дверь, взяла компакт, тут же поставила его на CD-плейер и… ушам своим не верит: инструментал ее, а голос — чужой. В чем дело?! Оказалось, что накануне на этой же студии делала запись другая известная певица, и когда звукорежиссер ночью один, грустный, печальный и усталый, стал сводить песни, он перепутал голоса…

За несколько дней до Нового года, нового века и нового тысячелетия вышел в свет альбом с записями «Удачного Приобретения» образца 1974 года. «Как раз к нам тогда из «Цветов» пришел Алик Микоян и мы совместно играли на какой-то вечеринке, — рассказывает Алексей Белов (Вайт). — Эта пленка стояла на ревербераторе и каким-то чудом сохранилась. Я ее взял, перевел в цифру, и она звучит так, как мы тогда играли. Причем это не специально писалось: концерт, как он есть. Где-то наивно. Какие-то тексты имеют смысл, а какие-то нет — просто рыба. Это же танцы! Они ни к чему не обязывали. В каком-то общежитии кто-то танцует, кто-то слушает, кто-то выпивает, а мы играем — но для нас это священнодействие. И не важно, что поется, главное — с каким это посылом делается! Я тогда думал, что эта запись совершенно не интересна, что уже лет через пять все будут так играть. Сейчас же, когда я включил ее, у меня волосы зашевелились на голове! Это же бешеная энергетика! И в то же время это очень стильно. Хотя это моно, конечно, но тем не менее по качеству это не хуже, чем какие-то последние концертные записи того же Хендрикса».

Глава без нумерации

Рассказ администратора Московской рок-лаборатории Александра Агеева о том, как он записывал альбом Александра Башлачева «Время колокольчиков»

«Эта запись была сделана 20 января 1986 года. Но впервые я услышал Башлачева еще в 1984 году, его записали Игорь Васильев и Виктор Алисов, но тот оригинал в конце концов потерялся. Меня его песни так взволновали, что я решил найти этого человека. Весной 1985 года во время ленинградского рок-фестиваля я стоял у «Сайгона», как вдруг одна девушка закричала: «Башлачев! Башлачев! Иди к нам!» От толпы отделился невысокий парень и пошел на зов. Это, конечно, был он. Другого быть не могло. И я шагнул навстречу, чтобы познакомиться. Он оставил адрес и пообещал часто бывать в Москве.

Следующая встреча произошла осенью на одном из «домашних» концертов в квартире близ метро «Автозаводская». Квартира была бедной, горела одна-единственная настольная лампа, и ничего звукозаписывающего не крутилось. А он пел настолько круто, что я понял: если мы это не запишем, то может случиться непоправимое. Мы уже тогда мучились с Высоцким, выискивая с разных старых, жуткого качества пленок по одной-две песни. Наши предки совершили непоправимую ошибку, не записывая Высоцкого всего и полностью.

После концерта я подошел к Башлачеву и предложил собраться и сделать запись. Башлачев к этому отнесся очень скептически. Он говорил, что запись не передает настроения. Но я продолжал его ломать. Окружающие дергали меня сзади: не надо, мол, давить. Но Башлачев сказал, что подумает и позвонит сам.

Он позвонил только в январе 1986 года и сказал, что пробудет в Москве несколько дней. Я начал готовиться. Обратился за помощью к Катомахину, звукорежиссеру «Машины Времени», и тот выдал мне четыре микрофона и пульт.

Вообще та запись полна мистики. Мы договорились, что Башлачев приедет ко мне домой утром в субботу. Прошел час — его не было. Я подсел к окну и стал смотреть на улицу. Из соседнего подъезда вынесли две табуретки и поставили на них гроб. И тут появились Башлачев с девчонкой. У него в руках были цветы, он подошел к группе родственников, положил их, постоял, сняв шапку. Когда он вошел ко мне, то был очень веселый: «Там покойник. Это нам поможет!»

Я всех удалил на кухню, и мы начали работать.

Мы договорились, что будем писать все песни. Но первое, что случилось, — сгорел пульт. Я позвонил знакомому звукорежиссеру Игорю Васильеву, он как раз писал Задерия и Терри, но оказалось, что пульт у него сегодня свободен. Мы договорились, что один мой приятель сейчас подъедет к нему за пультом на машине. От меня до Игоря и обратно ехать от силы полчаса. Багшлачев пока разыгрывался, а я пытался чинить пульт. Но прошел час, а машина все не возвращалась. Лишь часа через полтора приятель позвонил и сообщил, что едва он выехал на Нагатинскую набережную, как у него отвалилось колесо.

Башлачев обламывался, девчонка ныла: не надо писать. И я снова стал давить, потому что чувствовал: нельзя отпускать, если не запишем сегодня, то никогда уже не запишем. Девчонка ушла. Он хотел уйти с ней, но я его удержал.