Крепость Серого Льда - Джулия Джонс

Шкуру он сохранять не собирался и потому взрезал лосиху от горла до паха. Сердце лежало поверх легких — комок мышц, где до сих пор торчал обломок копья. Райф, стараясь не смотреть на это, вырезал печень и оттащил тушу подальше от выпущенных кишок.

Он знал, что поднять мясо наверх из лощины у него не хватит сил, и потому решил идти по сухому руслу на юг, пока не найдет подходящего места для лагеря. По дороге он съел печенку, но обычной радости охотника, поглощающего это лакомство, не испытал. Дойдя до осыпи, завалившей бывший приток высохшей реки, он остановился.

Полуденное солнце, маленькое, почти белое, висело на бледном небе. Райф набрал топлива, не стараясь отыскивать сушняк, если сырое дерево было ближе. Не стоило бы устраивать лагерь так рано, ну да ладно. Надо разделать мясо, зажарить его и провялить. Задержка на полдня разницы не сделает.

Рыцарский меч исправно помогал ему в работе, хотя для срезки мяса с ребер он не совсем годился, а для свежевания и вовсе не подходил. Райф вырыл в каменной осыпи ямку, развел в ней костер и пристроил над огнем лосиную ногу. Нарезанное полосками мясо он развесил на ивовых шестах с подветренной стороны, чтобы прокоптить его в дыму. После этого ему захотелось попить чего-нибудь вроде чая. Он набросал в свой единственный котелок кусочки бересты, сушеные ягоды, налил родниковой воды и поставил на камень завариваться.

Покончив с готовкой, он занялся мечом. Знакомый охотничий ритуал странным образом успокаивал его. Сначала убиваешь, потом разделываешь, потом чистишь. Он проделывал это так часто, что не задумывался над своими действиями, и это было как раз то, что надо. Но не успел Райф этому порадоваться, память принялась напоминать ему о прежних охотах. Как-то летом Дагро Черный Град с десятью лучшими охотниками отправился на юг, где будто бы видели дикую свинью тридцати стоунов весом и с шестнадцатью поросятами. Говорили, что это великанша среди кабанов, черная с серебром, прямо как Градский Камень. Райф с усмешкой вспомнил, как они с Дреем тайком увязались за охотниками. Они непременно хотели увидеть, как убьют такого зверя, и думали, что их никто не заметит. Боги! Ну и натворили же они дел, когда свинью наконец подняли. Сам Дагро гнал зверя... прямо туда, где прятались Дрей и Райф. В тот день Райф выучил больше бранных слов, чем за целый год у отцовского очага. Их с братом лошади пустились наутек, но у двенадцатилетнего Дрея хватило ума метнуть копье.

Это спасло жизнь им обоим. Копье по счастливой случайности угодило свинье в горло, и она, обезумев от боли, повернула назад.

Позже, когда ее наконец убили и лесная почва раскисла от ее крови, Дрея с Райфом позвали к вождю. Райф до сих пор помнил устрашающий вид Дагро. Кожа у вождя на носу вздулась пузырями от палящего солнца и пота. «Который из вас бросил копье? — вопросил он, упершись ногой в шею свиньи и выдернув из нее древко с меткой Севрансов. — Отвечайте, — гаркнул он. — Если я сейчас не услышу правды, то выколочу ее из вас». Райф хорошо помнил, как Дрей легонько тронул его за ногу: помалкивай, мол, а потом выступил вперед.

«Вождь Черного Града. — Тонкий мальчишеский голос делал его слова особенно торжественными. — Копье метнули две руки — моя и брата».

Дагро сузил глаза и молчал довольно долго, а потом проворчал: «Ладно. Ты хорошо сказал, парень. Вот тебе мой нож — вырежь себе с братом охотничью долю».

Райф многое понял тогда, наблюдая за Дагро, пока Дрей вскрывал тушу свиньи. Дагро знал, что копье метнул Дрей, и знал, что Дрей погрешил против лестной для него правды, чтобы спасти младшего брата от наказания. Сам Дрей, совершив тяжкую провинность и помешав охоте вождя, заслужил себе поблажку, а Райф нет. Весь гнев Дагро мог бы обрушиться на голову младшего, если б не заступничество Дрея. Вождь понимал, что Дрей выгораживает брата, и это его тронуло.

Райф в жизни не ел ничего вкуснее, чем печенка той свиньи. Он до сих пор помнил ее вкус — вкус желудей, сахара и братской любви.

На этом месте погруженного в воспоминания Райфа что-то кольнуло в спину, и чей-то голос сказал:

— Ишь ты, ляжка. Надо, пожалуй, отведать. Отрежь мне кусочек, парень, только медленно — как твоя матушка, когда по нужде присаживается.

Голос у незнакомца был грубый, но тихий, дыхание отдавало солониной. Солнце светило Райфу в лицо, а человек стоял позади, поэтому Райф не мог судить о нем даже по тени. Его, без сомнения, привлек сюда дым и запах свежего мяса. Райф проклинал себя за глупость. Он так задумался о прошлом, что забыл о своем полном одиночестве здесь, на самой дальней границе своего клана, да и уши его подвели. Человек, сумевший неслышно подкрасться к нему по сухому руслу реки, должен быть очень опасен.

Глядя прямо перед собой, Райф сказал:

— Почему бы тебе не убрать свое оружие, незнакомец? Я с радостью поделюсь с тобой.

Острие меча снова уперлось ему в позвоночник.

— Стало быть, поделишься, юный кланник? Ты убил одного из моих лосей, а других так напугал, что они и через месяц назад не вернутся. До того я тебе благодарен, аж штаны сейчас намочу. Режь давай, пока мне не надоело держать меч в таком положении — возьму вот и проткну тебя насквозь.

Райф медленно наклонился вперед, думая при этом очень быстро. Незнакомец видел, как он убил лосиху, и выговор у него почти как у кланника, но ни один кланник в здравом уме не объявил бы себя хозяином лосиного стада. Лоси покрывают слишком большие расстояния и движутся слишком быстро, чтобы кому-то принадлежать.

Хорошо еще, что он один — с одним Райф уж как-нибудь сладит.

— Нет, не мечом, кланник. Возьми нож.

Райф задержал руку над кристальной рукоятью меча.

— Нет у меня ножа.

— Ничего себе. Роскошный плащ, роскошный меч, а ножа нет. Как же так получилось? Выходит, ножик ты стянуть еще не успел?

— Оставил его в чужой глотке. — Райф схватился за меч и вскочил, сделав одновременно крутой поворот. На него смотрело самое уродливое лицо из всех, какие он видывал в жизни. Человек был среднего роста, но крепкого сложения, с толстыми плечами и шеей. Мускулы рук у него выпирали, как туго набитые мешки. Стальные диски и медные кольца, нашитые на его куртку из вареной кожи, чередовались с черепашьими панцирями и устричными раковинами. Руки до локтей были втиснуты, точно колбасы, в витые бычьи рога, ноги в овчинных штанах прикрывала сверху овчинная же юбка.

Но главной его достопримечательностью служило все-таки лицо. Его густо-черные волосы росли не только на голове, но и в ложбине, рассекающей физиономию сверху донизу. Лоб, нос и левая щека представляли собой бесформенные бугры.