Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Это вся история охоты иезуитов на ведьм в меньшем масштабе, – абсолютно серьезно заметил Андрей.

– И о чем нам это говорит, кроме как о том, что люди иногда просыпаются и спрашивают себя, правильно ли они поступают?

– Вот… – Андрей перелистал несколько страниц и указал на последнюю запись. Киприан с трудом разобрал почерк и ахнул.

– Мы были правы, – сказал он. – Они забрали мальчишку в Рим.

– Доброе дело, которое должно было уменьшить зло, причиненное во время процесса против Анны Моргин.

– Доброе дело! – передразнил его Киприан. – Принести знание о библии дьявола в самое сердце ордена иезуитов, где самые хитрые головы всей церкви только и ждут, как бы прочитать потаенные желания Папы по его глазам!

– Если бы он разболтал все, то мы сейчас не были бы здесь, а библия дьявола уже давно лежала бы в Ватикане. Мальчик промолчал. И это заставляет нас задуматься: почему?

– Ты стареешь: уже начал повторяться, – заметил Киприан.

– И что нам делать?

– Нужно выяснить, где сейчас этот мальчик.

– Но как?

– Здесь нигде не написано, как его зовут?

– Вот… Тут сказано, что мальчик не знал собственного имени, и…

– Я никогда еще о таком не слышал!

– Киприан, как ты считаешь, скольких детей, не знавших собственного имени, я видел, когда жил на пражском дне? У нас было по меньшей мере двое Косоглазых, один Нос Картошкой и один Бородавка, и это только в том квартале, в котором обитал я. Если мальчик был бастардом, например, богатого крестьянина, от которого понесла служанка, то, возможно, его даже не крестили.

– Спасибо за урок реальности.

– Иезуиты дали ему имя: Готфрид Лесной.

– Да нам просто повезло. По крайней мере, с таким именем мы вряд ли слишком многих…

– Погоди-ка. Эти падре приехали из Рима. Они не могли дать мальчику немецкое имя. Наверное, это просто перевод. – Андрей молча шевелил губами. – Итальянский я знаю ничуть не лучше латыни…

– Джуффридо, – внезапно произнес послушник, – Джуффридо Сильвикола.

– Э, что? – пораженно переспросил Андрей. – Откуда вы знаете?

– Так я сам из Рима, signori, – ответил послушник, и его толстощекое лицо в первый раз расплылось в улыбке.

5

Александра прищурилась и попыталась лучше направить свет свечи.

– Я думаю, что ты сохранишь его, – сказала она наконец.

– А-а… а-а… а-а… – стонал Андреас.

Александра воздержалась от улыбки. Она также воздержалась и от замечания, что Андреас в любой момент мог попросить еще кого-нибудь подтвердить или опровергнуть ее слова, например, цирюльника, который, пользуясь солнечным днем, разбил передвижной мини-лазарет на мосту через Майн. Мост этот своими многочисленными эркерами и изгибами напоминал Александре каменный мост в Праге. Как и пражский, мост в Вюрцбурге использовался не только для того, чтобы переходить на противоположный берег реки, но и для самых разных дел. Из-за холода цирюльник не смог собрать музыкантов, чей шум заглушал бы крики пациентов, которым удаляют зубы. Слуги рассказывали, что эти крики звучали очень жалобно и по меньшей мере в одном случае заставили прийти сюда иезуитов из монастыря Святого Буркарда, которые, очевидно, подумали, что в городе возобновили уничтожение ведьм.

– Теперь можешь закрыть рот, – сказала Александра.

Андреас причмокнул и попытался увлажнить нёбо. Лицо его скривилось, когда слюна смыла часть пасты из шалфея, которой Александра заложила пространство вокруг шатающегося коренного зуба. Левая щека Андреаса переливалась всеми цветами радуги, а место над поврежденным зубом раздуло, как мосле укуса насекомого. Александра с большим трудом сдержалась, чтобы не похлопать его ласково по щеке и, улыбаясь, не пробормотать что-то вроде «Все будет хорошо!». Ей было немного стыдно за свое злорадство.

– Я все еще не понимаю, как ты мог так врезаться в дверь, чтобы выбить себе зуб.

– Такое иногда шлушается, – прошепелявил Андреас. – Вот пошему я вшегда говорю, што двери надо жакрывать!

– Гм… – произнесла Александра, которая заметила отпечатки кулака на щеке Андреаса и сразу же сложила два и два, тем более что Мельхиор уже несколько дней не снимал перчатку с правой руки.

Она пристально посмотрела Андреасу в глаза, и, как всегда, через несколько секунд он отвернул голову и притворился, будто поправляет что-то на куртке. Александра шутливо дернула его за застежку.

– А она сидит уже не так прочно, как раньше.

– А ты шама попробуй ш таким жубом ешть!

– Так тебе и надо, – сурово заявила Александра.

Андреас крякнул. Она знала, что он хоть и завидовал Мельхиору, его проворству и атлетическому сложению, но одновременно гордился тем, что может своей упитанностью показать, как умудряется, вопреки войне, длящейся на протяжении жизни целого поколения, сохранить свое благосостояние. Похоже, подобное поведение для старшего из двух ее братьев весьма характерно, если он разрывается на части даже в этом отношении. Александра была удивлена, когда Андреас не только позволил ей лечить его ранение, но и сам, по собственному почину подошел к ней. Что-то, кажется, изменилось, пусть и основным признаком изменений в данном случае служил тот факт, что Андреас был еще более сдержан в ее присутствии, чем раньше.

В одной из соседних комнат послышались звуки шагов и хихиканье двух горничных, из чего следовало, что Мельхиор вернулся домой. С момента отъезда Вацлава, произошедшего неделю назад, он здесь почти не появлялся, и в другой ситуации Александра тайком посмеялась бы над способностью младшего потомка Хлеслей мгновенно начинать чувствовать себя как дома даже в чужом городе – более дома, во всяком случае, чем в доме собственного брата. Она подождала, не войдет ли Мельхиор, но он не сделал этого; она слышала, как его сапоги громыхают по лестнице. Андреас расслабился. Александра и на это ничего не сказала; она лишь кивнула ему и развернулась, собираясь уйти.

Пришло время проведать Лидию, хотя это скорее превратилось в привычку, чем представляло реальную необходимость. Опасность для жизни девочки окончательно миновала, и ребенок даже шутил с матерью настоятельницей и монашкой из больницы, когда они приходили накануне – без сомнения, чтобы установить, как плохо Александра выполнила свое задание. Что ж, в этом отношении они, пожалуй, испытали разочарование. Александра улыбнулась про себя.

В последней комнате перед лестничной клеткой стояли лужи, оставленные сапогами Мельхиора. Сначала Александра подумала, что ее младший брат все еще там. Но затем она увидела, что это Карина.

Жена Андреаса держала в руках короткий плащ Мельхиора, который он положил на сундук. Ее руки разглаживали складки, дергали за материал, выбивали пыль. Действия ее были бы совершенно обычными (Александре приходилось сотни раз убирать беспорядок, оставленный Мельхиором), если бы Карина не закрыла при этом глаза и не прижала бы воротник плаща к щеке.

Какое-то мгновение Александра не сводила глаз с этой сцены, а потом заметила, что Карина вздрагивает. Тогда Александра повернулась к ней спиной и начала рыться в сумке и бормотать. Наконец она достала какой-то инструмент, не глядя на него, громко сказала: «Вот оно где!» – и вернула его в сумку. Ей показалось, что лицо у нее горит, когда она повернулась к золовке. Она нарочито удивилась.

– О, Карина… Я испугала тебя? Я тебя не заметила.

За подобные актерские достижения любого уличного комедианта на открытой сцене побили бы камнями.

Карина покачала головой и безрезультатно попыталась притвориться, будто лихорадочные пятна у нее на щеках не представляют собой ничего особенного. Плащ Мельхиора снова лежал на сундуке, а она стояла в двух шагах от него. Александра указала на плащ.

– Это Мельхиора? Он просто ходячий беспорядок.

Карина, со своей стороны, любительски исполнила роль человека, который только теперь заметил посторонний предмет в помещении и даже не догадывается, кому он может принадлежать.

– Конечно, это плащ Мельхиора, – продолжала Александра. Карина пожала плечами. Александра протиснулась мимо нее.

– Я проведаю Лидию.

– Я сейчас приду, – хрипло произнесла Карина. – Только приберу здесь.

Выйдя на лестничную площадку, Александра немного подождала, но Карина не появилась, чтобы отнести плащ вниз или позвать горничную. Александра была уверена в том, что Карина снова прижалась к плащу, как и в том, что Карина знала, что ее поймали на горячем. В одном отношении она, кажется, подходила своему мужу, она тоже отчаянно продолжала вести игру, даже если все остальные видели ее насквозь.

По сравнению с невысказанными чувствами, которые бродили по дому подобно неуловимому запаху, затхлый и душный воздух в комнате Лидии казался ароматным.

6

Она поменяла Лидии повязку и обмыла хорошо зажившие шрамы, когда, наконец, дверь открылась. Александра не подняла глаз. Она была уверена, что это Карина, и спросила себя, следует ли ей поговорить с золовкой о том, свидетелем чего она стала. Лидия снова заснула, и во всем доме, наверное, не было комнаты, в которой они могли бы поговорить спокойнее. Александра любила жену Андреаса, и хотя и догадывалась, что является последним человеком, с которым стоит советоваться в делах сердечных, возможно, Карине будет легче, если найдется душа, с которой она сможет поделиться чувствами. Но тут Александра заподозрила, что происходит что-то странное: Карина не приближалась и ничего не говорила. Она обернулась.