Перед лицом закона - А РЕКУНКОВ

— Борис Николаевич, это Фастова, — быстро заговорила она. — Был звонок.

— Давно?

— Минут пять назад.

— Кто?

— Мужчина. Сказал, приехал из Москвы.

— Назвал себя?

— Нет, сказал, от общих знакомых. Хочет передать посылку. Завтра улетает.

— Как вы ему ответили?

— В точности как вы мне говорили. Что Юра на даче, но завтра будет к четырем.

— Молодец, Валентина Ивановна. Пригласили его в гости?

— Я предлагала, но он сказал, сначала позвонит.

— Хорошо. Спасибо.

— Да не за что, Борис Николаевич.

— Ну это еще неизвестно. Ложитесь спать, вам завтра вставать раненько придется.

Борис Николаевич Сысоев, майор госбезопасности, вел следствие по делу моряка торгового флота, старшего помощника капитана сухогрузного судна «Альбатрос» Юрия Георгиевича Фастова. А Фастов в данный момент находился вовсе не на даче, а как подследственный — в тюремной камере. Почему он туда попал, будет рассказано несколько позже, ибо это длинная история, а сейчас надо последить за стремительным рядом событий, которые были вызваны этими ночными телефонными разговорами.

Глава VII.

ЗАЧЕМ ОН ПРИЕХАЛ?

Было восемь часов утра, когда в кабинете генерала Баскова началось совещание. Ближе всех к генеральскому столу сидел майор Сысоев, дальше всех — капитан Краснов.

— Прошу вас, Борис Николаевич, — сказал Басков.

— Тут мы все в курсе дела, — начал Сысоев, — так что скажу только новенькое. Вчера в двадцать три ноль-ноль звонили на квартиру к Фастову. Звонили с телефона, который стоит в номере переводчицы «Интуриста» Галины Храмовой, но говорил мужчина. Так что естественно предположить...

— Ясно, — сказал Басков и посмотрел при этом на Краснова. — Игорь Иванович, а во сколько ваш подопечный покинул квартиру Храмова?

— В половине одиннадцатого.

— Быстро же он бегает.

— Там от гостиницы пять минут ходьбы, — словно оправдывая мистера Дея, сказал Краснов.

Генерал по своему обыкновению без всяких смягчающих переходов спросил прямо:

— Игорь Иванович, нет ли трещин в нашей с вами версии насчет Храмова, будто он одиночка?

Краснов остро ощутил, что ему дают предметный урок, но, кажется, это уже бесполезно. Он был всегда чересчур самокритичным. Он собрался встать и громко выпалить: «Товарищ генерал, считаю себя негодным к службе в органах госбезопасности и прошу меня отчислить». Он и встал, но сказал короче:

— Кажется, есть, Анатолий Иванович.

Урок продолжался.

— Но торопиться с окончательными выводами не следует, — сказал генерал, как бы успокаивая его, и снова поднял взгляд на Сысоева. — Вернемся к звонкам. Когда Фастову опять будут звонить?

— Вероятно, около шестнадцати.

Недолго помолчали, потом генерал спросил у Сысоева:

— А как себя чувствует Фастов?

— Похудел малость, а в общем ничего. — Сысоев, отличавшийся от большинства присутствующих, бывших помоложе его, всегдашней готовностью улыбаться, улыбнулся и теперь.

— Что вас так радует? — Басков изобразил вид, что удивлен, но на самом деле он не удивлялся. Они с Сысоевым давно понимали друг друга, и Басков ждал от майора ответа, заранее угадав его смысл и не зная лишь формы и подробностей.

— Как же не радоваться? Он же просил не стричь его под машинку. Его и не остригли.

Собственно, в этом ответе содержался целый план дальнейших действий, исходивший из одного важного предположения. За то и уважали Сысоева в управлении, что он умел вот так, словно невзначай и шутя, изложить самую суть своих замыслов и предложений.

— Значит, считаете, Борис Николаевич, ничего такого никто не заметит?

— По обличью не заметит.

— А как насчет душевного состояния?

— Фастов сильно злой.

— Тогда рискнем. Прошу всех сесть поближе...

Можно сказать, что эту непростую операцию начал тюремный парикмахер, который подровнял Юрию Георгиевичу Фастову волосы на шее и висках и побрил его лучше обычного. К восьми утра Валентина Ивановна привезла в тюрьму хорошо выглаженный костюм, галстук, сорочку, белье, носки и туфли — во все это и облачился ее муж. Затем его привезли в тихий двор, где уже ждал Сысоев. А Сысоев к тому времени успел договориться с хозяевами одной из квартир в доме, стоящем напротив гостиницы, где остановился мистер Дей. Окна квартиры смотрели на угол гостиницы, так что оттуда можно было наблюдать за обоими входами — и за центральным и за боковым, из которого лестница вела в гостиничный ресторан.

В половине девятого мистер Дей и его гид позавтракали и вышли на улицу через боковой выход.

Фастов и Сысоев, сидевшие в комнате, чуть отодвинувшись от окна, увидели их одновременно. Когда мистер Дей сел в ожидавшую его машину и машина уехала, Фастов спокойно сказал:

— Это господин Скеенс.

— Вы не ошибаетесь? — спросил Сысоев. — Тут довольно далеко.

— Я узнаю его за милю.

— В Амстердаме он был похоже одет?

— Это не имеет значения. Я бы его и на пляже узнал.

Сысоев не скрывал, что доволен, ибо самое важное из его предположений оказалось правильным. Фастов посмотрел на него и лишь сейчас окончательно понял, как сильно недооценивал этого простоватого на вид, очень тихого и спокойного человека.

— Так что же, Борис Николаевич, кончен бал, поехали обратно?

— Поехали, но все, наоборот, только начинается. Они отправились на той же машине, на которой Фастова привезли, но путь их был не в тюрьму. Сысоев и Фастов вышли на одном из загородных шоссе, где его пересекал проселок, постепенно спускавшийся в заросший кустарником овраг. В овраге Фастов увидел свой автомобиль. Серый «Жигуленок» стоял между двух больших кустов. Он был пуст.

— Заправлен, — сказал Сысоев. — Тормоза в порядке. — И, предвосхищая вопрос Фастова, почему именно здесь оказалась его машина, объяснил: — Место потаенное. А господин Скеенс по городу мотается, может вас увидеть.

— Куда поедем?

— Ну уж, закудыкали. Пока посидим, потолкуем. Тут ветерок, прохладно.

Сысоев протянул ему ключи. Фастов распахнул обе задние дверцы, и они уселись на сквознячке. Сысоев закурил, не предложив сигарету Фастову, потому что знал: он некурящий.

— Голова кружится, — сказал Фастов вялым голосом.

— От природы. Тут же не на тюремном дворе, — добродушно отозвался Сысоев и загасил между пальцами не докуренную и до половины сигарету.

Фастов поглядел на него пристально.

— Ничего, потом накурюсь, а вам подышать надо, — объяснил Сысоев. — Дело вам предстоит серьезное. Вы еще не проголодались?

— Терпимо.

— Мы попозже покормимся. Время еще есть. А теперь слушайте.

И Сысоев очень подробно изложил план предстоящей Фастову встречи и беседы с мистером Деем — Сысоев называл при этом последнего господином Скеенсом, под каковым именем Фастов только и знал мистера Дея.

Потом Фастов сел за руль, и они поехали в город, пообедали в первой же попавшейся на пути шашлычной, а в три часа Фастов был у себя в квартире, где его ждала жена.

В последний раз они виделись на очной ставке у майора Сысоева два месяца назад, вскоре после ареста Юрия Георгиевича. Отчуждение, возникшее между ними еще задолго до ареста, отчуждение, которое станет понятно читателю из дальнейшего повествования, за два месяца улетучилось. И если к этому добавить, что они каждый по-своему любили друг друга, то станет ясно, что никакими словами это короткое свидание супругов в собственном доме не опишешь.

Без пяти четыре зазвонил телефон.

— Алло, Юрий Георгиевич? — услышал Фастов знакомый голос. — Рад, очень рад.

— Каким ветром?

— Путешествую.

— Откуда звоните?

— Из автомата. С набережной, с бульвара.

— Если хотите меня видеть...

— Непременно, — перебил его мистер Дей. — И чем скорей, тем лучше. Я сегодня улетаю.

— Я на машине, могу приехать куда угодно.

— Назначьте сами.

— Ну, скажем... — Фастов секунду соображал. — Нет, лучше всего на набережной я вас и найду.

— Долго мне ждать?

— Через пятнадцать минут буду...

Юрий Георгиевич нашел мистера Дея на скамье тенистого бульвара. Они обменялись рукопожатием, как старые знакомые, сели в машину — мистер Дей предпочел заднее сиденье, — и Фастов вывел ее на причудливо петлявшую улицу.

— Что случилось? — спокойно, без тени тревоги спросил мистер Дей, он же Скеенс.

— Смотря о чем речь.

— «Альбатрос» приходил в Амстердам, а вы почему-то не явились.

— Сейчас объясню. Дайте вырвемся из центра. Тут в сутолоке не поговоришь.

Помолчав, мистер Дей сказал:

— Вы стали немного бледнее. И похудели, кажется.

— Похудеешь.

— А что такое?