Ибо сильна, как смерть, любовь… - Инна Карташевская

— Нет, я не больной, — наконец смог ответить немного пришедший в себя Вадим.

— Ну, вот, я же знаю, что ты не больной. Поэтому, когда она пошла на кухню, я поменяла чашки. Пусть сама пьет свое лекарство.

Так, — сказал следователь, когда они все, наконец, пришли в себя. — Вот вам и разгадка. Скажите спасибо дочери, она спасла вам жизнь.

— Как это спасла жизнь? — с любопытством спросила девочка. — Папа, как это я спасла тебе жизнь?

— Ну, это так говорят, — уклончиво ответил следователь, так как Вадим ошеломлено молчал. — Папа потом объяснит тебе это. Ну, что, вы будете возбуждать дело против вашей сестры?

— А… нет. Конечно, нет, — твердо сказал Вадим. — Видите ли, это дело семейное. Пусть живут себе, я просто больше их знать не хочу и все.

Когда следователь, попрощавшись, ушел, Вадим, начал объяснять жене, почему он не хочет выносить сор из избы и подавать заявление против своей сестры, но Лена не слушала его. Она внимательно смотрела дочку, пытаясь увидеть ее глаза. Та хлопотливо рассаживала кукол вокруг игрушечного стола, разговаривала с ними, как обычный ребенок. Наконец, она почувствовала на себе Ленин взгляд, подняла глаза, посмотрела на Лену и улыбнулась ей. Лена облегченно вздохнула. Это был совершенно нормальный простодушный детский взгляд, и такая же простодушная улыбка. Нет, девочка ничего не помнит. Она самый обыкновенный ребенок. Но что-то все-таки происходит с ней… иногда. В голове у Лены стала зарождаться смутная догадка. Возможно, сегодня ночью она получит ответ на нее. Но ребенок здесь не при чем.

Ночью, когда муж и дочка уже крепко спали, Лена тоже улеглась в постель и закрыла глаза. Теперь нужно было ждать, когда придет то чуткое пограничное состояние между сном и явью, в котором люди неизвестно откуда получают ответы на мучающие их вопросы, или совершают гениальные открытия. И она не ошиблась. Как только она погрузилась в легкую дрему, предвещающую крепкий сон, она услышала у себя в голове негромкий женский голос, который сказал:

— Можешь задавать вопросы.

— Ты ее мать? — мысленно спросила Лена.

— Да, — прозвучал такой же ответ.

— Ты охраняешь ее?

— Да, и вас тоже. Пока вы любите ее, вам ничего не грозит.

— Ты вселяешься в нее?

— Пока она была совсем маленькой, так было. Потом я уходила, она все забывала и становилась обычным ребенком.

— А теперь?

— Теперь я не могу так, она уже большая. Теперь я просто подсказываю ей, что нужно сделать, и она делает. Я очень люблю ее. Я так мечтала вырастить ее сама, но смерть отняла у меня это. Но моя любовь сильней, чем смерть, поэтому я всегда рядом с ней.

— Я понимаю тебя. Я ведь тоже очень люблю ее.

— Я знаю. Я сама выбрала тебя, потому что уже тогда знала, что ты будешь любить ее. Спасибо тебе.

— Тебе спасибо. За то, что ты выбрала меня, и за то, что спасаешь нас. Не волнуйся о ней. Если нужно будет, я отдам за нее жизнь.

— Я знаю. Можно я буду приходить к тебе иногда? Вы, живущие, не всегда умеете делать правильный выбор. Мы, мертвые, обретаем мудрость, и я буду подсказывать тебе, как поступить. И еще одно. Иногда мне разрешено приходить к ней ночью. Во сне она узнает меня, говорит мне "мама". Не обижайся. Когда сон заканчивается, она все забывает, а для меня это самые счастливые минуты.

— Ну, что ты. Я не обижаюсь. Пусть во сне она будет твоей дочкой, а днем наяву моей. Главное, что ты охраняешь ее и, значит, с ней ничего плохого не случится.

— С ней ничего плохого не случится, — как эхо повторил замирающий вдали голос, и наступила тишина.

Наваждение кончилось. Лена села на кровати, сама не веря себе. Неужели она только что действительно разговаривала с мертвой матерью Стеллочки? Она встала и пошла к ребенку. Та мирно спала, подложив ручки под щечку. Распущенные волосы делали ее похожей на ангела, и Лена невольно залюбовалась ею. Вдруг девочка зашевелилась, ее лицо озарила счастливая улыбка, и все также продолжая спать, она протянула ручки и нежно сказала "мама".

Это не мне, сразу поняла Лена, это ей, той маме. Ну, что ж, пусть. Пусть бедная женщина хоть немного будет счастлива. Мы будем растить нашу дочку вместе, а когда она вырастет, может быть, я расскажу ей о ее родной матери, и мы вместе съездим на ее могилку.

Лена встала и, тихонько, чтобы не разбудить дочку, пошла к себе. Сзади нее прозвучал тихий счастливый смех, и ликующий детский голос произнес "мама пришла"

Мики

Когда я тринадцать лет назад пришел работать в Компанию, Мики уже была помощником главного бухгалтера. Главный бухгалтер был у нас человеком суровым, к нему старались обращаться как можно реже или даже вообще не подходить. У него был очень плохой характер, все ему казались тупицами и бездельниками, сидящими на шее у Компании, не приносящими никакой пользы и даром получающими зарплату. Все это было написано у него на вечно хмуром и недовольном лице, поэтому оберегая свой душевный покой все предпочитали с вопросами по работе подходить к Мики. У нее, кстати сказать, характер тоже был не сахар, и она тоже терпеть не могла тупых или некомпетентных работников, но все-таки всегда старалась объяснить, какие документы нужно составлять, и что в них должно быть написано. Объяснять ей было легко, так как она знала каждого клиента, наизусть помнила его условия оплаты и получения товара. Она приходила на работу на час раньше всех и часто уходила последней, так как работы было много, но главный бухгалтер часто бывал недоволен, если она не успевала сделать все вовремя. Он почти никогда не кричал, но своими безжалостными ехидными замечаниями мог любого довести до слез или до белого каления. Если его замечания относились к Мики, она мгновенно вспыхивала, психовала и клялась, что немедленно найдет себе другую работу, и ноги ее больше не будет в этой конторе. Но на следующее утро, она уже с семи часов сидела как всегда в своем кабинете и властным голосом разговаривала с нерасплатившимися клиентами или нерадивыми подчиненными.

Голос у нее был странный, хриплый, низкий, почти мужской, так не подходивший к ее худому жилистому телу. Она вообще была очень некрасивой и только большие карие умные глаза и очень красивые каштановые волосы немного смягчали впечатление от ее некрасивости. Она знала это и в свои сорок пять лет носила волосы распущенными до плеч, и, так как всегда ходила в обтягивающих джинсах или короткой юбке, сзади казалось молодой девушкой.

Странно было представить ее чей-то матерью или женой, но тем не менее она была замужем и очень любила своих двух дочерей, который были на удивление хорошенькими. Я знал это, потому что над ее столом висели их фотографии, к которым постепенно прибавились еще и фотографии двух малышей, ее внуков от старшей дочери. Младшая тоже вышла замуж пару лет назад, но с детьми у нее была проблема, она перенесла несколько выкидышей, Мики как-то по секрету рассказала мне об этом.

По работе нас с ней почти ничего не связывало, я работал менеджером по продажам и только иногда относил ей какие-нибудь документы или получал от нее списки неплатежеспособных клиентов. Когда я начал здесь работать, то понял, что для того, чтобы закрепиться в Компании, нужно выкладываться по полной и стал задерживаться на работе допоздна. Мне это даже начало нравиться, так как после четырех люди постепенно расходились и можно было спокойно поработать в тишине, без разговоров и телефонных звонков. Моя комната была на третьем этаже, но в конце работы я поднимался на четвертый, чтобы отметить карточку, и тогда я слышал, что Мики все еще сидит в своем кабинете и, сердито бурча себе под нос, проверяет счета и документы.

Однажды я зашел к ней просто, чтобы сказать «до свидания», но мы разговорились, и я с удивлением убедился, что она довольно-таки неординарный человек. Двумя-тремя насмешливыми словами она могла точно обрисовать человека, или описать событие, и мы с ней здорово посмеялись в тот вечер над сослуживцами и клиентами. После этого я стал часто заходить к ней по вечерам перед уходом, чтобы поговорить о жизни и о работе. Мики была вегетарианкой, но не просто не ела мяса, а употребляла только здоровую пищу. Она и меня пыталась убедить стать вегетарианцем, хотя бы для того, чтобы не толстеть и оставаться стройным и подвижным, вот как например, она.

Возможно, она бы и убедила меня в конце концов, если бы не существовала такая вещь, как ирония судьбы, и не просто ирония, а еще и очень злая. Два месяца назад мы похоронили Мики, а злая ирония заключалась в том, что умерла она от рака желудка. Это произошло очень неожиданно и почти мгновенно. У нее стал болеть желудок, сначала несильно, потом больше. Она, решила, что это гастрит или язва, в общем ничего страшного, к врачу, конечно, придется пойти, но можно и подождать. Но на третью ночь боль стала такой сильной, что муж отвез ее прямо в приемный покой больницы. Оттуда ее уже не отпустили. Сначала ничего толком не объясняли, сказали, что нужно просто пройти обследование. Но когда ее неделю не было на работе, хозяин позвонил ее врачу, который оказался его родственником. Тот сразу ответил, что Мики — не жилец. У нее рак в последней стадии, очень запущенный. Ей осталось два-три месяца, так как у нее уже почти нет желудка и есть она больше не сможет никогда.