Содержантка - Кейт Фернивалл

Она думала, что сегодняшних поцелуев ей будет достаточно, но оказалось, что это не так. Она жаждала большего.

Уткнувшись головой в оконное стекло, Лида вздохнула. Она так долго жила в ожидании, что уже и забыла, до чего это захватывающе — жить такими понятиями, как «здесь» и «сейчас». Иметь то, что хочешь. Хотеть то, что имеешь.

— Чан Аньло, — прошептала она, как будто он мог слышать ее.

Лида прикоснулась к стеклу в том месте, где ее дыхание осело облачком, и написала его имя. Улыбнулась и внимательно прошлась глазами по цепочке букв, как будто это могло каким-то таинственным способом вызвать образ самого Чана. Сердце ее бешено забилось. Она смотрела на туманные буквы, а в стекле отражалось ее лицо, соединяя вместе Лиду и Чана, и девушка сфокусировала взгляд на собственном отражении. Что видел он, когда смотрел на нее? Волосы, глаза, скулы — для нее они выглядели как обычно. Но видел ли он в ней то же самое? Ту же самую девушку, в которую влюбился дома, в Китае? Или кого-то другого?

А Куань? Как паук, рядом с ним, куда бы он ни пошел, живое, дышащее существо, жаждущее его в каждом гостиничном номере, в котором он останавливался. Нет, все это неправильно! Не думай так!

Пришли ко мне мальчика. Так он сказал. Она отвернулась и увидела, что в комнате уже почти темно.

— Вы слишком быстро едите. Оба.

Лада сидела в кресле. Мальчик все еще сидел на полу и запихивал в рот хлеб, а рядом с ним его собака, уткнувшись мордочкой в миску, уплетала кашу. Оба ели торопливо и жадно. Незадолго до этого девушка сварила Эдику суп, подогрела Серухе овсянку, потом ткнула спящего мальчика в ребра и поставила передними тарелки. Крепко спавший Эдик схватился за ложку, как только открыл глаза. Он придвинул тарелку поближе к себе, наклонился над ней, прикрыл согнутым локтем, как бы защищая, и принялся торопливо есть. Это встревожило Лиду.

— Эдик, а где твои родители? — спросила она.

Он проглотил еще две ложки супа.

— Их расстреляли, — сказал мальчик и откусил большой кусок хлеба.

— Ой, как жаль.

— Четыре года назад.

— А за что?

Ей снова пришлось ждать. Лида не хотела торопить его с ответом.

— Они какую-то книгу прочитали, — сказал ребенок между очередными ложками супа. — Какую-то запрещенную книгу. Антисоветскую.

— Как она называлась?

— Я не помню.

Больше девушка не стала об этом говорить. Его волосы, как бледная гладкая занавеска, прикрыли его лицо, когда он принялся вылизывать тарелку.

— И ты с тех пор живешь на улице?

— Да.

— Трудно, наверное, приходится?

— Ничего. Зимой тяжелее всего.

— Вообще-то воровать опасно.

Тут он наконец оторвался от тарелки и поднял голову. Мутные голубые глаза его просветлели.

— У меня это хорошо выходит. Я — один из лучших.

У меня это хорошо выходит. Не так давно она сама произносила такие же слова. У нее все сжалось внутри, когда она подумала, чем это грозит.

— И где ты продаешь то, что украл?

— Нигде. — Он окинул ее презрительным взглядом, как будто она сказала какую-то неимоверную глупость. — Я сам не продаю. Продают воры.

— Что еще за воры?

Изображая отвращение, он закатил глаза, вытер рукой рот и протянул ее собаке — облизать.

— Есть человек, — медленно начал объяснять он, так, будто втолковывал прописные истины недотепе. — Он главный у нас, уличных. Мы крадем и все отдаем ему. А он нам платит. — Мальчик подумал о том, что только что сказал, и насупился. Собрался было плюнуть на пол, но вовремя спохватился. — Мало, правда, гад. Несколько паршивых копеек. В других шайках воры больше платят, но я-то что? Приходится брать, сколько дают.

Лида чуть подалась вперед.

— И много таких как ты, уличных, в Москве?

— Ага. Тыщи.

— И всех держат в шайках воры?

— Ну, почти всех.

— А кто они, эти воры?

— Бандиты, конечно же. — Он улыбнулся и погладил уши щенка. — Как и я.

— Эдик, то, чем ты занимаешься, очень опасно.

— А то, чем ты занимаешься, не опасно? — Он от души рассмеялся, и его искренний детский смех заставил улыбнуться и ее.

Ей захотелось подойти к нему и обнять за худые плечи — этому закаленному улицей мальчишке было так нужно немного нежности, — но Лида не двинулась с места. У нее возникло такое чувство, будто обними она ребенка — и он ее снова укусит. Лида откинула со лба волосы, точно отбросила сомнения насчет того, о чем собиралась его попросить.

— Эдик?

— Ну?

Она сунула руку в карман, достала оттуда десятирублевую купюру и помахала ею в воздухе. Его глаза жадно впились в бумажку, следя за движением девушки. Так же, наверное, повела бы себя Серуха, если бы перед ней помахали печеньем.

— Лови, — сказала она, скомкала бумажку и бросила ему.

Она оглянуться не успела, как купюра оказалась у него в кармане.

Мальчишка усмехнулся.

— И чего на этот раз сделать надо?

— Я хочу, чтобы ты снова пошел к гостинице «Триумфаль» и дождался того же самого китайца. Он передаст тебе для меня записку.

— И это все? За такие-то деньги?

— Будь осторожен, Эдик.

Он вскочил на ноги, сгреб свою новую куртку под одну руку, собаку — под другую.

— Ты глупая, Лида, — на этот раз он улыбнулся робко, но его улыбка легко преодолела расстояние между ними, — потому что тебе слишком просто угодить.

Она рассмеялась и почувствовала укол вины где-то под ребрами.

— Только не…

Резкий стук в дверь не дал ей договорить.

Это был Дмитрий Малофеев в элегантном кожаном пальто с белым шелковым кашне на шее. Он замер в дверях убогой комнатенки. В одной руке он держал большой бумажный коричневый пакет, в другой — букет цветов, по виду похожих на лилии, хотя, где он мог посреди зимы раздобыть лилии, она представить не могла.

— Здравствуйте, Лида.

— Товарищ Малофеев? Вот так неожиданность.

— Разрешите войти?

— Конечно, — ответила она, но в голосе ее слышалась некоторая неуверенность. Пустить в свой дом этого мужчину с белоснежными гладкими зубами было все равно, что пригласить к себе в кровать крокодила. Подстраиваясь под его настроение, она улыбнулась. — Входите.

Малофеев перешагнул порог и сразу же как будто заполнил каждый уголок этой унылой комнаты.

— Так вот где вы прячетесь?

Прячетесь? Почему он употребил именно это слово?

— Да, я здесь живу. Как вы нашли меня?

— Это было несложно.

— Да уж. Не сомневаюсь. Для человека из партийной верхушки нет ничего сложного, — сказала она с улыбкой.

Он улыбнулся в ответ и, галантно поклонившись, вручил ей цветы. Приняв букет, девушка наклонила голову, чтобы вдохнуть аромат, и только теперь поняла, что цветы из шелка. Лида почувствовала себя глупой и обманутой.

— Спасибо.

Гость с интересом осмотрел комнату. Удивленный взгляд его упал на Эдика. Какую бы информацию он ни выудил у вахтерши, мальчик и собака явно не были упомянуты. Дмитрий кивнул в знак приветствия, свободной рукой выудил из пакета пачку печенья и бросил через всю комнату со словами:

— Вот вам, молодой человек. И идите гулять.

Это было произнесено таким вежливым тоном, что было невозможно судить, пошутил он или говорил серьезно.

Мальчик не шевельнулся, чтобы поймать печенье. Он просто наблюдал, как пачка, описав духу, с хрустом упала на пол. Малофеева он даже не удостоил взглядом. Вместо этого он посмотрел на Лиду.

— Хотите, чтобы я остался? — негромко произнес он.

Она готова была расцеловать его. В эту секунду он превратился в члена ее семьи. Как говорил Чан, для этого не нужно кровное родство.

— Нет, — ответила она, благодарно улыбнувшись. — Можешь идти. Тебе есть чем заняться.

Эдик спустил на пол собаку, влез в куртку, которая оказалась чересчур велика для него, и без лишних слов вышел из комнаты, так и не глянув на гостя. Собака подхватила своими маленькими зубами печенье и засеменила следом.

Она заварила чай. Больше она ничего не могла предложить. На кровати ее были разложены продукты, которых она не то что не ела, даже не видела с того дня, как пересекла границу России. Здесь даже в магазинах не продавали таких богатств. Баночки блестящей каспийской черной икры. Миндальное печенье. Плитки швейцарского шоколада. Копченый окорок, наполнивший комнату аппетитнейшим запахом, жирные душистые колбасы разных сортов. Все это она бережно раскладывала на кровати так, как женщины обычно раскладывают свои платья, чтобы полюбоваться ими со стороны. На дне пакета обнаружились бутылка водки и металлическая коробка с пятью толстыми сигарами. Лида удивленно посмотрела на Малофеева.