Deng Ming-Dao - ХРОНИКИ ДАО

– Управляющий Пекина! – помпезно возвестил секретарь. Сайхун и оба товарища поспешно опустились на колени, ощущая твердые и холодные плиты каменного пола.

Выход Управляющего был ничем не хуже антре какой-нибудь оперной знаменитости. Управляющим оказался приземистый, крепкий и суровый с виду бюрократ. Он был одет в черное парчовое платье и темно-красный камзол; на голове красовалась темная шапочка-скуфейка. Он важно сел, распрямившись, словно аршин проглотил. У него было красное, опухшее лицо, а борода топорщилась, словно швабра. Круглые, придавленные тяжелыми веками глаза таили недоброе, циничное выражение.

Сайхун, Уюн и Уцюань трижды поклонились сановнику, каждый раз касаясь лбом пола.

– Просители должны изложить суть своей просьбы, – приказным тоном объявил секретарь.

– Мы требуем разрешение на пребывание в городе. Мы разыскиваем одного человека, – ответил за всех Сайхун, не отрывая взгляд от пола: смотреть на Управляющего считалось невежливым.

– Покажите ваши бумаги! – повелел секретарь.

Высоко подняв руки над склоненной головой, Сайхун протянул Управляющему свой документ. На высокого чиновника он все еще не смотрел.

Секретарь подошел к нему, взял бумаги и отдал их Управляющему. У двух братьев-даосов бумаги приняли солдаты.

Управляющий неспешно развернул паспорт Сайхуна – длинную сложенную гармошкой бумагу в твердой обложке. На одной стороне обложки была наклеена овальная фотография Сайхуна, иод ней адрес и личная подпись. Далее шел текст послания, подписанный самим Великим Мастером Ху-ашань. В тексте содержалось объяснение цели путешествия обладателя сего паспорта. В конце послания стояла огромная печать Хуашань, а также оттиск поменьше – личная печать Великого Мастера. Остальная часть паспорта предназначалась для отметок государственных чиновников по пути следования.

Изучив личные бумаги Сайхуна, Управляющий недовольно хрюкнул. Секретарь и охранники-солдаты внимательно наблюдали за каждым изменением, происходившим на его лице. Любое движение мускулов, каждый жест, малейший звук могли что-нибудь значить. Управляющий общался с другими только так – не хватало еще разговаривать с нижестоящими по званию, а тем более, с какими-то просителями!

Размышляя над прочитанным, Управляющий немного потрепал себя за бороду, а потом взял с письменного стола кисточку для письма. Секретарь услужливо придавил раскрытый паспорт двумя полосками белого нефрита и подобострастно придвинул к начальнику подставку с пятью чернильницами. Что именно напишет Управляющий, не имело никакого значения – смысл вердикта заключался в цвете чернил, которым он был написан. Черный цвет обозначал отказ; зеленый – лаконичное «да»; голубой свидетельствовал, что вопрос будет принят к рассмотрению, а белый значил, что запрос не имеет смысла и даже комментировать его бесполезно. Красные чернила требовали: исполнить немедленно!

Сайхун с волнением следил за кисточкой, раздумчиво замершей над рядком чернильниц. Наконец-то! К облегчению юноши и крайнему огорчению секретаря Управляющий обмакнул кисточку в зеленые чернила. После этого Управляющий склонился к секретарю и что-то прошептал ему на ухо.

– Управляющий знает твоего учителя, – объявил секретарь. Просто поразительно, как этот слизняк умудрялся сочетать одновременно глубочайшее низкопоклонство перед начальником и столь же глубокое презрение к явившимся монахам! Потом секретарь продолжил: – Он желает вам удачи в ваших поисках.

Без дальнейших рассуждений Управляющий поднялся с места и покинул приемную. Секретарь собачонкой потрусил за ним; строем вышли прочь солдаты. Один охранник остался, чтобы вернуть монахам документы.

Потом три товарища отправились в чайную. Заплатив немного больше за вход, они смогли подняться на второй этаж – это давало им возможность осматривать целый город. Вглядываясь сквозь дымку, Сайхун видел поверх городских крыш окрашенные в цвет киновари стены и покрытые золотой черепицей крыши Города Императора. Жара стояла просто ужасная, но ветерок, иногда проникая внутрь чайной, доносил до посетителей тонкий аромат сандалового дерева, из которого были сделаны оконные переплеты. В комнатку, где устроились монахи, торопливо вошел прислужник. Он узнал у гостей, какой сорт чая они предпочитают, и принял заказ на еду. Ожидая, пока им принесут поесть, Сайхун смотрел на льющийся из окна свет и думал, как им отыскать старшего брата.

Поиск они начали верно: китайская чайная была местом, где собирались абсолютно все. Чайные были открыты с раннего утра до позднего вечера, и люди приходили туда, чтобы пообщаться и просто провести время. В чае и пище недостатка не было, а в чайных получше к услугам посетителей были и развлечения в виде обаятельных женщин-музыканток и бродячих рассказчиков. Среди завсегдатаев этих заведений встречались представители почти всех слоев китайского общества: там были ученые, для которых чай был извечной привычкой; торговцы обсуждали за едой свои сделки; сваты договаривались о предстоящем браке; неблизкие родственники, которые смущаются друг друга и поэтому развлекают этим остальных посетителей; а еще студенты, обменивающиеся идеями, друзья, которые празднуют дни своей дружбы, или просто старики, продолжающие заслуженно отдыхать.

Но наиболее колоритными гостями чайных были, безусловно, знатоки боевых искусств. Часто это были настоящие гиганты, просто люди-мутанты. Бойцы съезжались со всего севера, и по одежде можно было угадать, откуда удалец родом: из Маньчжурии, Шандуна или какой-нибудь далекой западной провинции. Знатоки боевых искусств сидели, широко расставив ноги и плотно уперев ступни в землю, всегда готовые вскочить. Правила этикета требовали, чтобы воины не скрывали своего оружия. Небольшое оружие – мечи, вееры, кинжалы, дубинки – лежало на столе. Булавы, копья и шесты ставили вертикально, уперев их в край стола.

В чайной Уюн увидел старого знакомого. Тощий мужчина в черной одежде с широким палашом, лежащим в пределах досягаемости, радостно поздоровался с монахом. Друзья перемолвились парой словечек, потом Сайхун увидел, как тускло блеснула серебряная монета. Мужчина улыбнулся еще шире и приветственно помахал рукой, пока Уюн вернулся за свой столик.

– Не нравятся мне взятки, – вполголоса проворчал Сайхун.

– Считай, что мы действительно дали осведомителю на чай, – просто объяснил Уюн. – В любом случае, нам повезло, что мы на него наткнулись. Я получил интересные сведения.

– О чем? – поинтересовался его брат.

– Бабочка живет у богатой любовницы; женщине около тридцати, и зовут ее «Сильная Тигрица». Она сама незаурядно владеет боевыми искусствами: ее пальцы, словно стальные пики, легко проникают в тело противника. Ее отцом был придворный рыцарь из Шаолиня; детей в семье было только двое. Старшей была дочь – эта Тигрица, – а младший сын теперь подросток. Все свое воспитание отец вложил в дочь, потому что она была взрослее.

Сына воспитать рыцарь не успел – умер. Возможно, что дочь практически закончила обучение при отце, да еще Бабочка, наверное, подучил ее.

– Мы отправимся к ней домой, – быстро произнес Уцюань.

– Не так быстро, – запротестовал Сайхун. – Нужно разузнать побольше. Есть немало женщин-бойцов, которые сражаются получше иных мужчин.

– Это точно, – согласился Уюн, – вот почему завтра мы должны отправиться к полицейскому патологоанатому.

На следующее утро Сайхун, Уюн и Уцюань отправились в городской морг – угрюмое кирпичное здание, покрытое пятнами угольной сажи и столетней пыли. Предъявив дежурному врачу свои документы, они убедили его позволить им осмотреть тело убитого, которое привезли два дня назад. Полицейский врач оказался довольно странным человеком – гораздо более странным, чем можно было бы ожидать от того, кто всю свою жизнь занимается мертвецами.

Глаза и брови патологоанатома придавали их владельцу неуловимо волчье выражение лица, а вечно растянутые в улыбку губы открывали кривую полоску отвратительно вывернутых наружу зубов. Патологоанатом излучал искреннее радушие и всем своим видом демонстрировал, насколько любит свою работу. Убедившись в законности любопытства трех товарищей, он с радостью провел их вниз, словно гордясь возможностью продемонстрировать свое высшее достижение. У патологоанатома была привычка потирать свои морщинистые руки, причем делал он это не столько от нервозности, сколько от предвкушения.

Он провел их за собой в подвал, и его седая борода маячила впереди, словно рыбья спина, мелькающая в темной морской воде. Возможность хоть как-то спастись от одуряющей пекинской жары порадовала бы Сайхува, если бы не запах формальдегида и смрад разлагающихся внутренностей. В конце концов лестница привела их в узкий сводчатый зал. Коптящее пламя масляных светильников неровно освещало гробы и прозекционные столы. Ассистент как раз собирался произвести вскрытие тела женщины, но полицейский патологоанатом отпустил своего помощника и почти с нежностью накрыл тело серой замызганной простыней. Потом он отвел трех монахов в дальний темный угол прозекторской и снял крышку со стоявшего там гроба. Вокруг тут же распространилось жуткое зловоние.