Паровой дом (пер. В. Торпакова) - Жюль Верн

Собственно зверинец состоял из шести клеток на четырех колесах. Каждая клетка, зарешеченная спереди, делилась на три отсека. Двери, вернее перегородки, открывающиеся снизу вверх, позволяли перегонять животных из одного отсека в другой для удобства ухода за ними. В клетках сидели в то время семь тигров, два льва, три пантеры и два леопарда.

Матиас ван Гёйтт сообщил нам, что его «склад» заполнится, когда будут пойманы еще два леопарда, три тигра и лев. Тогда он свернет лагерь, доберется до ближайшей железнодорожной станции и отправится в Бомбей.

За животными в клетках можно было прекрасно наблюдать. Они были великолепны, но очень свирепы. Их поймали совсем недавно, и они еще не смирились с заточением. Это чувствовалось по грозному рычанию, внезапным скачкам от одной перегородки к другой, яростным ударам лапами, которые они просовывали сквозь прутья решеток, погнутых во многих местах.

При нашем появлении перед клетками их ярость удвоилась, но Матиас ван Гёйтт, казалось, не волновался.

— Бедные звери! — сказал капитан Худ.

— Бедные звери! — повторил Фокс.

— Вы полагаете, что эти звери достойны большей жалости, чем те, которых вы убиваете? — спросил зверолов довольно сухим тоном.

— Их следует скорее не жалеть, а ругать… за то, что они позволили поймать себя! — отпарировал капитан Худ.

Если правда, что долгое голодание выпадает иногда на долю хищников в странах Африки, где редки жвачные, служащие им пищей, то совсем другое дело зона лесов Тарриани. Там в изобилии водятся буйволы, зебу, кабаны, антилопы, на которых неустанно охотятся львы, тигры и пантеры. Кроме того, козы, овцы, не говоря о райотах, которые их пасут, являются для хищников легкой добычей. Они находят в лесах Гималаев все, что может утолить голод. Поэтому их непреходящая свирепость не имеет никакого оправдания.

Зверолов кормил постояльцев своего зверинца преимущественно мясом зебу, а чикари должны были поставлять его в определенные дни.

Ошибочно думать, что этот вид охоты безопасен. Сам тигр весьма остерегается дикого быка, когда, раненный, он приходит в неописуемую ярость. Многие охотники видели, как он своими рогами с корнями вырывал дерево, на котором искал убежище тигр.

Говорят, что глаз жвачного животного — это настоящая увеличительная линза, величина предметов в их глазах утраивается, человек в таком гигантском виде ему импонирует. Полагают также, что вертикальное положение человека при ходьбе пугает диких зверей и что бороться с ними лучше стоя, чем лежа или согнувшись.

Я не знаю, что в этих рассказах соответствует действительности, но верно то, что человек, даже когда выпрямляется во весь рост, не производит никакого впечатления на дикого быка, и, если этот человек безоружен, он погиб.

То же можно сказать о «зубрах» Индии. Короткая и квадратная голова, рога, небольшие и приплюснутые у основания, горбатая спина — все это сближает его с американским сородичем — бизоном, — с белыми ногами от копыт до колен и длиной от хвоста до носа, иногда составляющей четыре метра. Может быть, менее дикий, потому что пасется в стаде в высокой траве равнины, «зубр» тоже чрезвычайно опасен для любого охотника, который вздумает неосторожно напасть на него[148].

Такого рода жвачные служили пищей хищникам зверинца Ван Гёйтта. Для успешной и почти безопасной охоты чикари чаще всего старались заманить их в ловушки, откуда и вытаскивали мертвыми или полуживыми.

Впрочем, зверолов как человек, знающий свое ремесло, весьма экономно расходовал запасы пищи. Раз в день, в полдень, между животными распределялись четыре-пять фунтов мяса, и ничего больше. А с субботы до понедельника их и вовсе оставляли голодными — и отнюдь не по «воскресным» мотивам! Право, грустны воскресенья с таким строгим соблюдением диеты! Зато, когда после сорока восьми часов голодания появлялось скромное угощение, их ярость ничем нельзя было сдержать: целый концерт грозного рычания, страшное метание по клеткам, мощные прыжки, заставлявшие содрогаться и дергаться взад-вперед клетки на колесах, так что возникали опасения, как бы они не развалились.

«Да, бедные животные!» — хотелось повторять вместе с капитаном Худом. Но Матиас ван Гёйтт поступал так не без причины. Это воздержание от пищи в заточении спасало его зверей от кожных заболеваний и повышало цены на них на рынках Европы.

Между тем пока Матиас ван Гёйтт показывал нам свою коллекцию, — скорее как натуралист, чем как служитель зоопарка, — его рот не закрывался. Он говорил, рассказывал, сообщал, уточнял, и так как хищники Тарриани составляли главный предмет его многословных рассуждений, то это в известной степени интересовало нас, и мы покинули крааль, когда зоология Гималаев раскрыла перед нами свои последние тайны.

— Но, господин Ван Гёйтт, — спросил Банкс, — не скажете ли вы мне, как выгоды вашего ремесла соотносятся с риском?

— Сударь, — отвечал зверолов, — за них когда-то очень хорошо платили! Однако в последние годы, должен признаться, дикие звери упали в цене. Вы можете судить об этом по текущим ценам последнего аукциона. Наш главный рынок — это зоологический сад Антверпена. Птицы, змеи, различные представители семейств обезьян и ящериц, хищники Старого Света — вот что я отправляю неукоснительнейшим образом (капитан Худ отвесил учтивый поклон, услышав столь неординарное слово) как результат наших полных случайностей облав в лесах Индии. Как бы то ни было, вкус публики постоянно меняется, и цена продажи, похоже, будет ниже суммы затрат. Так, в последнее время страус-самец был продан за тысячу сто франков, а самка только за восемьсот. Черная пантера нашла покупателя лишь за тысячу шестьсот франков, тигрица с Явы пошла за две тысячи четыреста, а семейство львов — отец, мать, дядя, два львенка с большим будущим — за семь тысяч все вместе!

— Это и правда даром! — заметил Банкс.

— Что касается хоботных… — вновь заговорил Матиас ван Гёйтт.

— Хоботных? — переспросил капитан Худ.

— Этим ученым именем мы называем толстокожих, которым природа даровала хобот.

— Значит, слоны!

— Да, слоны в четвертичном периоде, мастодонты в доисторическом периоде…

— Благодарю вас, — вновь поклонился капитан Худ.

— Что касается хоботных, — продолжал Матиас ван Гёйтт, — надо вообще отказаться от облав на них, если только речь не идет об их защите, поскольку спрос на слоновую кость не сократился. Но с тех пор как драматурги вздумали выводить их в своих пьесах, импресарио водят их из города в город, и одного слона, кочующего по провинции с бродячей труппой, вполне достаточно, чтобы удовлетворить любопытство целой страны. Поэтому слонов требуется меньше, чем раньше.