Равенна: забытая столица эпохи «темных веков» - Евгений Викторович Старшов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это – так сказать, официальная версия. Другой целевой аудитории предназначена вторая – закулисная – версия тех же событий (и тем самым Прокопий здесь честен, как никогда, ибо наверняка трезво оценивал тот мизерный шанс, что его «Тайная история» когда-либо дойдет до читателя). Готку сгубила «святая благоверная» проститутка – царица Феодора (о ней мы еще поговорим при описании мозаики в базилике Св. Виталия, здесь другая тема). Итак, «[Юстиниан и Феодора] ставили ни во что бедствия всех прочих людей, если сами они получали возможность предаваться удовольствиям. А как проявлялся нрав Феодоры по отношению к тем, кто ей досадил, я сейчас покажу, упомянув, разумеется, лишь немногое, чтобы не показалось, будто я взял на себя невыполнимый труд. Когда Амаласунта в своем нежелании обитать среди готов решила переменить и саму свою жизнь, задумав отправиться в Византий, как мной рассказано в прежних книгах (т.е. в “Войне с готами”, только что цитированной. – Е.С.), Феодора призадумалась над тем, что эта женщина была знатного происхождения, к тому же царица, очень хороша собой и необыкновенно изобретательна в путях и средствах к достижению желаемого ею. Ее великолепие и исключительно мужской склад характера возбуждали в ней [Феодоре] подозрения, в то же время она боялась непостоянства своего мужа. Свою ревность, однако, она проявила не в пустяках, но решила злоумышлять против той, не останавливаясь и перед ее убийством. Тотчас она убедила мужа отправить послом в Италию Петра, причем только его одного. Посылая его, василевс дал ему поручения, о которых я рассказал в соответствующем месте моего повествования. Но из страха перед василисой я не мог открыть тогда истину о том, что произошло. Сама же она потребовала от Петра лишь одного – чтобы он как можно скорее убрал Амаласунту из числа живых, обнадежив его, что он будет осыпан великими милостями, если исполнит ее поручение. Тот, оказавшись в Италии (ибо природа этого человека не ведала, что значит испытывать колебания, готовя подлое убийство, когда имелась надежда заполучить какую-то должность или большие деньги), убедил Теодата, не знаю уж, какими посулами, умертвить Амаласунту. Так-то он и дошел до чина магистра и удостоился, как никто иной, величайшей власти и величайшей ненависти (интересно, как наш автор кроет Петра, столь цветисто им же расхваленного в официальной “Войне с готами”! – Е.С.). Таков был конец Амаласунты». З.В. Удальцова комментирует: «Возможно, что Прокопий, хорошо осведомленный о тайных интригах константинопольского двора, вполне прав, обвиняя Феодору в соучастии в убийстве Амаласунты. Но вместе с тем очевидно, что в данном случае желания византийской правительницы и остготского короля полностью совпадали, хотя, конечно, и вытекали из различных побуждений».
Правда, читаешь Прокопия, и невольно может закрасться мысль: а не получила ль Амаласунта по заслугам, как предательница своего народа? По нашему мнению, нет. Во-первых, Прокопий пишет со своей, византийской колокольни – а это значит, что, по его мнению, преклонение варварки перед православным константинопольским императором и желание отдаться ему со всеми сокровищами и землями не только похвально, но и вполне естественно: варварка же, хоть и образованная, и красивая, и умная… А тут – василевс! «Ромейская исключительность», однако… Во-вторых, упоминаемый им и Иорданом своеобразный переход под покровительство восточно-римского императора – не такой уж многозначительный акт, чтоб приравнять его к государственной измене, ведь так поступили в свое время и Одоакр, и Теодорих. И то, что она вернула свой корабль с драгоценностями, говорит как раз не о ее желании поскорее родину продать, а о сложной многоходовой просчитанной игре (одно устранение оппозиции чего стоит!), которую прекрасная готка все же проиграла. Верно отметила З.В. Удальцова: «(Прокопий) настаивает на том, что якобы во время… тайных переговоров Амаласунта согласилась отдать во власть Юстиниану всю Италию… Однако можно предположить, что со стороны остготской королевы подобное обещание было лишь политическим маневром, вызванным новым обострением борьбы с оппозицией, и в глубине души она надеялась его не выполнить, так же как и раньше».
Зная нрав Юстиниана, вряд ли можно предположить горе влюбленного – зато у него появился прекраснейший повод вмешаться в итальянские дела: навязчивая идея вернуть бывшие римские земли, особенно после кажущегося успеха в Африке против вандалов, уже обуяла коронованного честолюбца, готовя в перспективе полный крах Византии. Юстиниан не скрывал, что месть за королеву – отнюдь не причина