Равенна: забытая столица эпохи «темных веков» - Евгений Викторович Старшов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А теперь отвлечемся немного от сухих военных сводок и приведем красноречивейшую цитату из Прокопия, показывавшую, во что постепенно обращалась цветущая Италия, конкретно – те места, о которых мы ведем рассказ: «Время шло, и вновь наступило лето. На полях сам собой стал вызревать хлеб, но совсем не в таком количестве, как в прошлом году, а гораздо меньше. Так как зерна его не были скрыты в бороздах, проведенных плугом или руками человека, а им пришлось лежать на поверхности земли, то лишь небольшой части их земля могла сообщить растительную силу. Еще никто его не жал, но уже задолго до созревания он вновь полег, и в дальнейшем ничего отсюда не выросло. То же самое случилось и в области Эмилиевой дороги. Поэтому жители, покинув тут свои жилища и родные поля, ушли в Пиценскую область, думая, что там они будут меньше страдать от голода. По той же самой причине не меньший голод поразил Этрурию; те из ее жителей, которые обитали в горах, вместо зерна питались желудями с дубов; они пекли себе из той муки хлебы и их ели. Вполне естественно, что большинство из них были поражены различными болезнями; лишь немногие уцелели. Говорят, в Пиценской области погибли от голода не менее пятидесяти тысяч римских землевладельцев, и еще гораздо больше – по ту сторону Ионийского залива. Я сейчас расскажу, так как я сам был очевидцем этого, какого они были вида и как умирали. Все были худы и бледны; плоть, не имея питательной пищи, по древнему выражению, сама себя поедала, и желчь, властвуя над оставшимся телом, окрашивая его, придавала внешнему его виду свой собственный цвет. При продолжении этого бедствия вся влага уходила из тела, кожа страшно высыхала и была похожа на содранную шкуру, давая представление, что держится она только на костях. Их синий, как кровоподтек, цвет лица постепенно переходил в черный, и они были похожи на сильно обожженных факелами. Выражение лица у них было как у людей, чем-либо пораженных, и их глаза смотрели всегда страшно и безумно. Одни из них умирали от недостатка пищи, другие же – от чрезмерного ею пресыщения. Так как у них потух весь внутренний жар, который природа зажгла у них, то если кто-либо давал им есть сразу досыта, а не понемногу приучая к пище, как своевременно рожденных детей, то они, уже не имея сил переваривать пищу, умирали еще скорее [чем от голода]. Некоторые, страдая от ужасного голода, поедали друг друга. И говорят, что две женщины в какой-то деревне, севернее города Ариминума, съели мужчин. Случилось, что они одни только уцелели в этом месте. Поэтому проходившим по этой дороге иноземцам приходилось заходить в тот домик, где они жили. Во время сна они их убивали и поедали. Но говорят, что восемнадцатый гость проснулся в тот момент, когда эти женщины собирались наложить на него руки; вскочив с постели, он узнал от них все это дело и обеих их убил. Вот что, говорят, произошло там. Большинство жителей, понуждаемые голодом, если где-нибудь встречалась трава, стремительно бросались к ней и, став на колени, старались ее вырвать из земли. А затем (так как вырвать ее они не могли: вся сила покинула их) они падали на эту траву и на свои руки и умирали. И никто нигде их не хоронил: ведь не было никого, кто бы мог позаботиться о погребении. И ни одна из птиц, которые обычно питаются трупами, не коснулась их, так как на них не было мяса, которое бы они могли взять себе. Все их тело, как я выше сказал, было уже раньше поглощено голодом. Но достаточно мне рассказывать о голоде».
Узнав о распре полководцев, Юстиниан весной 539 г. почел за благо отозвать Нарсеса и предоставить Велизарию неограниченные полномочия. Вместе с тем готская дипломатия добилась неожиданных и серьезных успехов: если переговоры с лангобардами ни к чему не привели, то посланные к персидскому шаху Хосрову I Ануширвану (ок. 513—579 гг., правил с 531 г.) той же весной два лигурийских священника добились того, что шах в 540 г. нарушил очередной «вечный мир» с Византией – правда, готскому государству это уже мало чем помогло. Положение усугубили вторгшиеся в Италию франки: готы приняли их как союзников, наконец-то решивших оказать им действенную военную помощь, но у франков были свои расчеты и выгоды, и они обрушились сначала на готское войско на реке По, а потом – на византийское подразделение, окопавшееся против готов, одержав двойную победу. Пограбив вволю, франки, в войске которых началась эпидемия, ушли к себе. Вскоре готы сдали Фезулы и Ауксим. Развязка приближалась, Велизарий повел войска на Равенну и начал ее блокаду. Готы начали переговоры, византийский полководец тоже не стремился губить своих воинов штурмами. По Прокопию, так как Велизарий «…узнал, что большое количество хлеба лежит в Равенне в государственных хранилищах, то кого-то из тех, кто жил в этом городе, он деньгами убедил тайно поджечь эти зернохранилища вместе с хлебом. Говорят, что они погибли по наущению Матазунты, жены Витигиса. Этот внезапный пожар хлебных запасов одни приписывали злостному намерению, другие же предполагали, что в это место ударила молния. Думая и на то и на другое, Витигис с готами почувствовали себя в еще более безвыходном положении; в дальнейшем они уже не доверяли даже друг другу и думали, что они ведут войну с Богом».
Разрозненные готские части и целые области сдавались византийцам, полководец Урайя пытался пробиться с войском на выручку Равенне, однако не смог: рейд византийцев с захватом в плен жен и детей воинов Урайи сорвал его поход и привел к распаду его отряда. Юстиниан ввиду открывшихся военных действий с персами прислал к Равенне послов с выгодными предложениями для Витигеса: готскому королю оставлялись половина сокровищ и земли по ту сторону реки Пад. Готы с радостью согласились, но Велизарий, однако, лучше разбираясь в обстановке и видя, что можно остаться «безоговорочным победителем», отказался ратифицировать предложенный договор. Тогда готская знать, фактически изменив своему королю, сделала Велизарию неожиданное, прямо-таки сногсшибательное предложение: «Тем временем готы, мучимые голодом, не имея уже сил выносить тяжести положения, с неудовольствием подчинились власти Витигиса как человека, которому ни в чем нет счастья; колебались они сдаться и императору, боясь только одного, как бы, став подданными императора, они не были вынуждены уйти из Италии
