Марк Красс - Геннадий Левицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Марк Красс, вероятно, забыл, что на Армению напал Митридат, только что названный им союзником римского народа. Получается, что один наш союзник воюет с другим. Не лучше ли предоставить парфянам и армянам самим решать свои проблемы? Тем более что Митридат уже обезглавлен братом и, следовательно, наказан за вторжение.
— Парфия не возвратила земли, захваченные у Армении, — настаивал на своем Красс. — Мы не можем бросить в беде своего союзника, иначе другие народы перестанут уважать римлян.
— Еще не известно, чем окончится авантюра Цезаря в Галлии, а Красс хочет втянуть Рим в новую войну, — упорствовал Катон, не обращая внимания на метавшего молнии Красса. — Я считаю недопустимым без весомых причин начинать войну с народом, связанным с Римом договором о дружбе.
Крассу не удалось на этот раз убедить сенат в необходимости объявить войну Парфии, но никто не сомневался, что консул добьется своего. И действительно, Марк Красс принялся собирать сведения о нарушениях парфянами границ римских владений. Шпионами парфянского царя были объявлены разбойники и киликийские пираты. Спустя месяц консул представил столько доказательств вероломства парфян, что сенату оставалось только удивляться — как этому народу до сих пор еще не объявлена война.
Получив согласие сената, Красс должен был заручиться поддержкой богов. Без благословения жрецов, без объявленных ими благоприятных знамений не решился бы выступить ни один военачальник.
Первым делом Красс посетил храм Юпитера Статора. Уже приблизившись к дверям храма, консул вдруг споткнулся о случайно подвернувшийся камень.
Марк Красс никогда не отличался особой богобоязненностью и не придавал значения различным жреческим табу, но именно в эту дурную примету он почему-то верил. Видимо, поэтому Марк Лициний всегда ступал осторожно, глядя под ноги. Но так всегда и бывает: случается то, чего больше всего опасаешься.
Красс даже изменился в лице. С удивлением и страхом он уставился на злосчастный камень.
— Откуда он здесь взялся? — с едва заметной дрожью в голосе изумился консул и окинул взором абсолютно чистую мостовую.
Разбираться было некогда.
— Возьми-ка этот камень, Галл, и отнеси в храм, — приказал Красс рабу. — Может, жрецы что-нибудь посоветуют.
Мудрый служитель Юпитера быстро понял, в чем дело.
— Это боги предупреждают тебя, Марк Лициний: сдержи гордыню. Ты смотришь вдаль и строишь грандиозные планы, но не видишь, что делается вокруг тебя, не смотришь себе под ноги.
— Как же мне быть?
— Этот камень можно обратить в доброе знамение.
— Сделай же что-нибудь, добрый жрец! — взмолился Красс.
— Очень дорого будет стоить сие священнодействие. Нужно положить камень на весы, а на вторую чашу насыпать столько серебра, сколько весит преграда на пути к твоей удаче. Серебро пойдет на нужды храма, а камень следует бросить в ту сторону, где находится твой враг.
— Я согласен, — Красс вытер пот со лба. — Галл, беги за серебром, а камень бросьте в сторону Парфии. Враг у меня сейчас один.
На следующий день Красса сопровождал Гней Помпей. Оба консула прекратили многолетнюю вражду, так как их интересы отныне не пересекались. У Красса Помпей нашел сочувствие и понимание, когда его постигло огромное горе — он потерял свою любимую жену, умершую при родах. Со смертью Юлии ничто уже не связывало Помпея с Цезарем, и ранее внушавшим ему немалые опасения. Помпей инстинктивно потянулся к Марку Крассу, словно пытаясь найти у него защиту и спасение от непредсказуемости бывшего тестя…
Памятуя о вчерашнем случае с камнем, который столь дорого ему обошелся, Красс решил путешествовать верхом.
Сегодня Марк Лициний отправился к старинному храму Спасения, возведенному на Квиринале. По пути ему встречалось множество больших и малых храмов, возведенных в разное время. Красс не ставил целью посетить все жилища богов в Риме — это было просто невозможно, — но в некоторые он все-таки заходил. Посещая храм, Красс оставлял жертвоприношения в соответствии со значимостью бога в римской жизни.
— Ты слишком возбужден, Марк. Судя по выражению лица, ты хочешь подарить жрецам все свое состояние.
— Не беспокойся, Гней, когда Красс дает деньги, чувство меры его не покидает.
Подъезжая к Бычьему рынку, спутник Красса, глядя на его высоко поднятую голову, посоветовал:
— Марк, умерь гордыню, впереди храм Скромности.
— Но ведь за ним следует храм Фортуны. Завернем лучше к нему.
В храме богини счастья и удачи всадники надолго не задержались: оставили у подножия статуи Фортуны несколько золотых сестерциев и продолжили путь. Вслед им неслись слова благодарности и пожелания успеха во всех начинаниях от жрецов.
Советы Лицинии и упрямство Красса
Ежедневные хлопоты по подготовке парфянского похода изрядно утомляли Красса. По вечерам консул едва передвигал ноги от усталости, и единственным его желанием было побыстрее добраться до мягкого ложа и до утра забыть о делах.
Сегодня, когда Марк Лициний счел все дела завершенными и приказал готовить постель, явился привратник.
— Господин, к тебе женщина.
— Кто такая? — недовольно спросил консул.
— Она отказалась назвать свое имя, но велела передать: «Тебя хочет видеть та, которая могла стать причиной твоей смерти, но ныне желает уберечь от гибели».
— Нельзя ли от нее избавиться? — Красс с надеждой посмотрел на слугу.
— Вряд ли это возможно — поздняя гостья настроена весьма решительно, — высказал свои наблюдения привратник. — Я не могу прогнать ее как обычную просительницу. По всему видно, она богата и влиятельна, ибо ее сопровождает десяток не самых дешевых рабов.
— Ладно, зови… — озадаченно промолвил триумвир. — Скажи страже у дверей, чтобы не дремала.
Едва гостья вошла, Красс указал ей на стоящий у двери стул:
— Садись.
Сам он благоразумно оставался в противоположном конце комнаты. Первым делом Красс попытался удовлетворить свое любопытство, которое начало брать верх над усталостью:
— Скажи, кто ты, зачем хотела меня видеть и что значат твои слова, переданные привратником?
— Да разве не узнал меня доблестный Марк Лициний Красс? Ты, чьей памяти завидуют все, кто тебя знает, забыл черты лица женщины, которую любил и которая любит тебя до сих пор!
— Лициния! — воскликнул Красс. — Неужели это ты?
Через мгновение самообладание вернулось к консулу. Он открыл дверь и приказал стоявшим на страже легионерам:
— Вы свободны. Свой пост займете через час.
— Ты осторожен, как в молодости, — усмехнулась Лициния, — но, право же, напрасно. Год назад я покинула храм Весты и теперь вольна делать все, что хочу.
— Сколько же тебе лет?
— Считай сам: в восемь лет я стала весталкой, тридцать лет прослужила в храме — таков обязательный срок службы богине Весте. И, как я уже сказала, год назад он закончился.
— Да, немало, — подвел итог Красс и тут же поправился: — Но выглядишь ты прекрасно. Годы не властны над тобой, Лициния.
— Что же ты сразу не узнал меня, старый хитрец? Надеюсь, ты не будешь утверждать, что я совершенно не изменилась за прошедшие годы?
— Во-первых, твое появление стало для меня большой неожиданностью. Во-вторых, ты, конечно, немного изменилась. Но только в лучшую сторону: стала женственнее, желаннее…
— О желаниях помолчи, — оборвала Красса весталка. — Сколько я помню, все твои стремления ограничивались двумя вещами: богатством и славой. Или к старости тебя стали интересовать женщины?
— Деньги, женщины, — усмехнулся Красс, — их всегда не хватает в молодости, а к старости испытываешь недостаток покоя и тишины.
— Так это за ними ты спешишь в Парфию?
Красс невольно залюбовался Лицинией, пропуская мимо ушей ее колкость.
— Что же ты молчишь, Марк? У тебя на все всегда готов ответ. Помнишь, как ловко ты отверг обвинения в сожительстве со мной? Тогда ты спас от смерти и позора и себя, и меня!
— Да, было такое…
— Вдобавок за бесценок приобрел мою виллу и, поговаривают, недорого купил виллу своего обвинителя — сенатора Квинта Аврелия.
— Обычная сделка.
— Не скромничай, Красс, ты не на заседании сената.
Лициния вдруг замолчала. Ее долгий немигающий взгляд застыл на лице консула. Словно что-то далекое и давно забытое пыталась она отыскать на этом, покрытом глубокими морщинами, лице.
— Ты очень постарел, Марк, — наконец произнесла она.
— Спасибо, отблагодарила.
— Не обижайся, Марк. Я до сих пор тебя люблю. Ты мне нравишься своей целеустремленностью, неуемной жаждой деятельности, умением добиваться любых высот. Вот и сейчас ты, убеленный сединой старик, достигший всего, что может пожелать человек, готовишь поход в неведомые земли.