Маленькие дети - Том Перротта

— Славные они все ребята, — заметил он.

— Я знаю, — согласилась Карла. — Мне повезло, что у меня такие друзья.

Другая часть праздника началась уже под вечер, после того как Уолтер развел огонь для барбекю. Карла быстренько искупалась в океане — пикник происходил на чудесном полукруглом и уединенном пляже к северу от Ла-Джоллы, который Ричард ни за что не нашел бы, если бы поехал один, — а когда вернулась на берег, без всяких фанфар и помпы сняла лифчик от купальника и бросила его Маркусу, двадцатисемилетнему компьютерному дизайнеру, самому молодому из присутствующих. Как будто это являлось оговоренным заранее сигналом, мужчины тоже начали стаскивать через головы футболки и снимать плавки. Ричард без колебания присоединился к ним. В конце концов, он за этим сюда и приехал — стать частью этого крошечного сообщества свободных от предрассудков людей, которые хотя бы раз в году позволяют себе забыть о лицемерии и ложном стыде.

Однако и после того как все обнажились, еще долго ничего не происходило. Уолтер присматривал за мясом; Ричард продолжал перебрасываться тарелочкой с Клодом и Роберто — единственным афроамериканцем в компании; а Маркус вел теологический спор с Фредом — лютеранским священником, жена которого считала, что он уехал на какой-то духовный семинар.

— Так оно и есть! — горячо сказал Фред, рассказывая об этом Ричарду. — Только не в том ханжеском смысле, который вкладывает в эти слова моя жена.

Однако в какой-то момент Ричард упустил тарелочку, а когда обернулся ей вслед, обнаружил, что Карла стоит на коленях рядом с грилем и ее голова мерно движется в районе паха Уолтера. Возможно, она застала его врасплох, потому что Уолтер до сих пор сжимал в руках металлическую лопаточку, упираясь ее плоской частью в плечо Карлы. Маркус, присев на корточки неподалеку, снимал их на цифровую камеру, все достоинства которой он описал Ричарду этим утром так подробно, как будто собирался ее продавать.

— Смотри, чтобы бургеры не сгорели! — крикнул Эрл — пожилой парень из Небраски, бывший водитель грузовика, и все засмеялись.

Закончив с Уолтером, Карла занялась Клодом, Эрлом и Фредом почти без перерыва. А потом подошла очередь Ричарда. Когда она опустилась перед ним на колени, Ричард подумал, что все это похоже на мечту, ставшую явью: сверкающий Тихий океан, бордово-золотой в лучах заката, дразнящий запах зажаренного на огне мяса, мешающийся с соленым морским воздухом. Как будто он шагнул в свой компьютер, в одну из тех фотографий, которые навсегда запечатлелись в его мозгу и сделали нормальную жизнь невозможной.

— Спасибо, — прошептал он, когда Карла дружески поцеловала его в колено.

— Нет, — она подняла на него глаза с уже знакомым открытым и доброжелательным выражением, — спасибо тебе.

После того как все мясо было съедено, они позировали для фотографии, на которую Ричард смотрел сейчас. Семеро мужчин разного роста, комплекции, возраста и цвета кожи стояли в ряд и улыбались в камеру так, будто соревновались за титул самого счастливого. Клод, Маркус, Уолтер, Роберто, Ричард, Эрл и Фред. Перед ними на одном колене стояла Карла, широко раскинув руки, точно желала обнять весь мир.

Берта не закрывала рта всю дорогу от больницы до дома. Она говорила Ронни, чтобы он крепился, что его матери лучше там, где она сейчас, что ей не придется больше страдать от болезней и старости одной, в городе, где ее все ненавидят.

— Никто не ненавидел ее, — буркнул Ронни, нарушив собственную клятву молчать всю дорогу и не говорить этой старой суке ни единого слова. Достаточно и того, что ему приходится дышать с ней одним воздухом, потому что родная сестра даже не предложила подвезти его до дома в день смерти их матери. Как будто она боялась, что он своим задом испачкает сиденья, на которые потом придется садиться ее детям. Да пошла она!.. В один прекрасный день она проснется и увидит, как на дорожке догорает ее драгоценный «меркури-вилладжер».

Ах, сестричка, какая ужасная неприятность! Жаль только, что тебя не было внутри.

Еще больше взбесило Ронни то, что сестра даже не обняла его на прощанье. Она вроде собиралась, он это заметил, и даже сделала шаг вперед, а потом вдруг передумала и испуганно отступила. Вместо этого она потрепала его по плечу, как гладят больную собаку, стараясь держаться как можно дальше и отворачиваясь, чтобы не чувствовать гнилого дыхания.

— Она была старухой, — сказала Берта и косо посмотрела на него. — Не ее это дело — бороться с хулиганами посреди ночи. Совсем не ее.

— У меня сломана рука, — напомнил ей Ронни и даже продемонстрировал свою шину. — Я ничего не мог сделать.

Берта покачала головой, и он невольно удивился тому, что даже после дня, проведенного в больнице, она кажется совершенно пьяной. Наверное, как губка, вся пропиталась дешевым вином.

— Она так хорошо себя чувствовала сегодня утром. — Берта промокнула глаза бумажной салфеткой. — Была в сознании и все понимала, и анализы были хорошие. А потом Бог призвал ее к Себе.

Ронни закрыл глаза и представил себе, что уши у него залиты воском. Ему стало немного легче, когда он вспомнил, что больше ему не придется ни одной минуты терпеть общество Берты и сматываться из дома на время ее ежедневных визитов.

Все будет в порядке, он в этом почти не сомневался. Мать устроила так, что он сможет жить в этом доме столько, сколько захочет. Если они с Кэрол когда-нибудь решат продать его, деньги разделят пополам. Так же как и ренту, и все деньги на счете. Он уже прикинул, что почти год сможет жить, не беспокоясь о деньгах, даже если решит шикануть и купит новый компьютер. Один парень в тюрьме рассказывал ему о некоторых сайтах в Интернете, на которые интересно было бы взглянуть.

— Они все из Амстердама, — говорил он. — Я тебе скажу, эти чертовы голландцы вообще без тормозов.

Забавно было думать о том, что у него появится свой компьютер и никто не станет ему мешать и заглядывать через плечо. Хоть весь день шарь по Сети и смотри все, что хочешь.

Такси остановилось перед его домом. Ронни потянулся за бумажником, но Берта сказала, что сегодня он не должен платить.

— Я сама, — объявила она. — Я обещала твоей матери, что буду приглядывать за тобой.

«Это уж обязательно, — подумал Ронни. — Как же я проживу без тебя?»

— Ох, подожди, чуть не забыла. — Берта полезла в сумку и вытащила из нее сложенный листочек бумаги с рваным краем. — Твоя мать написала это сегодня утром. Просила меня передать тебе.

— Что значит «написала»?

— Написала, — настаивала Берта. — Я придерживала ручку между ее пальцев, а сестра держала доску. Но она все буквы написала сама. А потом сразу же уснула. А потом у нее случилось кровоизлияние.

Ронни засунул листочек в карман рубашки и выбрался из такси, радуясь, что не надо больше смотреть на злобное лицо Берты.

— Увидимся на похоронах, — сказала она, и машина наконец-то уехала.

Ронни вошел в дом и развернул записку. Буквы были большими и неровными, но все-таки он сразу узнал почерк. Его глаза налились слезами, когда он прочел эту последнюю мольбу матери к своему заблудшему сыну.

«Пожалуйста, — просила его Мэй, — пожалуйста, будь хорошим мальчиком».

Мэри-Энн, хоть ей и не хотелось в этом признаваться, была немного растеряна. Изабелл, как и положено, послушно легла спать ровно в семь, а вот Трой взбунтовался. Он плакал, кричал, брыкался — в общем, устроил в гостиной такую истерику, какой Мэри-Энн еще не видела.

— Я не хочу спать! — визжал он. — Понимаешь ты своей глупой башкой?

Она решила временно пропустить оскорбление мимо ушей.

— Меня не интересует, хочешь ты спать или нет. В семь часов ты должен идти в кровать.

— Но почему? — У него в глазах было какое-то затравленное выражение, которое Мэри-Энн назвала бы ужасом, если бы это не звучало просто смешно. — Почему я должен идти в постель, если я не хочу спать?

— Потому что я тебе так велю, — спокойно ответила Мэри-Энн. — И твой отец тоже.

Она выразительно оглянулась на Льюиса, который на диване читал «Нэшнл джиографик», что при других обстоятельствах порадовало бы Мэри-Энн, потому что она сама подарила ему годовую подписку на Рождество и обычно журналы бесполезно пылились на маленьком столике. Льюис поднял голову и посмотрел на нее совершенно ничего не выражающим взглядом, словно говоря: разбирайся сама, милая. Он никогда не оказывал ей достаточной поддержки в вопросах режима.

Трой счел нейтралитет отца за поддержку.

— Никакие другие дети не ложатся спать в семь! — заявил он и возмущенно вскинул к небу руки.

— И я тебе еще кое-что скажу, — парировала Мэри-Энн. — Эти другие дети никогда не будут учиться в Гарварде. А ты будешь. И знаешь почему? Потому что в этом доме мы делаем все не так, как другие, понял?