Бегство в мечту - Дмитрий Леонтьев

— Понятно, — кивнула Света — Опять неприятности?

— Петербург — маленький город, — словно не слыша ее, бубнил Туманов, — слишком много всяких знакомых, слишком много разных родственников, слишком много связей… Выручить родственника — добро? Добро, но субъективное. А наказать преступника — зло? Нет, тоже добро. Так что же страшнее: битва добра со злом, или добра с добром?

— Ложись спать, — мягко сказала она. — Последнее время ты совсем перестал обращать на себя внимание. Ешь, что придется, спишь, когда получится… Вон, как похудел. Скоро весь «на нет» сойдешь.

— Света, бросай меня, — пьяно попросил Андрей. — На фиг тебе нужен нищий опер, который ночует дома раз в неделю и не приносит ни радости, ни пользы? Какой во мне прок?

Она с грустью посмотрела на него, но промолчала.

— Нет, Света, в самом деле, — Туманов тяжело опустился на диван. — У меня такое ощущение, что сейчас я — это не я, а какая-то пародия на меня… Я даже боюсь, Света. Я боюсь, что перестану уважать сам себя. Все это встало мне поперек горла, а уйти, попытаться все изменить — боюсь. Я как тот приговоренный, которого ведут на расстрел и который на предложение друга сбежать скулит: «А хуже не будет?» Я Поюсь, потому что разочаровался. Я хотел работать честно… Хотел… Когда я служил в армии, я понял, что такое настоящая дружба, но там же я узнал, что друзья умирают… Умирают не так, как должен умирать мужчина, а убиваемые дважды: противником и начальством. У начальства тысячи причин отдавать заведомо обрекающие приказы, но суть от этого не меняется… Потом я работал в спецслужбах и увидел, что там служат совершенно разуверившиеся люди, но тоже пытающиеся сделать хоть что-нибудь, и там тоже десятки приказов и распоряжений стирают их старания в ничто… Теперь уголовный розыск. И снова повторяется то же самое, вновь и вновь… Сдерживание «сверху», предоставляемые бандитам возможности и бесконечные проверки и «борьба с коррупцией» — для нас…

Он с силой растер лицо руками и сел на диване.

— Извини, я опять проявил слабость… Плохо, когда женщина видит, что мужчина слаб. Ты и так все знаешь и о милиции, и о преступниках, и обо мне…

— Знаю, — подтвердила она, — потому и не устаю тебе повторять: уходи. Уходи, пока цел.

Туманов упрямо покачал головой:

— Тогда я точно перестану себя уважать. Это будет означать, что они все победили.

— Ах, вот в чем дело… Ну-ну, — неопределенно произнесла она.

— Да… Так что, лучше бросай меня, пока не поздно… У тебя такие перспективы, а ты связываешь себя с…

— Помолчи, — попросила она. — Я, в отличии от тебя, не ищу названий своим поступкам. Я делаю так, как мне хочется. Хочется работать — работаю, хочется любить — люблю… У тебя отличные возможности, я же читала твои рассказы… А ты губишь себя… Спиваешься… Иногда я очень ненавижу ту, что была у тебя до меня… Ты разучился любить. Ты разучился верить в себя. Ты боишься перестать уважать себя самого, но это и может послужить тем, что сломает тебя.

— Дважды, — кивнул он, — дважды она приходила… Это слишком много для одного человека… Но нет смысла ее винить, это я сам сломал себя.

— Ты не сломан, — уверенно сказала она. — Такие, как ты, не ломаются. Гнутся, но не ломаются… Но сколько же времени тебе надо, чтоб выпрямиться вновь? И что тебе нужно для этого?

— Не знаю… Жить. Жить так, как хочется. А я не могу найти место, где хоть что-то зависит и от меня.

— Так приди в любое место и попытайся это сделать там, — сказала она. — Вспомни старую притчу про двух лягушек, попавших в крынку с молоком. Одна решила, что теперь не выбраться, и утонула. А вторая боролась до последних сил. И взбила молоко сперва в сметану, потом в масло и выбралась… Не складывай лапки, выбирайся. Может, и собьешь масло из того болота, что вокруг…

— Я знаю другую поговорку: «Загнанных лошадей пристреливают»… Куда мне идти? Где мое место?

— Ищи, — сказала она — Ищи… Неудачник — не тот, кому не везет, а тот, кто верит в то, что ему не везет. Остальные просто набираются опыта, принимают беды как закалку, как необходимость… Это — жизнь, Андрей. Побеждает тот, кто действует, кто не боится, кому… кому нечего терять.

— Обреченные? Загнанные в угол? — усмехнулся Туманов. — Хотя… Может, ты и права. С самого низа дорога может вести только наверх…

— Она может вести и по кругу.

Туманов пожал плечами и, вновь опустившись на подушки, устало закрыл глаза.

— Выпил — выговорился — вздремнул, — сонно пробормотал он, — Гнетущую атмосферу я создал, теперь можно и поспать… Видимо, мне нужно опуститься еще ниже, потому что я еще на что-то надеюсь… Почему я должен биться в этой крынке? Кто меня бросил туда? Я хочу просто жить и работать… Спасибо тебе, что хотя бы ты… Хоть ты… Ты…

Его дыхание стало ровным и глубоким. Девушка долго смотрела на него со смешанным чувством люб- пи и жалости, потом укрыла одеялом и выключила свет…

— Так вашу бабушку! — орал разъяренный Клюшкин, бегая взад-вперед вдоль понуро сидящих на стульях в его кабинете оперативников. — Сопляки! Мальчишки! До каких пор вы будете позволять разваливать дела?! Я, в духе времени, еще могу понять, что вас обвели вокруг пальца, опередили и обманули, как сопляков, создав алиби «покупателям»… Сегодня утром следователь долго читал мне нотацию, доказывая, что за «содержание в камере невиновных людей можно нарваться на неприятности». Следователя я послал, куда подальше, но факты-то от этого не изменились! Эти два паршивца отпущены под подписку, о невыезде! Но как вы могли так просчитаться с единственным свидетелем?! У нас не Америка! У нас нет настоящего закона о защите свидетелей!.. Есть, — поправил он сам себя, — но… Нет!.. Был у нас один-единственный свидетель. Он ничего не доказывал в юридическом плане, но давал нам шанс работать и искать, содержа Селантьева под стражей! Где теперь свидетель?! Где, я вас спрашиваю?! В больнице! В больнице, с побоями и травмами от изнасилования! Вот это — факт! Это — факт, а не все ваши объяснения, что «свидетеля негде и некому охранять»! Кто заверял меня, что «ситуация под контролем и что справитесь сами»?! Не справились! Если вы чувствуете, что вы — щенки, значит, следовало передать дело волкодавам, а не пытаться перегрызть кость, вдвое большую вас по размерам! Воинов, ты занимался с мальчишкой, так ответь мне, как это произошло?! Как это могло произойти?! Молчишь?.. Туманов, ты занимался с Селантьевым, неужели ты не мог обеспечить его изолированности?! Да мне наплевать, что у нас только две камеры! Домой его к себе бери, раз иными способами управиться не способен! А кто теперь виноват?! Кто?! Конкретно?! Опять «дядя»?!

Оперативники угнетенно молчали. Начальник был прав. Прав по-своему, вопреки объективности, вопреки набиравшей мощь и вызывавшей ужас реальности, но — прав. Они «вели» это дело. Они взялись за него. Они отвечали за тех, с кем имели дело…

— Если вы чувствуете, что больше ни на что не способны, — продолжал Клюшкин, — переходите на «бумажную» работу. Куда-нибудь в разрешительную систему, в отдел охраны, устанавливайте сигнализации… Но если взялись за гуж, не говорите, что не дюжи… Все развалили… Все… Остались только реставраторы оружия… Селантьева рано или поздно придется выпустить. Парень теперь отказывается давать показания. Его отец был у меня недавно… Сказал мне много «ласкового»… Не мудрено: младший сын в больнице, а старшего теперь придется отправлять за решетку… После больницы младшего сразу отправят в деревню… «Реставраторы» по-прежнему берут все на себя. А «покупателей» мы больше не увидим, они, наверное, уже где-нибудь в Сочи… Хорошо поработали, ребята, — горько сказал он, — очень продуктивно поработали. Идите с глаз моих и ловите карманников и пьяниц… Нет, для карманников нужна квалификация, вы способны ловить только пьяниц… На что-то большее вы не способны… Свободны…

Офицеры один за другим вышли в коридор, не глядя друг на друга достали сигареты и закурили.

— Кто дежурил ночью? — хрипло спросил Туманов.

— Я, — отозвался Марков.

— Как это все произошло?

Часов в семь утра пришел в дежурку парень, положил на пульт нож с запекшейся кровью и сказал, что он убил человека. Мы поехали на указанную им квартиру, проверили — точно, на пороге лежит мужик с пятью ножевыми ранами в области груди и шеи… Потом уже все встало на свои места. Убитый — Михаил Катышев, рецидивист, неоднократно судимый за разбои и кражи. А его убийца — брат Семена Вагинова, Павел. Катышев вечером подкараулил парнишку у подъезда, затащил в подвал и долго бил за то, что тот дал показания в милиции. Потом изнасиловал. «Зековская кровь» сыграла… Парень едва живой добрался до дома. Дома только брат был. Отец — как обычно, пьянствовал, а мать еще пять лет назад умерла от туберкулеза. Его брат вызвал «скорую», схватил со стола кухонный нож и прямиком к Катышеву. Все ведь в одном дворе живут — друг друга знают. Катышев, видимо, рассчитывал, что запугал парня так, что тот и рта не откроет, но у того такое состояние было, что разницы между жизнью и смертью практически нет… Когда Катышев открыл на звонки дверь, Вагинов-старший несколько раз ударил его ножом… Потом пришел к нам… Все.