Том 3. Стихотворения 1918-1924 - Валерий Брюсов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3 августа 1919
«Что день, то сердце все усталей…»
Что день, то сердце все усталейСтучит в груди; что день, к глазах —Тусклей наряд зеленых далейИ шум и смутный звон в ушах;
Все чаще безотчетно давит,Со дна вставая, душу грусть,И песнь, как смерть от дум избавит,Пропеть я мог бы наизусть.
Так что ж! Еще работы много,И все не кончен трудный путь.Веди ж вперед, моя дорога,Нет, все не время — отдохнуть!
И под дождем лучей огнистых.Под пылью шумного путиМне должно, мимо рощ тенистых,С привала на привал идти.
Не смею я припасть к фонтану,Чтоб освежить огонь лица,Но у глухой судьбы не стануПросить пощады — до конца!
Путем, мной выбранным однажды,Без ропота, плетясь, пойдуИ лишь взгляну, томясь от жажды,На свежесть роз в чужом саду.
1919
У цели
Еще немало перекрестков,И перепутий, и путей!Я много схоронил подростков,В могилу проводил детей.
Летами я не стар, но многоИ видено и свершено,И завела меня дорогаЗа цель, манившую давно.
Теперь ступил я за пределыСвоей младенческой мечты.Что впереди? Мне скажут: целыйМир, полный вечной красоты!
Но все, что будет, неизбежно,Непрочны краски новизны,И путнику с вершины снежнойДолины далеко видны.
Быть может, не скудеют силы,Но повторенья мучат ум;Все чаще тихий сон могилыПленительней, чем яркий шум.
Соблазн — последний срок исчислитьДуше порой неодолим,И в жажде — не желать, не мыслить,Я тайно упиваюсь им!
<1919>
«Сложив стихи, их на год спрятать в стол…»
Сложив стихи, их на год спрятать в столСоветовал расчетливый Гораций.Совет, конечно, не всегда тяжелИ не подходит для импровизаций.Хотя б поэт был мощен, как орел,Любимцем Аполлона, Муз и Граций, —Не сразу же божественный глаголЗажжет в нем силу мощных декламации!Пусть он всю ловкость в рифмах приобрелИ в выборе картин для декораций;Пусть он и чувство для стихов нашел,Всем нужны образы для иллюстраций:Диван и лампа иль холмы и дол,Ряды гранитов иль цветы акаций…Но я собрал с усердьем мудрых пчел,Как мед с цветов, все рифмы к звуку «аций»,Хоть не коснулся я возможных золИ обошел немало разных наций.Теперь мне предоставлен произволИзбрать иную рифму вариаций.
Что скажете, когда возьмусь за умИ дальше поведу свой стих с любовью?Поэт, поверьте, не всегда угрюм,И пишет он чернилами, не кровью.Но все ж он любит голос тайных дум,И их не предает он суесловью.Но мир ведь призрак, объясняет Юм,И вот, стихи слагая по условью,Он смело отдается чувствам двум:Веселью и душевному здоровью.И рифмовать он может наобумСтих за стихом, не шевельнувши бровью.На нем надет охотничий костюм,Он мчится на коне в леса, к становью,За ним мечта спешит, как верный грум,Чрез изгородь, по пашням или новью,И метко бьет львов, тигров или пум,Гоня оленя к тайному низовью…Но будет! Этих рифм тяжелый шумТерзать придет с упреком к изголовью.
<1919 >
«Мелькают дни, и с каждым новым годом…»
Мелькают дни, и с каждым новым годомМне все ясней, как эта жизнь кратка;Столетия проходят над народом,А восемьдесят лет — срок старика!
Чтоб все постичь, нам надобны века.Мы рвемся к счастью, к тайнам и свободам,И все еще стоим пред первым входом,Когда слабеет смертная рука.
Нам призрак смерти предстает, ужасный,Твердя, что все стремления напрасны, —Отнять намерен горе и печаль.
Но нет! Он властен заградить дыханье,Но мысль мою, мои мечты, сознаньеЯ унесу с собой — в иную даль!
<1919>
Знакомый стих
Expositio[20]Знакомый стих любимого поэта!Он прозвучал, и вот душа — ясней,Живым лучом властительно согрета,Скользнувшим отблеском далеких, милых дней!
Слова поэта — магия печали:В них мир таится мыслей и картин,И часто словно разверзает далиМечтам — одна строфа иль стих один.
И как в зерне скрывается растенье —И стебль, и листья, и цветы, и плод,Так и в стихе затаено виденье, —Как семя, пав, оно в душе растет.
Exouium[21]Вслед за картиной движется другаяИ ряд еще, во, сладостно-слитаС мечтой поэта — (раня) и сверкая, —Встает далекой юности мечта!
Я помню тот же стих; к знакомой книгеПриникли мы, счастливые, вдвоем.И были полны вкрадчивые мигиВозникшим, как заклятие, стихом.
Он подсказал нам все, что мы таили,Он объяснил, что в нас самих живет,Нас подчинил своей чудесной силе,Как Паоло с Франческой — Ланчелот!
Знакомый стих любимого поэта,С тобой навек сплел эти миги я,Диван высокий, тайны полусветаИ сладкий миг желанного ответа,Крик радостный души: твоя! твоя!
1919
Набросок
Все роковое божественно,Прав победитель всегда!Пусть он ступает торжественно —Пей упованье стыда!
С ней, с неизменной, с возлюбленной,Вот он на ложе любви!Дерзостно с жертвой погубленнойЖгучие нити не рви.
Ты диадемой венчаешься,Алые розы надень.Пусть от огней опьяняешься,Нежит и хмурая тень.
Нежит мученье последнее —Плакать растоптанной в прах…Ты торжествуешь победнееС черным моленьем в зрачках.
1917 или 1919
«Я доживаю полстолетья…»
Я доживаю полстолетья,И на событья все яснейМогу со стороны смотреть я,Свидетель отошедших дней.
Мое мечтательное детствоКасалось тех далеких лет,Когда, как светлое наследство,Мерцал «Реформ» прощальный свет.
И, мальчик, пережил, как быль, яТе чаянья родной земли,Что на последние усильяВ день марта первого ушли.
Потом упала ризой чернойНа всю Россию темнота,Сдавила тяжко и позорноВсех самовластия пята.
Я забывал, что снилось прежде,Я задыхался меж других,И верить отвыкал надежде,И мой в неволе вырос стих.
О, как забилось сердце жадно,Когда за ужасом ЦусимПромчался снова вихрь отрадныйИ знамя красное за ним!
Но вновь весы судьбы качнулись,Свободы чаша отошла.И цепи рабства протянулись,И снова набежала мгла.
Но сердце верило… И сноваГром грянул, молнии зажглись,И флаги красные сурово
Взвились в торжественную высь.Простой свидетель, не участник,Я ждал, я верил, я считал…
1919
«Я вырастал в глухое время…»
Я вырастал в глухое время,Когда весь мир был глух и тих.И людям жить казалось в бремя,А слуху был ненужен стих.
Но смутно слышалось мне в безднахНевнятный гул, далекий гром,И топоты копыт железных,И льдов тысячелетних взлом.
И я гадал: мне суждено лиУвидеть новую лазурь,Дохнуть однажды ветром волиИ грохотом весенних бурь.
Шли дни, ряды десятилетий.Я наблюдал, как падал плен.И вот предстали в рдяном свете,Горя, Цусима и Мукден.
Год Пятый прошумел, далекойСвободе открывая даль.И после гроз войны жестокойБыл Октябрем сменен февраль.
Мне видеть не дано, быть может,Конец, чуть блещущий вдали,Но счастлив я, что был мной прожитТоржественнейший день земли.
Март 1920
