Удивительная жизнь Эрнесто Че - Жан-Мишель Генассия

Йозеф понимал, что отвертеться не получится: покой, увы, дается только мертвым. Он перечислил Суреку болезни, названия микробов и бактерий, объяснил, какие анализы берет каждый день, какие результаты получает и какие выводы делает. Сурек записывал все слово в слово:

– Помедленнее, доктор… Можете повторить по буквам слово «гипогликемия»?[120]

Йозеф сообщил, что ему не хватает лекарств, и Сурек оторвался от бумаг:

– Это так важно?

– Процесс лечения затягивается из-за того, что Центральная аптека предлагает нам устаревшие препараты. Для важных персон лекарства заказывают в Швейцарии или Австрии, значит нужно доставить из Англии изопреналин и американский антибиотик доксициклин.

– Я не могу этого написать!

– Он вам нужен живым или мертвым?

– Сколько «и» в слове «доксициклин»?

В первый раз Сурек дал Йозефу прочесть свой отчет, боясь, что наделал ошибок в медицинских терминах. Ему страшно не хотелось опозориться перед начальством.

За ужином Тереза и Хелена рассказали Йозефу, что Сурек донимал их вопросами, даже угрожал, требуя, чтобы они стали его информаторами.

Йозеф так разъярился, что немедленно отправился к гэбисту и вошел, не постучав:

– Не смейте вмешивать в это дело мою жену и дочь! Они вынуждены помогать, потому что вы лишили меня команды.

– Мой отчет должен отражать реальное положение дел, и я обязательно отмечу ваши неподобающие настроения, можете не сомневаться!

Рамон не просто удивлял – он поражал Йозефа. Впервые за свою карьеру практикующего врача он увидел больного, который, находясь на грани комы, поднимался как робот и не чувствовал усталости, словно его тело и рассудок существовали отдельно друг от друга. Любой другой на его месте лежал бы пластом на кровати, чтобы сберечь последнюю искорку энергии, а этот плевать на все хотел и никого не слушал.

Йозеф пришел в палату, чтобы сменить Терезу на ночном дежурстве.

– Он периодически бредит, – тихим голосом сообщила она. – Температура очень высокая.

Йозеф пощупал лоб больного, взял его руку, чтобы посчитать пульс, и Рамон приоткрыл глаза:

– Ну что, док, как я сегодня?

– Это у вас нужно спросить. Утром вы выглядели уставшим. Скорее всего, из-за хлорохина, я ввел вам лошадиную дозу. – Йозеф вставил в уши стетоскоп и закрыл глаза, чтобы сконцентрироваться. – Я хочу кое-что проверить, но у нас нет нужного оборудования, так что мы перевезем вас в Пардубице – им недавно достался рентгеновский аппарат для лучевой диагностики последнего поколения. Сделаем снимки, а там посмотрим.

Рамон вздохнул.

– Легкие у меня не слишком здоровые, в одном наверняка остался застарелый туберкулезный очаг.

– Именно это мне и нужно выяснить. Не беспокойтесь, туберкулез лечится.

– Сомневаюсь. Не усердствуйте, я не хочу быть вашей лабораторной крысой.

Рамон спал, дыхание у него было поверхностным, так что грудь едва поднималась. Хелена сидела на стуле у кровати и читала при свете ночника. В санатории царила тишина. Хелена почувствовала на себе взгляд Рамона, подняла голову, и он вымученно улыбнулся.

– Как вы себя чувствуете?

– Бывало и лучше.

– Хотите пить?

– Пожалуй.

Хелена налила в стакан воды и помогла ему напиться. Рамон положил ладонь на ее руку, и она почувствовала, что у него сильный жар.

– У вас снова поднялась температура.

– Как ваше имя?

– Я Хелена, дочь доктора Каплана.

– Вы медсестра?

– Нет, но кое-что умею и часто помогаю отцу.

Рамон закрыл глаза, и она вернулась на свое место.

– Что за книга?

Хелена прочла низким голосом:

Мне тяжко умирать и жить постыло,Я понимаю, что гублю себя,Но гибели избегнуть не желаю.Однако даже на краю могилыЯ верю в то, что счастлив был, любя:Что только страсть, мучительница злая,Нам на земле дарит блаженство рая;

Что девушки прекрасней нет нигде,Чем ты, о недруг мой непримиримый;Что прав Амур, судья непогрешимый,И сам я виноват в своей беде.С такою верой я свершу до срокаТот путь, которым к смерти недалекойМеня твое презрение ведет,И дух мой, благ земных не алча боле,Из сей юдоли навсегда уйдет[121].

– «Дон Кихот»… Как давно я не… продолжайте, прошу вас, это так прекрасно.

Твоя несправедливость подтверждает,Насколько прав я был, неправый судВерша над бытием своим напрасным;Но за нее тебя не осуждаетТот, чьи останки скоро здесь найдут:Счастливым он умрет, хоть жил несчастным.И я прошу, чтоб надо мной, безгласным,Из дивных глаз ты не струила слез,С притворным сожаленьем не рыдала —Не нужно мне награды запоздалойЗа все, что в жертву я тебе принес.

Хелена подняла глаза, увидела, что он мирно спит, и вернулась к книге.

«Случай» Рамона был одним из тех, на которых профессора «заваливают» студентов на экзаменах. Йозефу впервые в его практике попался пациент с таким количеством патологий. Анализ крови выявил недолеченную амебную дизентерию, ставшую одной из причин слабости и потери веса. Рамон не удивился, когда Йозеф сообщил ему об этом.

– Мы не можем рисковать, я начну курс антибиотиков.

– Не получится, у меня аллергия на пенициллин. Придется использовать регидратационные соли.

– В вашем нынешнем состоянии это проблемы не решит. Нам удалось получить новый антибиотик, он может оказаться очень действенным против вашей малярии и дизентерии.

– Говорю вам, я не переношу антибиотики.

– Не все препараты вызывают аллергию. Вам когда-нибудь давали доксициклин?

– Это разновидность тетрациклина?

– Из того же ряда. А вы, оказывается, разбираетесь в фармакологии…

– Открою вам секрет, док: мы коллеги. Я почти не практиковал, но, если хотите, могу попробовать.

– Об этом потом, сейчас нужно разобраться с антибиотиками. Начнем вводить лекарство; если будет нежелательная реакция, сразу остановимся.

– Вы лечите мою астму кортизоном, но я от него поправляюсь, мне это не нравится.

– Я попробую новое лекарство, оно сейчас проходит апробацию, это синтезированный адреналин, аналог изопреналина, но с меньшими побочными эффектами, действует как бронходилататор. Оно быстро поставит вас на ноги.

– Мне повезло – если в моем положении уместно говорить о везении! – я попал к единственному чешскому врачу, разбирающемуся в тропических болезнях. Откуда у вас эти знания?

– Я прослушал расширенный курс биологии в Институте Пастера в Париже, потом меня послали в Алжир.

– Этот город мне хорошо знаком.

– Из семи лет в Алжире три года я провел на болотах, в жуткой глуши. Бесценный опыт. Жизнь была нелегкая, но мне там очень нравилось. В город я вернулся в самом конце войны.

– Французы прекрасно жили в Алжире. Я часто туда ездил, но страну знаю плохо.

– Вы правы, французам там действительно было хорошо, а вот местным – не очень. Я столкнулся с чудовищной нищетой.

– Могу себе представить.

– Вряд ли… Не увидев собственными глазами, понять этот ужас невозможно.

Йозеф вошел в палату и почувствовал резкий запах табака. Рамон сидел в кресле у окна, телохранитель лежал на кровати.

– Кто здесь курил? – спросил Йозеф, глядя на окурок сигары в пепельнице.

– Я, – спокойно ответил Рамон.

– Вы с ума сошли!

– Почему?

– У вас резкое обострение астмы, курить вам строго запрещено.

– Кем?

– Мной, медициной.

– Я астматик с младых ногтей, всегда жил с астмой, всегда курил и сегодня точно не брошу.

Йозеф присел рядом с ним на корточки, Рамон удивленно поднял брови.

– Слушайте внимательно: у себя дома или в любом другом месте вы можете вести себя как захотите, но в санатории начальник – я. Подчиняйтесь, или я откажусь вас лечить!

– Не знаю почему, но я готов слушаться, док. При этом заметьте – сигара еще ни одному человеку не причинила вреда.

– Прекратите называть меня доком и велите вашему человеку убрать ноги с кровати.

«Ах, Карлито, как же нам тебя не хватает! – думал Йозеф, ставя на патефон очередную пластинку Гарделя. – В мире нет музыки прекрасней, никто не дарит людям большего счастья…»

Каждый вечер после ужина Йозеф выкуривал пару сигарет и устраивал для себя концерт, выбирая несколько пластинок из восьмидесяти семи дисков коллекции (некоторые он ставил чаще остальных). Он снова и снова слушал «Возвращение» и «Потерявший голову», и магия хрустального голоса и волшебные звуки аккордеона уносили его далеко-далеко, вызывая трепет и пробуждая давние воспоминания. Йозеф закрывал глаза и возвращался на улицу де Лапп или улицу Робинзона. Иногда он звал Терезу, отодвигал журнальный столик, и они танцевали танго.

– Еще один танец?

– С удовольствием.

Тереза слегка располнела, но двигалась по-прежнему легко.