ПВТ. Тамам Шуд (СИ) - Евгения Ульяничева

— Пойдем. Я знаю, где можно подхватить телегу. Если ты… готов взять чужое, — он усмехнулся, заметив, как в глазах Иванова мелькнула тень сомнения.

Принципы столкнулись с другими принципами.

— Веди, — процедил Михаил.

В угоне еще запачкаться не успел.

Нил вел бодро, уверенно. Почему-то — за город. К сбросовым водам, сообразил Михаил с изумлением. Помалкивал. Понимал, что пользы от пустых вопросов не будет, одно воздуха сотрясение.

Крокодил, будто оправдывая свое прозвище, свел Иванова к самому берегу жирненькой городской реки. Вода блестела точно гудрон; противоположный берег занимали жилища бедняков. Запахи витали соответствующие; возобладала тухлятина. Михаил сунул руку в сумку, достал плоский фонарь, но Нил зашипел камышовой кошкой, велел спрятать и не мотать ему нервы.

Наклонился, подковыривая сырой черный песок ногами.

— А, Лут, — сказал в сердцах, хлопая на щеке комара, — глухо как загнали.

— Что ищем хоть?

— Свободно через зонтеги ходят истинные корабеллы, геликтиты Первых и знаешь, что еще?! Ха! Еще, друг мой, туда-сюда ныряют лодки контрабанды! Ночные пловцы! Не увидишь даже под своим носом.

— Меньше слов, — поморщился Михаил.

Нил наконец нашел, что искал.

Пихнул в плечо Михаила, подхватил какой-то канат, поросший водорослями. Вервие было прикопано на совесть, продолжалось в воду. Нил перебрал руками, рывком потянул на себя.

Михаил без слов присоединился.

Шло туго, будто они тянули невод, набитый каменной рыбой. Вода вздулась бугром.

Выволокли на берег; вывалилась туша, собой похожая на винную бочку длиннее обыкновенного, в коросте из улиток, ракушек, водорослей и неопознанного илистого сора.

— Что это? — не сдержался Михаил, хотя и зарекался спрашивать.

— Строба цепня, — жизнерадостно отозвался Нил, и Плотников брезгливо отступил.

Крокодил расхохотался, откинув голову.

— Кальма те, кальма! Эта штука для хождения по Луту в таких вот особых условиях. Вода местная как бульон наваристая, она ей промежуточный хозяин. Сюда стробу знающие люди сажают, ростят, крепят, а потом уже снимают, как овощ с гряды. Скачет лихо! В Лут через зонтег проникает, Лутом же и питается, там и растет. Эту, видишь, уже скорректировали. Помогай, Иванов. Почистить сперва…

Достал нож, раскрыл щелчком и начал срезать шкуру.

Михаил присоединился.

В четыре руки стащили коросту, и цепень заблестел боками, показал утопленный контур двери в бочине. Ее Плотников прорезал с усилием.

Нил, бормоча что-то себе под нос, обошел их транспорт.

— Повезло, повезло, Мигелито, сразу призовую вытащили. Тут важно, чтобы она была достаточно зрелой, со сколексом, видишь? На носу и под брюхом. Органы фиксации… Как это. Модифицированные? Нам ой как пригодится, амиго.

Плотников с сомнением смотрел на неуклюжую бочку. Смутно припоминалось что-то на тему омуля и девы-лебедя. Откуда бы?

— Я не вижу ни арфы, ни крыльев. Как она вообще перемещается?

— О, поверь, Иванов, ты будешь приятно удивлен.

Нил смело нырнул в полость тела стробы. Повозился там, выбросил какую-то слизь комом, деловито втащил виолончель и только после позвал Михаила.

— Так, давай сюда.

Внутри оказалось светло, особенно на контрасте с влажным мраком ночи. Свет исходил от самых стенок их капсулы. Цветом она стала похожа на лакированное красное дерево, и это Михаила немного примирило с тем фактом, что находится он внутри преобразованного паразита.

А еще в стробе было устроено что-то вроде кресла пилота и двух пассажирских сидений. Все грубое, вытянутое из внутреннего мяса, но крепкое. Даже с застежками-ремнями.

Нил копошился над изгибом доски управления, лежащей под обзорным окном, вмонтированным в переднюю часть стробы. Михаил заглянул ему через плечо, покачал головой. Какие-то лунки-ямки, крючки, колышки с натянутыми шерстинами.

— Умеешь со всем этим?

— Иванов! — Даже оскорбился Крокодил. — Не умел бы, не совался. Затяни дверь и сядь уже ровно.

Жизненный опыт Нила был богатым. Намного богаче, чем он сам. Доводилось кататься на таких вот темных лошадках. Их строили с таким расчетом, чтобы удержались на гребне в самые высокие шторма.

Должны были проскочить.

— Дай, Лут, памяти, как тут все устроено…

— Знаешь, — выдохнул Михаил. — Ты не обязан идти. Я разберусь.

— Разберешься? Ха, амиго, ты разберешься на взлете — голова в одну сторону, ножка в другую…

Михаил сердито замолчал. Поступок малого его явно огорчил. Нил бы рискнул сказать — разозлил, но ведь злости он не чувствовал. Видел только тревогу. Опасение — не за себя.

Михаил боялся не успеть.

— Так, ключ на старт. Давай, Иванов, вгрызайся в стены. Погнали.

***

Лут кипел.

Михаилу казалось, они — щепка, подхваченная валом весенней воды. Он вцепился в ремни, закрыл глаза, но помогало плохо. Стробу валило с бока на бок, она ныряла, взмывала, качалась, но стойко держала курс.

Он как-то упустил момент прыжка. Только что стояли на земле, в обзорном окне слезилась, дрожала ночная река, а потом — вдруг — шапкой нахлобучился Лут. Объял, пенный, громокипящий.

Строба увеличилась в размерах, растянулась в длину и в ширину. Михаил не знал, как она выглядит снаружи, но чувствовал, что идут они с хорошей скоростью. Цепень легко избегал столкновения со сферами.

С кем бы ни вышел в кипень Лин, им наверняка пришлось хуже.

Михаил, как отступила дурнота, следил внимательно: Нил неплохо справлялся. Не давал стробе свалиться или притянуться к Хому. Чуйка на Лут у него была неплохая.

Плотников, сцепив зубы, вынужден был признать — без Крокодила он бы не справился. Цепень имел норов, а уж сложное управление было по рукам — по пальцам — только такому же хитровану, как поскакушки.

Нил выругался на своей риохе, велел Плотникову отодвинуть шторку в полу, прикрывающую прозрачный лючок. Вар вроде как унялся.

— Мы его оседлали, вскочили на гребень, — пояснил Нил, вытирая мокрый лоб, — и, сдается мне, нагнали этих локос, вон их скакун. Только тут такое дело, амиго — не мы тут первые. Да ты вниз смотри, не на меня пялься.

Михаил вгляделся и прикусил язык, чтобы не бросаться черными словами.

Скакун браконьеров — вылитый палочник с длинными ухватистыми ногами — стоял на плывуне. Такие самообразовывались в Луте, когда всякая мелкая живность обживала обломки трафаретов или скелеты корабелл. Шатались без привязи. На плывунах как раз и отсиживались, если Лут лихорадило: плывуны обзаводились наростами и даже подобием зонтегов. Скакун стоял, прикипев к нему лапами и брюхом. Он был целым — сферы его не взяли, веселые воры знали свое дело. Вот только лючки на боках были отпахнуты.

На плывуне нашли пристанище не только люди.

Плотников вгляделся еще и увидел шальное, обморочное многоцветье.

Это…

— Луминарии, амиго.

Оба замолчали. Михаил тяжело сглотнул, выдохнул прерывисто. Он знал, о каких рожденцах Лута толкует