Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

В голове тузятся желание показать флаг и боязнь накликать беду. Увы, если флаг не поднимать, излюбленные голландцами обводы могут сыграть дурную шутку: свой же испанец может принять за врага. Родной кастильский флаг ничуть не менее опасен. Вот разве английский… Погрязший в гражданской войне остров на время оставил соседей в покое, и это весьма хорошо. Ссориться с победоносным парламентом желающих нет. Наоборот, все ищут союза. Значит, если поднять крест Святого Георгия, а приближающийся корабль не пират, атакующий всех подряд, можно почитать судно в безопасности.

Рот капитана открывается, чтоб отдать распоряжение, но слова застревают в глотке от вида того, как идущая позади пинасса снимает рифы с парусов и вываливается под ветер, пересекая курс преследователя. Над ней реют цвета Кастилии! Маленький флажок, верно, похищен с одного из вельботов. Момент истины: над военным кораблем взлетает огромное полотнище, затканное золотыми лилиями. Нос окутывается клубами преждевременного залпа, напоминающего рыцарский вызов на бой.

– Флаг не поднимать, – процедил капитан. – Нам не до драки. На пинассе вконец обезумели. Что творят!

Словно расслышав его слова, стоящая в рост на носу пинассы – возле пушек – фигурка обернулась и помахала рукой, словно прощалась.

Так оно и было. Нерастраченная боль, жгучая жажда мести настоялись и перестояли за долгие дни плавания через океан. Скучного, тяжелого, когда есть только кусок вонючего пространства между палубами, именуемый каютой и чуть больший – привилегия! – верхней палубы, чтобы размять ноги и подышать свежим воздухом. Пираты не убивали ее родителей? Что ж, они перебили достаточно добрых людей – в том числе и семью, за которую она, Руфина, приняла ответственность. Французы? Привезли на Эспаньолу разбойников! Верно, для того, чтоб те и в военную пору, и в мирные дни истребляли испанцев.

Теперь у Руфины есть пушки! Всего две, но французу хватит. На что пинасса способна – боцман показать успел, продемонстрировав основные маневры и рассказав, как вообще ведет себя корабль на волне. Правда, он ожидал, что придется перехватывать буканьерские пинассы да пироги, а не корабль его христианнейшего величества Людовика Четырнадцатого, но бешеной девчонке все равно. Собранные в прислугу к пушке колонисты не понимают в морских сражениях ничего, кроме того, что эта голосистая уже раз спасла их семьи и что еще у нее пистолеты! Страшные, двуствольные. И из пушки стрелять умеет. Верно, знает, что делает.

А боцман не прост, ох не прост. Короткий приказ на бой, который он отдал пушечной команде, полностью совпал с излюбленной буканьерской тактикой. К тому же он еще и спросил ее мнение.

– Сможешь разбить руль, если я залезу французу под хвост?

– С пистолетного выстрела – да.

– Тогда работаем…

Не попасть под бортовые пушки – его дело. У буканьеров получалось. Тем более француз дубоват. Это не насмешка, королевские верфи предпочитают строить суда именно из дуба. Он прочней, чем сосна, но тяжелей. Впрочем, такие подробности Руфина узнает позже, теперь у нее одна цель – не промахнуться. Страшные бортовые жерла позади, те, что смотрят с чужой кормы, бросают ядра поверх корпуса. Две дыры в парусе – вот и весь вред от ядер. Если б выстрел был цепным, болтаться бы пинассе на волнах без мачты. Может, и придется – если Руфина промажет. Или промедлит! А она никак не решится ткнуть пальником в затравочное отверстие. Мешает качка. Приходится медлить – и молиться.

Если бы волна застыла! Увы, качает: вверх-вниз. Вверх-вниз. Стоп. Между этими «вверх» и «вниз» есть маленькая заминочка. Если ее угадать… Пора! Раскаленный стержень воспламеняет порох. Пушка, вдруг ожив, с надсадным аханьем отскакивает, пытаясь порвать железные цепи и добраться до мучителей. Вместо этого получает в глотку банник, за ним бумажный картуз с порохом, ядро. Над головой – гром, французы, кажется, не могут взять ниже. Отлично. Еще картуз! Пыж! Ядро. Волна идет вверх. Выстрел!

Руль француза разбит в щепки. Зато с приподнятой кормы летят пули.

– Уходим!

В руках у Руфины – доброе буканьерское ружье, что куда поточней французского мушкета. Стреляет она не одна, но никто не попадает, кроме французов. Кто-то, вереща, валится под ноги… Теперь – неважно: чужой корабль уже не охотник, а с пинассой при нужде и один человек управится, если знает как. Наглое суденышко уходит из-под выстрелов, а французский корабль бессильно уваливается под ветер.

– Пока не починятся, бейдевинд им не ходить, – сообщает боцман.

– Это против ветра?

Руфине хочется смеяться и плакать разом. Свою семью не спасла, а чужих людей защитила. Впрочем, в Севилье остался долг. Огромный. Необъятный. Что с ним делать, она решит позже. Что не простит – точно! Но пока – пока, видимо, придется овладевать морской терминологией. Ничего. Всегда любила учиться.

Пинасса пристраивается в кильватер – еще одно морское слово – флейту. С которого летят крики: «Да здравствует наш Бернардо! Да здравствует донья Изабелла! Да здравствует Испания!» В ответ крикам рука сама поднимается, чтобы приветственно помахать. Потом девичья фигурка на левом борту превращается в подобие чугунного литья на пушечном стволе, бесстрастного и безмятежного.

А ветер гонит – медленно гонит, что поделать – потрепанные корабли к спасительной Ямайке.

История вторая,

в которой, помимо прочего, выясняется, что на Ямайке нет рома

Если в Андалусии сиеста – образ жизни, то на Ямайке – условие выживания. Солнце злей. Вот и приходится полуденную стражу делить на половинки, точно как утреннюю «собаку». Единственное, что способно пробудить столицу острова, Сантьяго де ла Вега – паруса на горизонте. Желательно прямые, четырехугольные. Прямой парус – корабль из Европы, косой – местный… На прошлой неделе приходила под косыми барка из Гаваны. Так и пришлось ей ждать на рейде, пока портовая команда отоспится и зачалит судно. Толку суетиться? Ни полезных в хозяйстве вещей не привезли, ни тростник не купили. Передали пакет губернатору, это да, так дон Себастьян, послание читая, аж позеленел. Ответа писать не стал.

– Передайте тому, кто вас послал, – сказал капитану барки, – что я сделаю все, что в моих силах и в силах Ямайки, но сил этих немного…

Как жарит… Козырек над вышкой заслоняет от солнца темечко, но не глаза, перед которыми колеблются белесое марево неба и зеленое – воды, переливаясь друг в друга. Хочется опустить взгляд на песок под вышкой. Там, внизу, часы. Солнечные. Воткнутая в песок палка. Как по ней определить, сколько тебе осталось дневной «собаки», солдат ямайского гарнизона выучивается сразу, как отстоит первую стражу. Если не следить за растущей тенью, начинает казаться, что и впереди, и позади вечность, а ты грешник, обреченный тысячелетиям чистилища. Тень же напоминает: ты все еще в юдоли земной и стоять тебе, хвала Спасителю, осталось никак не более получаса. А потом тебе, полусонному, до ночи мыкаться среди бодрых товарищей…