Четвертый позвонок, или Мошенник поневоле (и) - Мартти Ларни

Благодетель взял чек назад и выписал новый. Джерри уставился на цифры: тысяча долларов превратилась в две тысячи. Он больше не возражал. Он почувствовал головокружение и на миг зажмурил глаза. Мистер Эткесон был немного изумлен.

— Это лишь маленький задаток, мистер Финн, — объяснил он. — Если все будет удачно, вы получите большие гонорары.

Джерри ощупал чек, и ему вспомнились сотни безвестных виртуозов артистической трущобы Нью-Йорка, которые давали концерты по дворам, а обедали в «Оазисе». Их никто никогда не открывал. Надо бы им поиграть в какой-нибудь вокзальной уборной. И лучше не на скрипке, а на гребешке.

— А теперь, мистер Финн, — произнес после короткой паузы первооткрыватель неизведанных просторов музыкального искусства, — надо обновить ваш костюм. Мой секретарь вам поможет. Советую поселиться в отеле «Голландия». К работе приступите послезавтра.

Мистер Эткесон вызвал секретаршу и дал ей краткие, но очень точные указания. Молодая секретарша была совершенным двойником Мэрилин Монро. Глаза у нее были зовущие, а свежий сочный рот напоминал туз червей. Она владела стенографией и женской привлекательностью. Ее красивый наряд был похож на удачный тост: достаточно длинный, чтобы подчеркнуть все основное и достаточно короткий, чтобы публика не утратила интереса.

Мистер Эткесон отдал виртуоза расчески на попечение своей секретарше, а сам вызвал к себе заведующего рекламой. Новую продукцию надо было начинать немедленно рекламировать. Франк Синатра и Эдди Фишер должны были на время посторониться, ибо их пластинки уже имели достаточно хороший сбыт на рынках Европы. Новое имя начиная со следующего дня было ДЖЕРРИ ФИНН, всемирно поразительный музыкальный виртуоз, Паганини нового времени!

Когда американская миссис Фортуна начнет улыбаться, ее улыбка рассыпает доллары. Это приятное открытие сделал и гражданин вселенной Джерри Финн, чудесный найденыш современной музыки. За три недели его пластинки были распроданы в количестве более шести миллионов экземпляров. Известная финская шуточная песенка о старых девах, исполненная Джерри Финном в обработке Боба Пеглера, в первый же день вошла в число бестселлеров. Каждому хотелось услышать чудесное произведение музыкальной литературы, в названии которого отсутствовало слово «любовь» — эта вещь называлась «Четвертый позвонок» — коронный номер исполнителя боевиков Джерри Финна.

Имя Джерри Финна непрестанно вертелось теперь у каждого грамотного и неграмотного гражданина на устах и в ушах. Величайший в мире завод гребешков начал выпускать расчески марки «Джерри», а огромные бумажные комбинаты выбросили на рынок многие мили туалетной бумаги «Джерри» в рулонах. Кроме славы и почета, фирмы присылали Джерри чеки на свою продукцию. В один прекрасный день он продал оптовым базам более пяти тысяч полученных в подарок гребешков и столько туалетной бумаги, что ее хватило бы населению большого государства на целый год — как для музыкальных целей, так и для использования по прямому назначению.

Но одновременно со славой пришло и проклятие известности. Джерри чувствовал себя пленником. Международное объединение граммофонной музыки боялось, как бы Джерри не перешел на службу в какую-нибудь конкурирующую компанию, на радио, на телевидение или в кино, и поэтому к нему приставили специальную охрану. Два частных сыщика, оплачиваемые, мистером Эткесоном, ходили за ним по пятам. Газетные корреспонденты и фоторепортеры могли проникать к нему в роскошный номер гостиницы только по специальному разрешению мистера Эткесона.

Лишь через два месяца, когда материк уже был наводнен пластинками Джерри Финна, ему позволили свободно передвигаться и выступать по радио и на благотворительных концертах.

В один февральский вечер Джерри зашел в бюро розыска, чтобы навести справки о Бобо. Но ему пришлось вернуться ни с чем. Психолог не подавал никаких признаков жизни. Позднее Джерри узнал, что выборы владыки «хобо» были проведены в Нью-Йорке. В трущобе Бауэри была избрана королева «хобо», портрет которой поместили в «Нью-Йорк тайме» на странице политических новостей.

Вернувшись на свободу, Джерри начал избегать свободы. Каждый встречный натирал себе губы расческой, завернутой в туалетную бумагу. «Четвертый позвонок» породил национальную эпидемию, более страшную, чем йо-йо и жевательная резинка. В домах, церквах, ресторанах, больницах, на всех видах транспорта и в общественных уборных играли теперь «Четвертый позвонок». Любимая мелодия публики стала для Джерри ненавистной. Он начал замыкаться в себе и решительно отказывался подносить гребень к губам.

В течение четырех месяцев он получил более трехсот тысяч долларов. И все же он не был счастлив. Он хотел покоя, хотел убежать куда-нибудь, где не слышно «Четвертого позвонка».

Следуя совету мистера Эткесона, Джерри поместил свои деньги в три надежных банка. Они, все три, были самые большие и самые надежные в мире.

Эпидемия движется волнообразно, подумал Джерри, когда мистер Эткесон однажды объявил, что спрос на пластинки Джерри Финна день от дня уменьшается. Это было как бы деликатным намеком, что, мол, мистер Финн может, если желает, уехать из Чикаго, чтобы приехать обратно, когда потребуется. Джерри снял со своего счета все авторские отчисления и начал собираться в дорогу. Воображение влекло его в Южную Америку и на острова Вест-Индии. Но раньше он хотел повидать психолога Минвегена, хиропрактика Риверса и, может быть, также свою жену, от которой он за последние месяцы получил больше сотни писем, до сих пор оставшихся нераспечатанными. Джерри догадывался об их содержании: Джоан, наверно, занялась игрой на обернутом туалетной бумажкой гребешке марки «Джерри».

Глава двадцатая

«Уолдорф-Астория» была единственно подходящей гостиницей для человека, который получал больше, чем успевал проматывать. Артист Джерри Финн подвизался в этом избранном сословии. Он прилетел в Нью-Йорк на самолете и поселился пока что в «Уолдорф-Астории». Это произошло первого апреля пятьдесят третьего года, когда Америка переживала апрельскую шутку, организованную сенатором Маккарти. По случайному совпадению оба шутника — сенатор и виртуоз с гребешком — получили номера на одном и том же этаже, так что охотники за автографами имели возможность сразу убить двух зайцев — если позволительно так выразиться.

Джерри позвонил портье и заявил, что хочет жить в неизвестности и наслаждаться покоем.

— Слишком поздно, мистер Финн, — ответил портье. — В последних известиях по радио уже сообщили, что вы живете в нашем отеле. К тому же газетчики и фоторепортеры…

— Скажите им что я сразу же уехал, — прервал его Джерри. — Я дня два не желаю ни с кем встречаться.

— Но, мистер Финн, не лучше ли все-таки вам выступить открыто? Если вы будете что-то скрывать, то еще попадете на допрос к сенатору Маккарти. А ведь вы знаете, что…

Джерри положил трубку и сделался мрачным. Было еще только десять часов, но солнце уже поднялось высоко. Он отворил окно и впустил в комнату пыль и несколько мух. В этот день наступила весна и новое повышение цен. Пятая авеню, торговая артерия Манхэттена, предлагала покупателям модные новинки, цены на которые вовсе не были первоапрельской шуточкой. Босяки с берегов Гарлем-ривер бросились на поиски новых квартир, потому что перевернутые лодки, дававшие им приют, были спущены на воду. В воздухе действительно веяло весной. Но все-таки Джерри закрыл окно и лег на диван. Ему невмоготу было слушать доносившиеся с улицы весенние голоса. Всюду играли и напевали «Четвертый позвонок»…

Успех убил мечты. Джерри поднялся со дна и проснулся на вершине. Секрет успеха обычно всегда оставался секретом, поскольку лишь очень немногие преуспевали. Успех Джерри больше уже не был секретом. Каждому было известно, что он сколотил приличное состояние весьма беззаботным способом.

Ничто не могло удержаться в секрете. Даже состояние Джерри, сжатое в очень маленьком объеме: на трех банковских книжках. Около полудня в номер к нему вошли два аккуратно одетых господина, жизненная задача которых состояла в том, чтобы заботиться о денежных делах граждан. Один из них был примерно в возрасте Джерри, плечистый, как мамонт, румяный, с открытым взглядом; имя его было Рот. Второй назвался мистером Риттером. Они старательно произнесли свои фамилии по буквам, обнажили головы и заговорили внушающим доверие языком банкиров, в котором слово «доллар» звучало особенно красиво.

Мистер Рот являлся основным оратором, а мистер Риттер поддерживал и подкреплял его речь.

— Мистер Финн, — начал мистер Рот торжественно. — Мой чикагский друг Говард Эткесон — вы ведь его знаете?