В страну Восточную придя - Геннадий Мельников

Князю Лобанову свое неудовольствие Сергей Юльевич не показал, какая-то робость его удержала, но в тот же день он отправился к государю и доложил ему, что вот смысл наших соглашений с Ли Хунчжаном князь Лобанов изложил сперва правильно, но теперь в нем оказались весьма опасные изменения.

Государь велел Сергею Юльевичу ехать к Лобанову, тем более, что министерства финансов и иностранных дел расположены в одном здании, и уговорить его написать договор так, как нужно. Витте же мешала врожденная его деликатность: князь Лобанов и служит значительно дольше его, и в товарищах министра внутренних дел уже побывал, послом был в Константинополе и в Вене, и вообще - в отцы ему годится. Тогда Его высочество пообещали лично уладить этот в высшей степени важный вопрос.

Уже в Москве, перед коронацией, государь сказал Сергею Юльевичу, что свое мнение о неудобстве для нас принять оборону Китая от всех держав он Лобанову-Ростовскому изложил и что тот с ним согласился. Сергей Юльевич и успокоился, тем более, что виделся с министром иностранных дел уже несколько раз и тот ни словом не обмолвился с ним по этому предмету.

Через три дня после коронации, 22 мая съехались они для подписания секретного соглашения в доме, который специально был снят в Москве на время коронации для министра иностранных дел. С русской стороны уполномоченными были князь Лобанов и Витте, а с китайской - Ли Хунчжан, который перед тем получил соответствующие полномочия телеграммой из Пекина.

К подписанию были подготовлены два экземпляра соглашения -один для Китая, другой - для нас. Князь Лобанов объявил, что проект договора изучался, обсуждался и мы можем его подписать, и передал один экземпляр Ли Хунчжану, а другой взял Сергей Юльевич, совершенно без задней мысли, уверенный в правильности редакции. И вдруг, к своему ужасу, он обнаружил, что князь Лобанов оставил текст в своей, неверной и очень опасной для России, редакции. Сергей Юльевич отозвал князя в сторонку и, поступившись деликатностью, сказал ему об этом.

Спасла их находчивость князя. Посмотрев на часы, он хлопнул в ладоши и велел вошедшим лакеям подавать завтрак. Потом он пригласил к столу Ли Хунчжана и присутствующих, сказав, что стол накрыт и кушанья могут испортиться.

Пока длился завтрак, двое секретарей переписали договор и он получил верную редакцию.

Сергей Юльевич еще много раз встречался в первопрестольной с Ли Хунчжаном и тот говорил, что, как друг России, советует ни в коем случае не идти на юг от железной дороги, потому что китайцы, в своем большинстве, неодобрительно смотрят на европейцев, считают , что все зло в империи происходит от "белых дьяволов", и что продвижение России на юг вызовет неожиданные и самые печальные последствия как для России, так и для Китая.

- Да, если бы мы точно держались этого чрезвычайной важности договора, нам не пришлось бы пережить всю горечь позорной войны с Японией и наши позиции на Дальнем Востоке были бы весьма прочны, - уже потом, много лет спустя думал Сергей Юльевич.

Летом товарищ Сергея Юльевича по министерству финансов Петр Михайлович Романов выехал в Берлин, где он и посланник китайской империи Сюй Цзинчэн, который одновременно был и посланником в России, и имевший обыкновение всю зиму и весну жить в Петербурге, а лето и осень - в Берлине, составили и подписали проект концессии.

Концессия на строительство Восточно-Китайской железной дороги выдавалась Русско-Китайскому банку, который, в свою очередь, передавал это право создаваемому Обществу Восточно-Китайской железной дороги. Вскоре проект концессии был утвержден русским правительством и правительством богдыхана.

Сергей Юльевич уже понял, что китайцы ни в какую не согласятся на казенную государственную железную дорогу в свои пределы. Они боятся, конечно же, и с весьма большим основанием, подобных требований других государств. Ему же очень не хотелось, да что там не хотелось, не собирался он выпускать из рук министерства финансов такое важное для России дело. И тогда, поразмыслив, он предпринял обходной маневр. Концессия, как уже было сказано, была выдана Русско-Китайскому банку, а тот передавая это право не существующему еще Обществу КВЖД. Сергей Юльевич внес в проект соглашения русского правительства с Русско-Китайским банком об образовании Общества КВЖД статью, согласно которой из тысячи акций по пять тысяч рублей каждая, что составит капитал Общества, семьсот обязательно резервировались для правительства и передавались в Государственный банк. Остальные триста акций могут быть размещены среди частных лиц, но это уже была его уступка Альфонсу Ротштейну, представителю французских финансистов. Сергей Юльевич ожидал больших дивидендов от акций и хотел, чтобы они оседали в казну государства.

К счастью, вопрос об участии частных лиц в капитале Общества разрешился благополучно и все акции Общества перешли в Государственный банк. За это Русско-Китайскому банку было выплачено пять миллионов рублей, как банкиру Общества.

Сергей Юльевич распорядился дать объявление в "Правительственном вестнике" об открытии подписки на акции Общества в самый день подписки и, таким образом, подписка кончилась не начавшись. Все акция Общества стали принадлежать государству, а чтобы казна понесла минимальные потери, Витте заключил соглашение с правлением Общества об уплате русскому правительству четырех миллионов рублей за изыскания, проведенные на трассе будущей линии в Маньчжурии. Из этих четырех миллионов три были сразу переведены в Русско-Китайский банк в так называемый "Ли Хунчжанский фонд". Один миллион пошел, следовательно, в доход казны, но и правление Общества осталось с одним миллионом, на весьма коротком поводке - без акций и, практически, без денег. Финансировать строительство Сергей Юльевич решил за счет выпуска облигаций.

Одним из в высшей степени неудобных условий концессии, выданной китайским правительством, Сергей Юльевич считал обязанность передать через восемьдесят лет дорогу бесплатно китайской стороне. Но обойти это неудобство было невозможно. Зато обусловленное концессией право правительства богдыхана через тридцать шесть лет приступить к выкупу дороги он постарался максимально затруднить.

Уж если китайцы и вздумают выкупать, то пусть крупно раскошелятся. Он включил в концессионный контракт требование не только выплаты всех сумм, которые будут затрачены на строительство, но и всех долгов, сделанных для дороги, да с наросшими за то время на них процентами. Сюда войдут и "Ли Хунчжанский фонд" и те семь миллионов рублей, которое Общество обязалось вручить правительству богдыхана в день открытия движения по дороге. Вечно затыкающему свои бюджетные дыры международными займами китайскому правительству, находящемуся в долгах, как в шелках, не потянуть выкуп дороги. Это ему обойдется, по предварительным и самым скромным подсчетам, миллионов в семьсот рублей. Нет, это положительно невозможно!

Китай, по условиям контракта, представляет России, на треть ниже морских, таможенные пошлины, свободу от китайских налогов и сборов и право устанавливать на дороге свои тарифы за перевозку грузов. А самое главное полоса отчуждения. Здесь мы вольны будем бесплатно пользоваться необходимыми для постройки, эксплуатации и защиты дороги землями, размещать свою полицию и сторожевую охрану, бесплатно пользоваться необходимыми для строительства материалами - камнем, грунтом, песком, известняком... Все это значительно ускорит и удешевит строительство.

- Грандиозное, грандиознее дело во славу России! - радовался Сергей Юльевич.

ЭЙЛЕНБУРГ. БЕРЛИН.

Граф Филипп Эйленбургский любил пешие прогулки по Берлину, столице Пруссии, уже четверть века и всей Германии. Так и сегодня, ранним июньским вечером 1896 года, по установившемуся за три последних года обычаю по четвергам наносить визит барону Фридриху-Августу фон Гольштейну - тайному легационному советнику министерства иностранных дел империи, жившему на одной из тихих улочек, примыкавших к Тиргартену, граф Филипп неспешно шел по Унтер-ден-Линден вниз, к Бранденбургским воротам, мимо Пассажа с его столь популярным Паноптикумом, потом массивного тяжелого серого здания министерства внутренних дел, грозы вконец распоясавшихся социал-демократов, шел, заглядывая в живые, веселые лица успевших уже покрыться ровным бронзовым загаром хорошеньких молодых женщин, часто попадавшихся навстречу высокомерных офицеров с воинственно закрученными a-la Вильгельм усами, толстых господ в котелках и шляпах, скрывающих блестящие лысины, покрытые зачесанными набок редкими остатками былых волос, нарядных детишек, сопровождаемых строгими чопорными гувернантками в белых блузах и белых же, до локтя, кружевных перчатках, бледные лица опрятно одетых пролетариев, багровые лица пожилых бюргеров - любителей пива и айсбана, блестящие любопытствующие глаза совершавших экскурсии по городу иностранцев, сопровождаемых громкоголосыми развязными fremdenfurers. Выйдя на Парижскую площадь, граф неожиданно для себя обратил внимание, что фланирующая его походка вдруг сменилась четким, упругим, твердим шагом солдата и тут же услышал пронзительную флейту и дробь барабана, - из-за Бранденбургских ворот показалась марширующая рота. Граф остановился, пропуская солдат, старательно выпячивающих серые мундирные груди, высоко поднимающих до блеска начищенные носки и резко отбивающих шаг; от усердия и жары их молодые лица были покрыты потом, а подмышки темнели мокрым сукном. Полюбовавшись молоденьким лейтенантом на огромном вороном коне впереди роты, граф Филипп поднял глаза на правившую одной рукой квадригой, а другой протягивающей лавровый венок над Бранденбургскими воротами чугунную Победу. И скривился. Победа, побывавшая в плену, не вызывала у него почтения. Благо, что историю помнят весьма немногие и подобные чувства при взгляде на символ могущества Германии возникали у немногих прохожих. В 1807 году корсиканский коротышка увез плененную Победу в Париж, а спустя семь лет русские благосклонно вернули опозоренную французами богиню. Да, русские... В вечерней беседе им будет уделено особое внимание. Но вот и Тиргартен.