Рубакин (Лоцман книжного моря) - Александр Рубакин

В 1962 году, к счастью, нам удалось бежать с Кубы, но зато мы потеряли во время войны часть нашего имущества, а позже все наше имущество было конфисковано правительством Фиделя Кастро, за исключением нашей библиотеки и музея, которые являются всемирным достоянием и достоянием всего человечества (?). Во время нашего бегства нам пришлось пожертвовать большей частью наших архивов и, конечно, всем, что составляло наше имущество, либо приобретенное, либо подаренное нам. Согласно тексту завещания покойной Марии Бетман, в котором речь шла о том, что нам завещано ее имущество с правом вечно им распоряжаться, мы вступили во владение оставшейся его частью в Швейцарии по постановлению судьи, ведшего это дело. Мы, вполне естественно, распорядились архивами, которые являются собственностью нашего союза, а остальное, такое, как книги, личные записные книжки и письма на языках, нам неизвестных, (т.е. на русском!!! – А.Р.) мы сожгли, не зная, что с ними делать и не видя в них никакой интеллектуальной или художественной ценности и еще меньше ценности духовной (? – А.Р.)... В настоящее время, насколько нам известно, мы не располагаем ничем, что принадлежало бы покойному профессору Рубакину».

В 1965 году, вернувшись в Москву, я пытался получить точные сведение о Линде, сотрудникам которого удалось выманить у М.А.Бетман хранившуюся у нее часть архива моего отца. С этой целью я написал в наше посольство на Кубе, и через некоторое время получил от него ответ, что им не удалось найти на Кубе никаких следов этого Линда. Не смогли они и разыскать никого из бывших его почитателей.

У меня осталось подозрение, что архив Рубакина, полученный в Швейцарии одной из фанатичных последовательниц Линда (последовательницы не в смысле его вероучения, а в смысле совершения всякого рода похищений, обманов и т.п.), вовсе не был уничтожен. Поскольку архив отца, имеющий материальную ценность и могущий быть проданным, представлял для шайки Линда денежную ценность и мог служить орудием шантажа, вряд ли они стали бы его уничтожать. Своим ответом на мои поиски и письмом «ученики» Линда хотели просто отвести от себя внимание. Им не было смысла уничтожать то, что они могли надеяться продать специалистам в Европе или в Америке.

Что же содержала третья часть архива Рубакина, которую Бетман пыталась по наущению шантажиста продать Ленинской библиотеке?

Сама Бетман, когда предложила Ленинской библиотеке купить у нее эту часть архива, прислала список того, что он содержал. Из этого списка видно, какие ценные документы в нем имелись и пропали навсегда для истории русского общества. В нем находился целый ряд неизданных рукописей Рубакина: «Книга как орудие борьбы за истину и справедливость» (98 стр.), «Подкожная нравственность доктора Батибиуса» (сценарий, 293 стр.), «Материалы, схемы и таблицы для краткого курса по психологии чтения и читательства», «Краткий курс библиологической психологии», «Психические типы читателей, слушателей и зрителей», ряд набросков, схем, документов. В нем же было «Письмо дорогой моей родине» с припиской: «Опубликовать не раньше моей смерти». И все это изуверы «живого Будды», шантажиста Линда, сожгли!

Рубакин стал жертвой своей доверчивости. Он, всю жизнь боровшийся с религией как с одной из худших форм одурманивания людей, был после смерти безжалостно обкраден человеком, который будто бы был ему предан. Бетман передала все архивы отца грабительской шайке, которая пыталась из них извлечь значительную выгоду, продав их на родину Рубакина по высокой цене.

Рубакин имел великое счастье дожить до победы нашей Родины над гитлеровской Германией. Ему было уже 83 года, когда на весь мир прозвучала великая весть об этой победе. А для него это было тоже немалой и личной радостью, так как он узнал о том, что я, его сын, был освобожден из фашистского концлагеря и прибыл в Москву. Его письма ко мне дышали радостью по поводу великой победы советского народа. Они были полны надежд и планов на будущее. Он думал о развитии Института библиопсихологии, об опубликовании своих законченных и находящихся в рукописи романов «Каиново семя», «Многоэтажная совесть», в которых выводил русскую интеллигенцию середины прошлого века.

Последнее письмо от отца я получил в феврале 1946 года. Он просил меня похлопотать за него перед Книжной палатой в Москве о присылке или, вернее, о возобновлении присылки ему книг. А ему было уже 84 года, он лежал больной. Мысль о книгах и о том, что станется с его библиотекой после его смерти, не покидала его много лет. И в конце концов он все-таки решил так, как думал уже давно, – передать всю свою библиотеку Советскому Союзу, передать как единое целое, а не для рассеяния.

Но завещать библиотеку Советскому Союзу было не так-то просто. По швейцарскому закону для этого требовалось согласие детей владельца имущества. И вот в 1942 или начале 1943 года, когда я находился в заключении в фашистском концентрационном лагере в Северной Африке, я вдруг получил от отца письмо – а его письма вообще редко до меня доходили, – в которое он вложил специальный бланк от лозаннского нотариуса. Я должен был официально подтвердить, что отказываюсь от всяких притязаний на библиотеку отца и даю ему право завещать ее кому хочет. Без этого в случае смерти отца библиотека перешла бы ко мне, а так как я не имел никакой фактической возможности вступить во владение ею, то она как «бесхозное» имущество стала бы собственностью швейцарского правительства.

Я подписал эту бумагу и отослал ее отцу.

Любопытно, что от моих братьев в Швейцарии такого документа не потребовали. Я как старший из братьев в глазах швейцарского закона считался основным наследником.

До самого своего конца Рубакин жил и работал для России, для русского – советского народа, о нем думал всю свою жизнь, ему был верен.

Все, что он имел, он отдал русскому народу – свои знания, свой талант, свои книги.

Когда окончилась война, Рубакин лежал в постели – у него был тяжелый перелом ноги, который не мог срастись. 23 ноября 1946 года он не проснулся: утром, когда вошли к нему в спальню, он лежал мертвый в постели, с тихим и спокойным выражением на лице. Так кончилась полная работы и страсти жизнь одного из величайших просветителей русского народа.

В это время я уже был в Москве и работал в Первом медицинском институте. Мой брат прислал мне краткую телеграмму: «Сегодня папа умер».

В тот же день, когда я получил телеграмму о смерти отца, в нашем институте было заседание ученого совета под председательством Николая Александровича Семашко. Николай Александрович, которому я сказал о смерти отца, поднялся и сообщил об этом ученому совету и предложил почтить его память вставанием.