Его нельзя любить. Сводные - Мария Николаевна Высоцкая

Не игра?

Вот сейчас действительно зависаю. Время явно не на моей стороне.

— Не игра? — переспрашиваю, проклиная этот день.

— Может быть, у меня есть чувства к тебе.

Не надо. Замолчи. Я не хочу это слышать и знать.

— Хорошая шутка, — выдавливаю самую дерзкую улыбку, на которую сейчас только способен.

Ника опускает голову, перемещает ладони на подоконник, отталкивается.

— Ладно, — улыбается. — Телефон уже зарядился. Мне правда пора домой.

Наблюдаю за ней будто издалека. Так, словно меня нет в этой комнате.

Ника поправляет юбку, волосы, берет со стола телефон, отрывая его от провода зарядника. Экран освещает ее лицо. Красивое, ничего не выражающее лицо.

— Три минуты, — выдает полушепотом и направляется в прихожую.

Плетусь следом. Мозг все еще в трансе.

Чувства…

— Я провожу, — надеваю кроссовки.

— Как хочешь.

Ника жмет плечами и выходит за дверь. В лифте молчит, смотрит в пол. Я же неотрывно на нее пялюсь. Взгляд не могу отвести. Думаю.

Может, я действительно тупой?

Она же расстроена. Нужно что-то сделать.

Хаотично соображаю, что сказать, но продолжаю молчать. Так, в полной тишине, мы оказываемся во дворе.

Насколько придурком я буду выглядеть завтра, если мы оба будем знать, что я на самом деле к ней чувствую, а она, как и всегда, уйдет в отказ?

Запрокидываю лицо к небу. Капает мелкий дождь. Ветер пошатывает кроны высаженных в ряд деревьев. Машина такси стоит за ограждением ЖК.

Сейчас Ника выйдет за территорию, сядет в машину и уедет. И это даже хорошо, наверное, хорошо…

— Ты просто идиот, Гирш. Просто идиот!

Ее голос врывается в сознание вихрем вместе с порывами ветра. Медленно поворачиваю голову.

Скольжу взглядом по ее агрессивной стойке. Ника сложила руки на груди, лицо пышет яростью.

Улыбаюсь. Тупая защитная реакция. Сую руки в карманы и наконец поворачиваюсь к ней.

Но толку-то?

Она уже вовсю чешет в сторону машины. Как собака бегу следом. Рывком тяну на себя.

Никак лупит по мне кулаками, дергается, орет, какой я мудак.

— Успокойся, — перехватываю ее руки. — Хватит.

— Не трогай меня. Изыди.

— Прекрати, — прижимаю ее к себе и фиксирую ладонью затылок. — Чего ты от меня хочешь? Услышать, что у меня есть к тебе чувства? Они есть! — ору ей в лицо. — Есть. А толку то? Это ничего не меняет. Ни хрена не меняет. Потому что… Потому что мы разные. Все кончится. Не сегодня и не завтра. Но все закончится. Пошло. Грязно. Понимаешь?

Встряхиваю ее, начиная терять над собой контроль.

— Хватит жить в своих розовых мечтах.

Я когда-то жил, потому что был дураком. Больше не хочу.

Не доверяю сам себе. Все равно все похерю. Зачем вообще что-то начинать?

Ника всхлипывает. Я прекрасно вижу ее слезы. Чувствую ее боль. Это убивает.

Эти долбаные ощущения. Сраная эмпатия. Всю жизнь преследует. Всю гребаную жизнь с бременем чувств других людей. Ненавижу все это. Закрываюсь, чтобы не чувствовать. Не проникаться. Никем.

Ника затихает.

Ее волосы развеваются на ветру. Эта картинка застрянет в памяти навсегда.

27.2

— Ты говорил, что ночью можно быть самим собой, Ян. Получается, снова врал?

Прикрываю глаза. Все мое существо откликается на ее голос.

— Не врал, — выдаю полушепотом.

Теряюсь в ощущениях и той реальности, что вырисовывается вокруг.

— Побудь сегодня собой. Мне нравится тот, кто разговаривал со мной по ночам. Мне нравишься ты.

Никина ладонь скользит по моей щеке.

Смотрю на нее и пошевелиться не могу.

— Какая разница, что будет потом? — ее голос дрожит. Она вся дрожит, словно от холода.

Выдыхаю и отдаюсь порыву. Обнимаю ее крепко. Касаюсь губами макушки. Ника отзывается на каждое прикосновение.

Это пугает, то, насколько она въелась в кровь, забралась глубоко под кожу. Со мной никогда не случалось ничего подобного. Я старался держаться в стороне от распиаренного вируса под названием «Любовь».

Это она?

Любовь, когда тебя по рукам и ногам связывает?

Трясет от одной только мысли, что человек, к которому ты испытываешь все эти странные чувства, может исчезнуть. Это она? Любовь?

Звонок Никиного телефона слегка отрезвляет, но даже это не способно сейчас оторвать меня от нее.

— Не отвечай, — бормочу ей в губы, прихватывая нижнюю своими. — Не отвечай, — закрываю глаза и задыхаюсь от прошибающих тело ощущений.

Принятие. Капитуляция. Абсолютный белый флаг.

Я стою на коленях перед чертовыми чувствами. Поклоняюсь этой долбаной болезни как сектант. Купидон попал прямо в сердце.

— Это такси, — Ника подносит телефон к уху.

Мы оба часто и громко дышим.

— Дэвушка, я подъехал.

Крепко сжимаю ее руку. Пусть она скажет, что не поедет. Пусть скажет.

— Простите, я… Я отменяю заказ.

Вижу, как дрожат ее пальцы, что она заносит над экраном смартфона, чтобы нажать на кнопку «отменить заказ». Облизывает губы и прячет телефон в карман пальто.

Ветер обдувает мое горящее лицо. Я вот-вот воспламенюсь, несмотря на то, что на улице градусов десять, не больше.

— Я, — запинаюсь, впечатывая ладонь Нике в спину, — я… Не играю.

Ловлю ее взгляд. Он обдает теплом, что отзывается в теле дрожью.

— Больше не играю.

Часто дышу, практически теряя слух. Вижу только, как у нее губы шевелятся, а разобрать ни слова не могу. Чертово сердце скачет по грудной клетке, отдаваясь в голову громким басом.

Делаю шаг назад и тру лицо. Разлохмачиваю волосы. Смотрю на Нику. Она замерла. Стоит напротив и смотрит. В душу мне заглядывает.

— Ты, — касается пальцами своих губ, — мы… Это все?

Отрицательно киваю. У самого в голове не укладывается то, что хочу сказать. Знаю, что еще пожалею об этом. Уверен. Но сейчас мой мозг затуманен какой-то ванильной хренью.

— Мы больше не играем. Теперь все серьезно.

Сказать что-то еще не успеваю. Будто назло моменту, у меня начинает трезвонить телефон. Первая мысль — отмахнуться. Но, когда вижу контакт звонящего, изнутри леденею.

Это мама.

Честно говоря, я всегда испытываю леденящий внутренности страх, когда она звонит. Иногда ловлю себя на мысли, что боюсь услышать в трубке голос врача, полицейского или случайного прохожего, который сообщит мне, что она мертва.

— Да, — выдыхаю громко, на секунду прикрывая глаза.

— Ян, меня завтра отпускают. Ты