Новые райские кущи - Татьяна Александровна Алюшина

— Честно? — спросил Ладников и, еле касаясь, нежным, успокаивающим поглаживанием провел пальцем по ее щеке. — Был обескуражен, — откровенно признался он. — В первый момент никак не мог поверить и врубиться в то, что ты реально купилась на эту низкопробную откровенную подставу и вообще могла подумать, что я вот так… Был уверен, что ты знаешь и понимаешь меня, да и чувствуешь, как никто другой в мире. И только ты. И вдруг… И не звонила, не писала все эти дни… Даже не попыталась просто поговорить и все выяснить. Мне от этого твоего молчания так фигово было… Я чувствовал себя пострадавшим и хотел понимания. И чтобы ты меня пожалела, а потом мы вдвоем поржали бы над всей этой ерундой. И только когда летел в самолете на Чукотку, понял, что сам дурак и сам виноват во всем, что произошло.

— Нет, — возразила ему Соня, — не ты, это моя вина. Я постоянно думала и подсознательно повторяла про себя, что невозможно, чтобы все было настолько прекрасно, как у нас с тобой. Ну не может же быть на самом деле, чтобы и любовь такая истинная, взаимная, и работа любимая у обоих, и полное совпадение наших личностей, и гармония. Прямо звенели и звенели в голове эти страхи и сомнения где-то на заднике, как подкаст. Такая нагнетающая саспиенс музычка, наложенная на идеальную картинку жизни. Вот и спровоцировала. Мне же прекрасно известно, что то, чего больше всего боишься, обязательно и произойдет. Оно и бабахнуло.

— Нет, Сонюшка, — возразил Ярослав, — то, что случилось, — наша обоюдная ответственность. Не Элка, так что-нибудь или кто-нибудь другой послужили бы триггером, причиной, взорвавший наш с тобой мирок. Но бо́льшая часть вины лежит все же на мне. Это же моя профессия: анализировать объекты и составлять прогнозы возможного развития событий. А я все проморгал. Я обязан был провести пентестинг. То есть, — начал разъяснять он, увидев, как Софья чуть нахмурила бровки, не поняв термина, — выявить уязвимости системы, как говорят айтишники. В данном случае — системы нашего с тобой совместного жития, рассматривая его во всем универсуме.

— И что с ним было не так? С нашим житием? — спросила Соня, со всем возможным вниманием слушая Ладникова.

Он собрался было ответить, но совсем позабытый на тумбочке смартфон Сони, исполняя заложенную в него программу, включил воспроизведение следующей в очереди композиции, после предыдущих четырех, которые они благополучно пропустили.

— Шопен? — спросил Ладников, осторожно-нежно подцепив пальцами упавший на щеку Сони локон и переложив его ей за ушко.

— Случайно нажала, — объяснила Софья. — Искала что-нибудь, чтобы отвлечься от тягостных мыслей. Ты постучал, я дернулась от неожиданности и нажала там, где остановилась. Оказалось, остановилась на Шопене.

— Удачно, — улыбнулся Ярослав. — Такой у нас с тобой получился красивый музыкальный фон. А меня, знаешь, все это время прямо преследовала «Проститься» «Умы Турман».

— А меня — пресняковская «Там нет меня», которую Севара поет, — мягко улыбнувшись, призналась Софья. — Как наваждение какое-то: куда бы ни пошла, что бы ни включила, постоянно попадала именно на нее.

— Это знак, — улыбнулся ей в ответ Ярослав. — Что нам никак и никогда не следует расставаться.

— Расстались же, — напомнила Софья. — Почти пять месяцев вообще не общались.

— Нет, мы не расставались, — возразил Ярослав и спросил: — Вот ты чувствовала, что окончательно и бесповоротно рассталась со мной? Что меня больше нет и не будет в твоей жизни?

— Нет, — подумав пару мгновений, ответила Софья. — Да это и невозможно. Я очень четко поняла и прочувствовала, что, когда у людей глубокая, настоящая любовь и такое совпадение душ и личностей, то, как бы ни сложилась дальнейшая жизнь (пусть даже их пути разойдутся или они потеряют друг друга насовсем), никто из них уже не будет одинок, каким был до встречи со своим любимым. Потому что твоя половина — твой человек — он уже вошел в твой мир, встроился во все твои структуры, став твоей неотъемлемой частью, и это навсегда. Как, например, мои родители. Пусть они расстались и у каждого теперь другая семья, но они навсегда остались частью друг друга. Их чувствование друг друга, их любовь, все, что у них было вдвоем, стало частью их личности.

— А к слову, почему они расстались? — спросил Ярослав.

— Долгое время я была уверена, что из-за бабушки, — усмехнулась Соня.

— Из-за Эльвиры Аркадьевны? — подивился Ладников: — Да ладно.

— Понимаешь, бабушка неожиданно появилась в усадьбе и, как мне тогда казалось, заняла мамино место, принявшись руководить всем хозяйством. Однажды папа спросил, почему я с бабушкой держу себя так, словно она посторонний мне человек. Я ответила, что она и есть посторонняя, и дружить я с ней не собираюсь. Он тогда очень расстроился. Сказал, что другой бабушки у него для меня нет, а эту он любит, уважает и знает, что она замечательная. И порекомендовал мне пересмотреть свое отношение к ней, постараться понять и подружиться.

— Но ты не прислушалась к его советам, — зная Софью, сделал верный вывод Ярослав.

— Его — нет, не послушалась, — подбирала слова Софья. — Меня в тот момент переклинило подростковым противостоянием и стремлением восстановить справедливость. Чуть позже, уже когда мы с мамой переехали из усадьбы в московскую квартиру, я как-то при ней критически высказалась в бабушкин адрес. Тогда мама посадила меня напротив себя и четко, подробно, буквально по пунктам объяснила, что произошло на самом деле и насколько я не права и даже жестока по отношению к Эльвире. Понимаешь, мне было десять лет, я не видела и не понимала (да и не могла тогда понять), что происходит между родителями. Они никогда не ругались, ничего не делили, не высказывали друг другу претензий или упреков. Поэтому-то их расставание стало для меня как бомба посреди мирного дня. Слом сознания и разрушение всей моей счастливой жизни. Дело в том, что они… как бы это объяснить…

— Я помогу. — Не удержавшись, Ярослав провел пальцем по складочке, образовавшейся между нахмуренными бровями Сони, словно разглаживая ее заботу. — Я понял, о чем ты хотела сказать. К тому времени Павел Егорович сделал новый мощный рывок в развитии своей компании, бо́льшую часть производственных мощностей сориентировав на строительстве «промки» и на освоении новых технологий и инноваций. А Александре Михайловне был интересен дизайн жилых помещений, она тогда совсем отошла от промышленного дизайна. К тому же оказалось, что масштабы как профессионального, так и личностного роста твоего отца ей уже было не потянуть. Они вдвоем с