Тигр скал - Мирон Хергиани

Когда спустя четыре года мы встретились на Пами­ре, Михаил носил еще и почетное звание чемпиона СССР по скалолазанию.

Нам, англичанам, удалось полюбоваться мастер­ством Михаила Хергиани, когда в составе группы советских альпинистов он прибыл в Великобританию. Совместно с нашими альпинистами он осуществил несколько сложных восхождений, приобрел много друзей и поклонников.

В 1962 году — еще одна памятная встреча! В Главном британо-советском лагере на Памире, у подсту­пов пика Хармо. Миша был в ореоле новой славы, завоеванной при восхождении на пик Щуровского с северной стороны.

Теперь ему предстояло участвовать в самом сложном в истории советского альпинизма восхождении — в штурме пика Коммунизма.

Несмотря на все свои знания и титулы, Михаил не изменял себе: он продолжал оставаться таким же скромным и простым, отзывчивым и сердечным, каким знали его друзья с самых юных лет...

У меня сохранилась фотография, на которой Миша запечатлен с охотничьим ружьем и подстреленной куропаткой в руках. Этот свой трофей он преподнес нам в подарок. Тогда, на Памире, мы расстались с Михаилом на спуске с вершины Хармо, удрученные гибелью Уилфрида Нойса и Робина Смита. А через семь лет в Италии, на Су-Альто, погиб и сам Хергиани. Его смерть явилась большой потерей для нас. Это был настоящий мужчина, это был Тенсинг среди му­жей...»

...Самолеты доставили множество народу. Из-за хребта вертолетами прибывали приятели, знакомые, друзья Михаила из Кабардино-Балкарии, из альпий­ских лагерей Терскола и Нальчика...

...Привезли кинопроекционный аппарат. Когда смер­клось, в конце двора натянули белую ткань. Прежде чем прокручивать фильмы, старейшина огласил поря­док завтрашнего дня. Был объявлен час последней панихиды и выноса. Дети по местным обычаям не должны были присутствовать на похоронах. Однако этот вопрос вызвал споры: многие, в том числе и гости, считали, что на этот раз для детей надо сделать исклю­чение: ведь это не обычные похороны.

...На   экране   появился   Михаил.   Он   улыбается, приветствует друга, а вот он бежит, вот взбирается на скалу, вот висит на веревке, беседует с односель­чанами,  занимается  со  своими   студентами,   поет,   с бокалом в руке произносит заздравный тост... думает, размышляет...   Спортсмен,   педагог,   путешественник, чемпион, сильнейший из сильнейших, тамада, наставник,  верный  и  надежный друг,  супруг...  На  экране возникли горы... вершина Бангуриани и Михаил, гля­дящий на нее снизу.

— Товарищи,— зазвучал в микрофоне голос пред­седателя сельсовета Бенэдиктэ Ратиани,— сейчас на Бангуриани в честь Миши загорится костер.

Через несколько минут на вершине Бангуриани действительно запылал огонь. Это воспитанники Ми­хаила, первые выпускники отделения альпинизма Грузинского института физкультуры Гайоз Чартолани, Гела Гугава, Дженери Гварлиани, Ладо Гурчиани, Валери Ратиани, Закро Мушкудиани и младший брат Миши — Бека Хергиани, поднялись на вершину, посвя­тив восхождение его памяти.

С вершины Бангуриани взвились в небо тринад­цать зеленых ракет (тринадцатилетним он впервые поднялся на Бангуриани) и через несколько минут — тридцать семь. Тридцать семь лет отпущено было ему. Тридцать семь коротких и ярких, озаренных добром и славой лет.

...Бангуриани прощалась с ним. Вершины Кавкасиони прощались со своим сыном.

Во дворе всю ночь сидели люди. Эти люди не были ни родственники Миши, в нарушение обычая, ни близ­кие дому. Их даже не знали здесь, в Сванэти. Но они знали Михаила, слышали о нем и прибыли проститься с ним.

Бекну Хергиани, Чичико Чартолани, Годжи Зурэбиани, Алмацгир Квициани — эти четверо всегда дер­жались вместе и сейчас вместе стояли в центре главной площади Местиа, в почетном карауле у гроба на тигриных лапах.

Женщины, закутанные в черные покрывала, душе­раздирающе причитали: 

Повидаешь ты Резо Хергиани Минаан,Младшего Михаила повидаешь,Илико Габлиани повидаешь,И Тиканадзе Гурама тоже.Всех их там повидаешь, Минаан,Только мы тебя уже не увидим,Не встретим, горе нам, Минаан... 

Белее полотна, с запавшими исцарапанными щека­ми Кати Барлиани не соображала, что творится вокруг нее, что происходит на площади. Какой-то странный туман, давящий, плотный, уносил ее в бесконечность и мрак.

Она способна была лишь вспоминать — вспоминать прошедшие дни, минувшее время жизни, которой боль­ше нет. Зачем, к чему вспоминать, ведь она уносится куда-то в черную бесконечность... И все же она вспоми­нала. Мелочи, детали — все было озарено каким-то далеким золотистым светом, далеким и чуждым ей.

...— Ты просто обленился, в последнее время ты очень обленился...

— Да чего ты хочешь, чего ворчишь, оставь меня в покое...

— Я хочу, чтоб ты выспался наконец и пробудился бы от этой спячки, вот чего я хочу.

— Выгоняешь меня из дому? Зачем ты так торо­пишь меня, просто не понимаю!..

— Самолет не будет тебя ждать, так и знай. Я все уложила, как ты сказал, все готово.

— Ты просто хочешь побыстрее от меня избавиться, вот и все. Никогда раньше ты не торопила меня так...

— Раньше? Раньше не нужно было, вот и не торо­пила, а теперь, я вижу, хочешь опоздать. У тебя, по-моему, нет прежней охоты, может, ты просто устал, не знаю... Или не хочешь ехать? Если не хочешь, пойди и скажи, так, мол, и так, не хочу. Не могу. Кого ты стесня­ешься? А самолет ждать тебя не станет, сам знаешь.

— О-ох, вот пристала! Уж когда ты пристанешь, спасения нет. Хорошо, хорошо, где мой рюкзак?

— Можно подумать, я уезжаю за границу, а не ты. Ты едешь за границу, не я. Я бы с удовольствием поехала! Даже одна.

— Так поедем!.. Сказала бы раньше, разве б я тебя не взял?! Ничего, вот как вернусь, заберу тебя куда-нибудь, поедем вместе куда хочешь, хорошо? Но все же почему ты меня сейчас гонишь? Избавиться хочешь, да? — Он улыбается, как только он один умеет улыбаться — теплой, открытой улыбкой. (Госпо­ди, какая у него была улыбка!.. Была?..)

Он встал, оделся. Но все же это не тот, прежний Чхвимлиан, нет, не тот!.. Вроде бы такой же, как был, но чего-то, совсем-совсем малого чего-то нет, какая-то свечечка   погасла   в   душе...    не   погасла,   теплится тлеет  едва-едва...   то   вспыхивает,  то  угасает,   будто и прежний Чхвимлиан, да нет, не тот...

— Чего ты молчишь, скажи мне что-нибудь... Ска­жи, что тебе привезти. «Что привезти?!»

— Ничего, Чхвимлиан, ничего...

— Шарф хочешь, красивый?

— Нет.

— Туфли?

— Нет.

— Тогда сумочку, да? Или, может, пальто хо­чешь? Нарядное, модное?