Секс и эротика в русской традиционной культуре - И. Кон

В д. Большое Раменье „покойника“ на скамейке заносят; те, кто заносят, дак поют»:

Пресвятая Троица,Трохалёва Олица,Руця Малораменьский,Солоник Хвостовський,Тыська Коргоземська,Васенька Повговський,Шолопа быв Большораменьский,Коростель Толкуня,Больше вам ни хуя![552]

Очень близкий текст можно найти в книге братьев Соколовых, хотя там и нет прямых указаний на его употребление в сценке при отпевании «покойника».

Господи, помяни:Трех Матрен,Луку с Петром,Дядюшку Захара,Сашечку и Маню,Починочнова Ваню,Гришу Хомоськово,Игнашу Притовськово,Микиту Рогосьсково,Фиста Молодьсково,Ваню Каличёнка,Он же и Романёнка,Митю колдуна,Евдисея блядуна,Помяни, Господи:Дядюшку Трифона,Старушку Ф……,Сидора да Макара,Скривёна мать Захара.[553]

Такого рода «отпевания» напоминают игровые и «колядные» припевки с раздачей игрокам частей животного в святочной игре «в быка збираного» у терских казаков или при дележке туши быка, купленного молодежью вскладчину на «κoляду», в Смоленской губернии:

…Иванывым рожки — живуть при ў дорожки,Краўчонковым рёбры — их детушки дрябны,Андреевым вока — глядить у чарку глубока,Новику селязень — яго жонка кавярзень и т. д.[554]

«Охранительный» смысл имела и замена имени. Например, в с. Липин Бор, отпевая «покойника», «поп» произносил: «Господи, помилуй / Усопшего раба (имярек)!» — называя при этом любое произвольное имя, что должно было отвести неприятные последствия «отпевания» от того, кто исполнял роль покойника. Примеров такого рода довольно много. Например, в д. Бугра «покойника, когда отпевали, называли придуманным именем — Олексутка какая-то». В д. Пигилинская, Лисицинская, Горка (Хар.) также «имя называли не свое — Сидор, Потап, Иван, Афанасий и другие». Любопытно, что некоторые из этих имен перекликаются с игровыми именами в других забавах и играх: Сидор, Афанас (Опанас), Фофан.

В д. Григоровская, Новоселки, Середская «поп», «дьякон» и «псаломщик» также пели разные неприличные прибаутки, а завершалось «отпевание» репликой: «Мёртвого (вар.: Помяни) за упокой, / А человек-то был какой. / Да и у-у-уме-ер!» В д. Зыков Конец, Никулинская «отпевание» завершалось припевкой: «Человек-от быв какой: / И с ногами, и с руками, / И с телёчей головой!» О характере остальных припевок можно судить, например, по таким текстам:

Покойничок, да умиройничок,Умирав во вторничок.Стали доски тесать,Он и выскочив плясать.Плясав, плясав,Да и за нами побежав.

Поп кадит,А покойник-от глядит.Поп отпоёт,А покойник-от <в>стаёт.

Умер покойникВ середу (вар.: Ни в середу), во вторник,Пришли хоронить,Он на лавке лежит.

Умер покойникВ середу, во вторник,Пришли хоронить,А он глазами глядит.

Умер покойникВ середу, во вторник,Пришли хоронить,А он ногами шевелит.

Умер покойник,В середу, во вторник,Пришли хоронить,А он сидя (вар.: на жопе) сидит.

Умер покойникВ середу, во вторник,Пришли хоронить,А он стоя стоит.

Умер покойник,В середу, во вторник,Пришли хоронить,А он за нами бежит!

В качестве «отпевания» мог применяться и текст, известный по «Заветным сказкам» А. Н. Афанасьева как «Старческий стих» («Как у Спаса на новом / Архимандрит был новой»).[558] Отрывки этого стиха зачитывали при «покойнике» в Кирилловском и Сямженском районах.

Дивное чудо,В монастыре жить худо,Строители — грабители,Архимандриты — сердиты,Послушники — косушники,Монахи — долгие рубахи,Скотницы — до картошки охотницы.

Кривого игуменаДа не осердимся,Да не пойдем за ним, (2 раза)Да не пойдем ни к обедне,Ни к заутрене…

Были припевки и с явным шутовским уклоном: «Над кладбишчом ветер свишчот, / Все кустишки шевелит. / Сняв портишки нишчой дришчот, / С удовольствием пердит». Они нередко сопровождались рефреном: «Удивительно да усмешительно» (д. Мокиевская, Никулинская, Самсоновская).[561]

Оплакивание перемежалось шутливыми диалогами вроде: «Милушка, о чём ты плачешь? — О муже. — На ково твой муж-то был похож? — На назёмные [навозные] вилы!» (д. Ромашево Кирил.).[562] Этот диалог представляет из себя сокращенный вариант популярной шуточной песни, которая могла исполняться во время оплакивания «покойника».

В д. Тарасовская сценка разыгрывалась следующим образом: «Приносят «покойника» на доске, ставят тубаретки. Этово целовека положат с этими досками, на ту баретки поставят. Ну вот, а тут много народу, полная изба найдёт. Которые стоят, везде, кругом обстанут. В комнате дак девки сидят, да, не много места. Ну, встанут. «Поп» наредивсе на себя накинув постилку. Крёст приделан на спине у етово «попа», из лучинок. Ну вот, «поп» приходит, встаёт к голове, тут кругом ево встанут. Ну вот, он и запевает:

— Баба ты баба, восударыня в лаптях,Куда ты собираисси-то?

Это он потолще голос. А оне и запоют:

— На поминки, мой батюшка, на поминки.— Баба ты баба, восударыня в лаптях,На какие поминки-те?..— Не знаю, мой батюшка, не знаю.— Баба ты баба, восударыня в лаптях,На ково он похож-то был?— На вилы, мой батюшка, на вилы.— Баба ты баба, восударыня в лаптях,На какие вилы-те?— На навозные, мой батюшка, на навозные.— Баба ты баба, восударыня в лаптях,Ево Вилантиём звали?— Вилантиём, мой батюшка, Вилантиём.

Ну вот, это все пропоют и запляшут.

— Я стояла у собора у дверей,Опоясал меня лентой а<р>хирей».[563]

Н. А. Иваницкий, записавший эту припевку в конце прошлого века, указаний на обрядовую приуроченность не дает:

— Баба деревенская в лаптях,Куда ты пошла?— На поминки, мой батюшка, на поминки.— А кого ты поминать-то пошла?— Мужа, мой батюшка, мужа.— А как у тя мужа-то звали?— Не знаю, мой батюшка, не знаю.— Да на что имя-то его похоже?— На вилы, мой батюшка, на наземные.— Так не Вилантий ли муж-то был?— Вилантий, мой батюшка, Вилантий.— Каким он промыслом-то занимался?— Скрипошник, мой батюшка, балалаешник.— Какие он песни по скрипке пел?

После этой части песни, исполнявшейся «протяжно», шли шуточные припевки, которые пели «быстро, с притоптыванием»:

Уж ты, Фёкла белая,Зачем глупо сделала?Раз, два, три, люли!Зачем глупо сделала,Горюна прогневала,Чёрного, горбатого,Горюна проклятого.Завсе вижу пьяногоУ Никахи в кабаке,В изорванном шубняке.Зеленое вино пьёт,Горюна домой зовет:— Ах ты, сукин сын мотушка,Всё ты пропил, промотал,Всё на картах проиграл!К столу овцу привязал.Журавля на маште взял.Журавли-то долгоногиНе нашли домой дороги,Шли стороной,Боронили бороной.Борона золезная,Поцелуй, любезная!

Далее, по свидетельству собирателя, шло «несколько строк не для печати».[564] Обращает на себя внимание вторая часть плясовой припевки («Долгоноги журавли»), которую нередко напевали при встрече группы наряжонок, входящей в избу.