Ольга, княгиня зимних волков - Елизавета Дворецкая

А покинуть Равдана Ведома вовсе не хотела. Она уже не была прежней девушкой, она стала другим существом – частью того особого существа, что состоит из двоих. Потерять вторую половину этого целого для нее было все равно что умереть. И она продолжала сидеть в пустой холодной избе, где даже не пахло жильем, дожидаясь сама не зная чего.

От голода подвело живот, и это привело на ум Уксиню. В избе уже было почти темно, и Ведоме так ясно вспомнились недавние ночи, когда она ходила за свекровью, пытаясь накормить, напоить и усмирить хоть на время «голодную грызь». Но не сумела: злобный дух пресытился человеческой пищей и в конце концов впился зубами во внутренности старухи. И убил ее. Но Уксиня не смогла умереть, пока не дождалась младшего сына. Что она ему передала?

Темнота сгущалась. Дождь не шел, но ветер срывал капли влаги с веток и забрасывал в оконца. Ведома всем существом ощущала, как далеко забралась от теплых человеческих домов и живых голосов. Никогда раньше она не боялась ни леса, ни темноты, но тут у нее вдруг возникло ощущение, что она подошла слишком близко к опасному краю. Даже старые, сильные, опытные волхвы порой испытывают этот ужас перед Навью, ибо она неисчерпаема: сколько ни осваивай ее тропы, сколько ни запасайся помощниками, она всегда найдет силу, превосходящую твою, и выроет яму на уже хоженой дороге. Так близко, как и не ждешь.

Ведома снова поднялась – сидеть дальше было невозможно. Казалось, неведомая опасность приближается из темноты – из этих углов покинутого жилья, что уже много-много лет не видели огня. Даже снаружи, в мокром лесу, было не так страшно. Сбежав из собственного рода, но не сумев найти места в другом, она оказалась выброшена из людского мира и теперь представляла легкую добычу для Нави.

Она торопливо пробежала избу, толкнула дверь, выскочила наружу. В лицо ударил влажный ветер, но все же ужас отступил, остался позади, в черном провале избушки. И Ведома пошла через полянку, через пустошь, покрытую уже вялыми метелками травы, что когда-то поднимались до ее плеч. Она помнила дорогу отсюда на Ярилин луг, а уж оттуда пройти к Свинческу не составит труда. Она шла все быстрее, понимая, что не успеет до ночи. В Навь она не хотела, а пути назад не было. Оставалась последняя дорога – домой.

Выйдя к берегу Днепра, дальше Ведома пошла не спеша. Сумерки сгущались, она плохо видела землю под ногами, а к тому же чувствовала слабость – целый день почти ничего не ела. Было больно от мысли, что ее недолгая замужняя жизнь и Равдан остаются за спиной, но она старалась думать о матери. Как та ей обрадуется!

Вдруг кто-то окликнул ее:

– Перепелка!

Она остановилась, обернулась: ее нагоняла знакомая рослая фигура.

– Слава чурам! – Равдан подбежал к ней и схватил за плечи. – Уж я бежал, бежал за тобой… Только с поля вернулся, не умылся даже, а там…

– Что – там? – с тревогой, но и надеждой спросила Ведома.

Равдан вместо ответа обнял ее и прижал к груди, и она прильнула к нему, закрыв глаза. Его присутствие уже принесло ей облегчение, его объятия согрели, она чуть не заплакала. К тому же Равдан был явно рад, что нашел ее. Если муж от нее не отказался, остальное сейчас казалось неважным.

– Дуры бабы ополчились! – с досадой сказал Равдан. – Орут, что все дети у них перемрут. Мышатка гороху объелась, а они все будто с ума посходили.

– Им за детей страшно, – вздохнула Ведома.

Все помнили, как тяжело болела и умирала Уксиня, и никому не хотелось увидеть в том же состоянии свое дитя.

– А отец что?

– Отец сказал, чтобы мы пока не возвращались, – ответил Равдан, и это «мы» согрело сердце Ведомы, хотя радоваться было нечему. – Сказал, чтобы шли к его сестре, тетке Упряме, она замужем в Белодедичах живет. Это далековато, правда, зато туда слухов этих дурацких не доходило. А потом, коли бабы уймутся, он за нами пришлет. Сказал, я сам виноват – привел девку…

– Неведомо чью, – закончила за него Ведома.

– Хорошо, я догнал тебя. Бежал, как лось. Нечуйка не догадался спросить, где ты будешь. Я уже по дороге про Кувшиновичи вспомнил. Но чего же ты ушла оттуда? – Равдан наклонился и заглянул ей в лицо. – Какая-никакая, а крыша над головой. Того гляди, дождь пойдет.

– Я… Страшно там, – прошептала Ведома. – Будто Навь изо всех углов смотрит. Я и подумала…

– Что ты подумала?

– Может, не надо… Взял бы ты хорошую девку, чтобы род был в доброй славе… А я пойду назад…

– Куда – назад?

– Ну… к матери…

Равдан немного помолчал, потом взял ее за плечи и потащил прочь от реки:

– Э, э, осади назад! К матери она пойдет! Твоя мать спит давно и не узнает тебя!

– Откуда ты знаешь? – изумилась Ведома.

Неужели, пока она тут бродит, пришли дурные вести из Свинческа? Ведома рванулась, будто хотела высвободиться из его рук и бежать через ночь к городу, но Равдан сжал крепче и снова подтолкнул к лесу.

– А чего тут знать? Велика мудрость – все знают, что водяной к ледоставу засыпает.

– Чего?

– Ну, еще река не встала, но батюшка твой уже там лягушек наелся до отвала, в мягком иле гнездо свил и думает укладываться. А матушка ему подушки свежей осокой набила…

В первый момент Ведома ничего не поняла: князь Сверкер наелся лягушек и вьет себе гнездо в иле?

А потом начала смеяться. Да ведь Равдан говорит о водяном! Он же думает, что его жена – русалка, а значит, ее отец и мать – в реке!

– Нет! – От безумного хохота она едва могла говорить, сгибалась пополам и хваталась за рукав Равдана, чтобы не упасть. – Я не в реку шла… Моя мать… не там…

– Тогда где же твоя мать?

Равдан тоже устал от этой неизвестности, которая уже навлекла на него изгнание из родной веси. Он не собирался отрекаться от жены, кем бы она ни оказалась, но пришло время узнать правду.

Наконец Ведома перестала смеяться, вытерла слезы, поправила сбившийся платок. Потом взяла Равдана за обе руки и сквозь густеющие сумерки снизу вверх вгляделась в его лицо.

– Мой отец – не водяной. Мой отец – князь Сверкер.

Равдан молча смотрел ей в глаза, стараясь осмыслить это открытие. И когда он его осознал, первая его ясная мысль была такая: слава чурам, что он так и не рассказал жене о том, как лазил с Лютояром в могилу Биргира и чем это кончилось…

Никогда еще у Сверкера сына Олава не было так тяжело на сердце. Ему случалось знавать поражения, не так давно он пережил смерть матери. Но никогда еще он не испытывал такого тайного стыда, зная, что одурачен судьбой. Девы Ясеня прямо-таки щелкнули его по носу, весело хохоча. Он забылся: посчитал себя умнее всех, пытался перехитрить соперников, а вышло, что перехитрил сам себя. Он клялся Ингвару ладожскому, что не знает, где дочь, сам не ведая, насколько прав! Больше месяца он изображал перед людьми отцовскую тревогу и поиски пропажи, мысленно жмурил глаза, как в игре, чтобы не смотреть в ту единственную сторону, в которой нельзя было искать. И вот миновал такой же срок, как он раскрыл глаза во всю ширь, напрягал зрение изо всех сил, пытаясь увидеть пропажу, – и не мог. Теперь он действительно не знал, где его дочь, и это выводило Сверкера из себя. Он уже не играл в тревогу и негодование, но Ведомы по-прежнему не было. Не удавалось напасть даже на остывший след.

Но мало того, что над ним потешались норны. Замысел провалился, а к тому же был раскрыт Ингваром ладожским, племянником Ингоря киевского. Уж наверное, племянник послал дяде весточку о цене, которую подвластный Ингвару князь зоричей заплатил за попытку его обмануть. А заодно и о том, как участвовал в этом он, Сверкер смолянский. Хитрый замысел не принес ожидаемой пользы, зато выдал его врагам с головой! У Сверкера холодело в груди от предчувствия, что смерть матери окончательно отняла его удачу. А без удачи нечего и рассчитывать на успехи и победы.

Если бы удалось найти Ведому! Вернув дочь, он уже не чувствовал бы себя таким дураком, а главное, появилось бы средство поправить дело. Можно поискать союзников на Западной Двине. Покойный Зорян был родичем полоцким князьям. Едва ли они соберутся с духом мстить за его смерть внукам Ульва волховецкого, но если он, смолянский князь, предложит им союз… Для этого требовалась невеста, а она была невесть где!

Дул холодный осенний ветер, гоня серую рябь по днепровской воде. Небо нахмурилось так сурово, что мелькала мысль о скором снеге. У причала стоял обоз каких-то варягов: лодей пять-шесть. Привезли рабов, судя по виду, каких-то эстов. Сверкер оглянулся и мигнул Берси; тот кивнул и неспешно направился к старшим обоза. Возле них уже стоял Хаук, обсуждая пошлину; он кивнул кому-то из своих, те побежали пересчитывать рабов по головам. Берси остановился поблизости, положив руки на пояс и выжидая время, когда можно будет вступить в беседу.

Сверкер уже не надеялся, что торговые гости принесут ему вести о дочери. Теперь у него была другая цель. Месяц назад он завел привычку каждый день прогуливаться по причалу, разглядывая торговцев и через своих людей выспрашивая, не известно ли им чего. Поскольку все знали о его беде, такое поведение прежде надменного князя никого не удивляло. Самых верных людей он тайком послал к тем нарочитым людям, которые были здесь на Купалиях: к порошанам, угрянам и прочим. Не привез ли все же кто из них молодой жены? У угрянского наследника посланные действительно попали на свадьбу, но молодая, когда с нее сняли покрывало, не обнаружила ни малейшего сходства с Ведомой. К другим тоже ездили напрасно.