Муж-озеро - Ирина Андрианова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Может, свалим уже? — вполголоса спросила девица, которую называли Машуней.
— На один мешок осталось. Добьем и свалим, — прошептала Аня. Ее лицо стало бледно, она давно не улыбалась.
Последующее произошло так быстро, что никто толком не успел разобрать, с чего все началось. Вероятно, один из детей — такой же толстый мальчик, как и взрослые — вздумал исполнить совет родителей и кинуть в мешок «дворникам» если не кость, то что-то, поднятое с земли. Попал он, разумеется, не в мешок, а в спину Ане. Она гневно вскрикнула и встала; почти одновременно с этим толстый мальчик отлетел в сторону от чьего-то пинка, а Денис в ходе параллельной цепочки взаимосвязей сцепился с помощником вожака стаи. В следующую секунду поляну захлестнула волна воплей и мата. Шашлычники и их дамы повскакали со своих мест и с резвостью, которой никто от них не ожидал, кинулись в атаку на пришельцев. В руках у одной из женщин оказалась бутылка с пивом, которую она собиралась метнуть в кого-то из врагов; другая с этой же целью рискнула поднять шезлонг. В воздухе замелькали руки и ноги мужчин, пытавшихся вцепиться или ударить друг друга; то ли испуганно, то ли восторженно верещали дети. Активная фаза столкновения продолжалась всего несколько секунд, но Танюше стало так плохо, что она бессильно закрыла глаза. Когда она их открыла, диспозиция уже изменилась. Драка остановилась, и по обе стороны фронта стояли Денис и его противник, удерживаемые каждый десятком рук. Они захлебывались матом и вырывались, но все же не так активно, чтобы товарищи не могли их удержать. Женщины по-прежнему что-то выкрикивали, но уже более осмысленно. Между противниками стоял, слегка покачивая массивным животом на коротких ногах, вожак. Он отрывисто матерился, почти не произнося смысловых слов (или так показалось Танюше), однако общество, видимо, его прекрасно поняло и согласилось с доводами. Тем более что главные участники сражения явно не желали его продолжать: они обменялись несколькими чувствительными ударами и были вполне этим удовлетворены. Высказывание вожака, как поняла Танюша, сводились к тому, что оба прекрасно выступили и не ударили в грязь лицом, а потому имеют полное право разойтись. Понятно, что так просто развернуться и уйти было нельзя, поэтому отход сопровождался приличествующими ритуальными выкриками и угрозами. Иногда бойцы даже делали вид, что вот-вот вырвутся и вновь бросятся в сокрушительные объятия друг друга, но группы поддержки хватали их достаточно цепко для того, чтобы вырваться казалось невозможным. Вражеским женщинам, видимо, стычка понравилась: провожая уводимого прочь Дениса, они уже не ругались, а уважительно взывали «ну ё…ти, мужики, ну чё вы, в самом деле», апеллируя к их совести, к правам детей, которые «смотрят и видят все это» (хотя дети от зрелища были в полном восторге), и, наконец, к пользе здоровой и дружной жизни («бл…, ну нормальные же мужики»). Короче, случившееся вполне соответствовало их представлению о поведении настоящих мужчин, и то, как виртуозно и быстро они сумели завершить поединок, порадовав зрителей и не нанеся друг другу сильных увечий, лишний раз говорило в их пользу. Как показалось Танюше, крашеная блондинка взглянула на удалявшегося Дениса чуть ли не с нежностью; при прочих равных он был еще и в полтора раза стройней и моложе ее обрюзгших спутников. Возможно, при других обстоятельствах она была бы не прочь познакомиться с ним поближе. Но, увы, вражда двух могущественных семейств положила конец этому так и не родившемуся чувству. Одно из семейств навсегда уходило по тропинке прочь, бросая напоследок обещания вернуться и «нае…ать уже конкретно», второе — оставалось, обещая навестить первое и сделать то же самое. Но ни первые, ни вторые даже в страшных снах не собирались этого делать. Полученных впечатлений и так хватило, чтобы скрасить тем и другим заурядный выезд на природу.
Группа Дениса гурьбой валила по тропинке, оглашая лес победоносными восклицаниями. Сам триумфатор был окружен повышенным вниманием публики — его хлопали по плечу, искали несуществующие раны и заверяли в готовности стоять за него до последнего. Те, кто непосредственно в драке не участвовали, рефлексировали на тему падения культуры общества.
— Вот из-за таких уе…ков, как эти, мы все так х. рово живем.
— Это позор страны! Таких, как они, расстреливать надо.
— Сами под себя гадят, и хотят, чтобы все остальные в г…вне сидели.
— Ребята, перестаньте! Вы сделали все, что могли! — восхищенно причитала Машуня.
— Горбатого могила исправит.
— Засрут ведь все. Их же дети будут жить в сраче!
— Ты их детей видел? Такие же уроды, как они.
Денис на какое-то время утратил способность членораздельной речи: он был слишком возбужден. Свита уводила его на стоянку отдыхать и почивать на лаврах (а позже, конечно, присоединиться к общему возмущенному хору). Про субботник все начисто забыли; если бы не стопки мешков, болтавшиеся у каждого за поясом, никто наверняка бы и не вспомнил, зачем он здесь оказался. Про Танюшу все забыли тем паче. Воспользовавшись этим, она незаметно отстала и, постояв немного, повернула обратно в лагерь шашлычников. Зачем она это делала, в ту минуту было неясно даже ей самой; ноги сами несли ее, и она повиновалась. Когда она прибежала, музыки уже не было. Возможно, магнитолу выключили только что, а может, она сама собой перестала работать еще в момент драки, но никто этого не заметил. Помощник вожака полулежал в шезлонге, подставив свою единственную боевую рану (крошечную царапинку) рыжей тетке, которая заботливо склонилась над ним с пластырем. Остальные, за исключением вожака, который тоже вернулся в сидячее положение, почтительно окружили героя и подбадривали его гневными выкриками в адрес отступивших негодяев. Танюшу они увидели не сразу, а когда увидели, то снова замерли с испуганно-недоуменными лицами. Должно быть, они подумали, что враги почему-то вернулись, и бой, который по всем правилам приличий был достойно завершен, придется продолжить. Танюша не стала дожидаться, пока они поймут, что она здесь одна, и поспешно заговорила.
— Прошу извинить за произошедшее. Если что, я этих парней не знаю, — выпалила она. Отвисшие от удивления рты оппонентов начали было собираться в грозные гримасы, но она их опередила: — Я считаю, что никто не имеет права никого заставлять убирать мусор. Это — вторжение в частную жизнь…
