Загадка золотого кинжала (сборник) - Фергюс Хьюм

…Должен вам сказать, что тут мы действительно подходим к серьезнейшей проблеме, мешающей торжеству нашего дела. Я бы назвал ее «дрожь в конечностях». Рядовые исполнители или даже руководители низовых звеньев – все они в определенный момент могут… могут дрогнуть. В глубине их куриных душонок, похоже, таится неизбывное отвращение к тем способам, которыми должно твориться торжество динамитной справедливости. В результате полиция регулярно получает анонимные извещения о готовящихся актах; чаще всего они недостаточно конкретны, чтобы перехватить заговорщиков еще до выхода на акцию – но это, безусловно, создает им помехи. Порой даже неразрешимые. Будь иначе – Англия давно бы превратилась только в историческое понятие, в недоброе воспоминание о Царстве Мрака. Но покамест – увы! – она сохраняет возможность окружить все подозреваемые места цепью переодетых наемников, готовых в любой момент наброситься на подозрительного… У меня кровь бурлит в жилах, когда я думаю, какой опасности подвергаются патриоты вроде МакГуайра из-за предательской деятельности своих подлых, продажных коллег.

К счастью, не только британская полиция может оплачивать своих агентов – которым она платит, должен вам сказать, жалкие гроши. Наши сторонники тоже помогают нам как словом, так и делом, то есть финансами. Например, лично я получаю в организации достаточное жалование, чтобы никто даже заподозрить не мог, будто у меня есть резон сдавать собратьев-динамитчиков кровавым лондонским властям. Так что на меня МакГуайр (который и сам до вступления в организацию влачил жизнь буквально на уровне голодной смерти, а вот теперь, слава богу, ведет достаточно обеспеченное существование, позволяющее ему испытывать уверенность в завтрашнем дне) отнюдь не подумал. Вообще я сторонник профессионализма: патриот должен заниматься только патриотической деятельностью, не отвлекаясь на всяческие бытовые неудобства вроде необходимости зарабатывать на хлеб или оплачивать жилье. Разница между нашим подходом и методами британской полиции, как видите, налицо.

Как бы там ни было, стало ясно: наш план взрыва на Лестер-сквер раскрыт. Правительство наводнило площадь своими клевретами. Очень может быть, что главным среди них был седой ветеран с медалью на груди: МакГуайр взглядом оценил ширину плеч старого солдата, увесистость лежащего поперек его колен костыля – и пришел к выводу, что так и есть.

Наш агент понял, что столкнулся с превосходящими силами, с непреодолимым обстоятельством. Стоит ему еще немного приблизиться к памятнику – он неминуемо будет обнаружен и арестован. Причем (вот она, изощренная гнусность правительства!) полиции на площади было более чем достаточно, чтобы скрутить одинокого патриота, но совсем не так много, чтобы защитить его от ярости толпы, когда та осознает, что именно должно было тут случиться. Так что нашему товарищу приходилось опасаться даже не неправого правительственного суда, а бессудной расправы прямо на месте.

К счастью, МакГуайр вовремя понял грозящую ему опасность и принял единственно верное решение: акция отменяется, нужно уходить. Он окинул рассеянным взглядом башни Альгамбры[47], будто что-то вспомнив, повернулся – и зашагал прочь.

И тут же вдруг осознал, что это решение отнюдь не избавляет его от опасности. В самом деле: ведь саквояж полон динамита, а часовой механизм работает! Уходя, он уносит угрозу с собой.

Разумеется, лондонский центр – не какой-то там район в трущобах, где можно уронить или бросить предмет, который несешь с собой, и никто не обратит на это особого внимания. Так что мысли просто поставить сумку на мостовую и удалиться у МакГуайра даже не возникло.

О, только представьте себя на месте этого нашего товарища, верного члена организации, отважного патриота. Умоляю, представьте только на краткий миг! Только что он был уверен, что идет выполнять хорошо продуманное и тщательно подготовленное задание, ощущал себя рядовым бойцом могущественной армии, служителем общего дела – и вот он стоит посреди вражеского города, совсем один, без друзей и без плана, без поддержки, а смертоносный груз в кожаном чемодане тикает, отмеряя, быть может, последние мгновенья его жизни. А ведь он еще так молод, ему даже сорока не исполнилось[48], впереди столько лет счастливой жизни… если, конечно, ее вот сейчас не оборвет коварный и безжалостный взрыв.

Все закружилось перед глазами несчастного. Купол Альгамбры пронесся где-то в неизмеримой вышине, как воздушный шар. Слабеющей рукой МакГуайр нащупал спинку ближайшей скамейки – и оперся на нее, едва не теряя сознание.

Пришел он в себя оттого, что полисмен крепко взял его под руку.

– Вам, кажется, нехорошо, сэр? – участливо поинтересовался прислужник кровавого режима.

– Я… Я уже чувствую себя лучше… – заплетающимся языком пробормотал наш товарищ.

– Вы уверены, сэр? Вам точно не нужна помощь?

– Не-ет! С-спасибо, я… кажется, я уже могу идти.

И он, едва переставляя ноги, поплелся с площади. О, злая судьба! Даже будь у МакГуайра возможность не брести, а бежать – куда ему было бежать? Ведь то, что несло ему смерть, он нес с собой! Здесь, в центре Лондона, МакГуайр не мог избавиться от этого зловешего груза, если не взмоет на крыльях орла или не унесется прочь на скоростном клипере – что прямо посреди Лондона, согласитесь, маловероятно.

В бульварных романах порой описываются ужасные мучения, которые испытывает человек, прикованный наручниками к телу мертвеца. Но, право же, это просто легкое неудобство по сравнению с тем, что ощущал МакГуайр, прикованный к самой Смерти!

Он успел свернуть на Грин-стрит, когда мысль, что вот именно сейчас и произойдет взрыв, поразила его, как удар кинжалом в печень. МакГуайр остановился, уже чувствуя себя мертвым, и сунул руку в жилетный карман за часами.

Он не сразу смог рассмотреть циферблат. В ушах словно бы завывала зимняя буря, перед глазами проносилась пылевая буря, а иногда вспыхивали молнии, вдобавок еще и сами часы в руке дрожали так, что стрелки на них слились в мерцающий круг. МакГуайр глубоко вздохнул, зажмурился и медленно сосчитал до десяти (состарившись за эти секунды, по своим ощущениям, до девяноста). А потом вновь открыл глаза – и сразу увидел все.

Из получаса, на который был рассчитан завод, у него оставалось только двадцать минут. Всего лишь жалкие двадцать минут – и никакого плана!

Грин-стрит сейчас была почти пуста. Лишь какая-то девочка лет шести шла по ней, пиная перед собой кусок деревяшки (с чем только дети не играют!) и негромко напевая. Малышка уже поравнялась с МакГуайром, когда наш друг обратил на нее внимание, вспомнил, что среди детей, игравших вокруг памятника Шекспиру, были девочки не старше – и тут его мозг озарила внезапная мысль.

– Подойди-ка сюда, милая, – сказал он. – Видишь, какой красивый чемоданчик? Хочешь его себе насовсем?

Девочка вскрикнула от радости, протянула обе руки к чемодану – действительно, очень красивому, поблескивающему новой кожей – но, к сожалению, прежде чем она успела его взять, ее взгляд упал на лицо МакГуайра. После чего закричала еще громче и отпрыгнула прочь, словно увидев дьявола.

В следующую секунду из дверей лавки напротив выглянула рыжеволосая женщина и гневно окликнула малышку:

– А ну ступай сюда, несчастье ты мое! И не смей докучать джентльмену. Ему, по всему видать, и без тебя дурно.

С этими словами она вновь исчезла в лавке, а девочка побежала за ней, рыдая не то от перенесенного страха, не то от несправедливой обиды.

Самое драматическое, что в голосе женщины явственно звучал ирландский акцент. Но она, конечно, не знала, что сейчас оставляет без помощи истинного патриота Ирландии. А на улице уже показались новые прохожие, окончательно лишая МакГуайра возможности расстаться с саквояжем.

Следующие несколько минут абсолютно изгладились из его памяти. В какой-то степени он снова осознал себя перед церковью Святого Мартина «что в полях»[49]: стоял перед входом, шатаясь и смотря на выходивших из храма прихожан мутным взглядом. Они тоже смотрели на него – и, вероятно, уже составили мнение.

– Похоже, вам сильно нездоровится, сэр, – сказала какая-то женщина. – Я могу вам чем-то помочь?

– Помочь? Мне? – тупо повторил МакГуайр. – О боже!

– С вами случился внезапный приступ?

– Нет, мэм. Я… у меня это хроническое. Оцепестолбенемевающая лихорадка – да, она самая.

– Ну так что же, сэр? – Женщина была настойчива и терпелива. – Что мне для вас сделать?

– О! – МакГуайр наконец смог хоть немного собраться. – Да, в ваших силах мне помочь. Меня послали с поручением – но из-за лихорадки я, наверно, сегодня не дойду… Вот чемодан, его надо отнести на Портман-сквер. О сострадательная женщина, вы буквально спасете меня, если доставите эту посылку по адресу. Умоляю вас как мать, во имя ваших малышек, которые ждут вас дома, чтобы обнять, помогите: мне сейчас не добраться до Портман-сквер! У меня тоже есть мать, – добавил он дрогнувшим голосом. – Портман-сквер, номер 19!