Тополята - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дамы-опекунши увидят тебя в старье и поднимут крик: «Ребенок живет в немыслимой бедности! Надо его в приют!» – припугнула мама.
– Обкакаются, – отозвался Тенька тоном хулигана-семиклассника Жоха. – Ой!.. Я хотел сказать «фиг им»…
Вернувшись из школы, Тенька снова натягивал выгоревший костюм с корабликами – чтобы продлить лето. Прибегал из соседнего подъезда Шурик – тоже летний и загорелый. Иногда они играли на компьютере в «Легенды Мексиканского залива». Не столько ради пиратов и кладов, сколько из-за того, что на экране была тропическая жара и зелень. А бывало, что вдвоем садились в кресло и по очереди читали вслух – «Наследника из Калькутты» или «Властелина колец». Иногда делали перерыв, шли на кухню, где на подстилке резвилось или дрыхло Лискино потомство: два рыжих «зверя», два серо-полосатых и один черно-белый. Потом пришла пора «зверей» раздавать. Делали это постепенно, чтобы Лиска не очень пугалась и грустила. Рыжих забрала Эвелина. Одного серого – Егорка Лесов, а другого – Данька Сверчок. Родители его и бабушка сначала ворчали – мол, хватит нам в доме и Бумса! – но Данька победил их в шумной дискуссии…
Черно-белого кота Марса взял Шурик. Потом он часто приносил его к Теньке, чтобы Лиска не сильно скучала по сыну. Да она и не скучала. Ведь в любое время она могла пойти в гости к хозяевам котят, повидаться с детками.
А еще она часто навещала Симу. Сима жил теперь в большом ящике рядом с дворницкой. Никуда не уходил. Виталя сделал ему ошейник, и стал Сима совсем домашним псом. Он был тихим и грустным, постарел, появилось на морде много седых волосков. Правда, когда приходила Лиска, он веселел, принимался вылизывать ее, а Лиска осторожно цапала его за нос растопыренной пятерней. А еще Сима радовался, когда прибегал Бумс…
Виталя женился в сентябре. Взрослые жители дворов подарили ему и Алене на свадьбу старинные часы с кукушкой, а ребята – громадного надувного слона.
– Совсем, как я! – радовался Виталя.
Алена же охлаждала его пыл:
– Он займет полквартиры. – Но это она так, не всерьез.
У Витали была недалеко от дворов однокомнатная квартирка (еще бабушкина), у Алены – двухкомнатная. Они объединили жилплощадь путем хитрых обменов и оказались в трех комнатах с кухней. Нашлось место и молодоженам, и слону.
Однако все дни Виталя проводил или в Кокпите, или в Макарьевском особняке. Конторы Торгового института из особняка выехали, и там обосновались лаборатории Института аномальной физики и топологии. Виталя был зачислен туда на какую-то должность, но обязанности дворника не оставил (тем более что именно из Кокпита был выход в подвал с ободом Всемирного Колеса).
Эвелина Полянская записала Жоха в драматический кружок Дворца «Юность». Во Дворце никто не знал, что Юрий Жегалин – хулиган, и он стал делать успехи. Даже получил грамоту за роль вредного мага в пьесе «Все наоборот».
Подпоручика Куликова уволили из полиции за выстрелы во время свалки на Косе. Он (и не только он) считал себя правым и мог бы восстановиться в должности через суд. Но сказал: «Только презренные бледнолицые дважды наступают на одни грабли» (есть такой анекдот про Чапаева, Петьку и Чингачгука). И стал водителем такси…
Поваленные тополя на Косе распилили и отбуксировали за мост. А пни выкорчевывать не стали. Корни у них были здоровые, и все ждали, что весной вокруг пней вырастут густые побеги. Будут зеленеть вместе с тонкими тополятами. Забегая вперед, скажем, что так и случилось… Но пока речь об осени. Студенческая бригада построила вдоль Косы дощатые причалы, чтобы в новом сезоне было место для гребных лодок и для яхт. Старую водную станцию разобрали, а на ее месте поставили башню, похожую на маяк. В ней обосновалась какая-то таинственная лаборатория. Внутрь никого не пускали, но подходить вплотную не запрещалось. Даже соорудили за башней, у самой воды площадку с лежаками для загоральщиков и с лягушатником для малышей. Правда, время уже было холодное и никто не купался. Но зато рядом с площадкой поставили небольшого, ростом около метра, деревянного коня. Красного, с бело-черной гривой и цветастой росписью на боках. Многие думали – просто конь, для красоты. Но те, кто знал про Кабула, понимали – это в память о нем и его Свире. На коне любили сидеть малыши. И чаще всех устраивался там Егорка Лесов (хотя и не совсем уже малыш). Он подолгу сидел неподвижно, прямо, с поднятой головой, и смотрел вдаль. Словно что-то хотел рассмотреть впереди. Никто не приставал к нему с расспросами. Он будто что-то предчувствовал…
Еще летом, вскоре после того, как рухнул Зуб, рассыпались за ним следом две боковые высотки, но это уже ни на кого не произвело впечатления. Развалины подымались на берегу, словно гигантские декорации для фильма о Третьей мировой войне. Ходили разные слухи: кто-то говорил, что руины разберут и устроят на этом месте парк вроде заморского Диснейленда. Кто-то сообщал, что Сити станут строить заново. Но здравомыслящие люди понимали: в ближайшие времена не будет ни того, ни другого. Ни у каких властей не хватит на это сил и денег, если даже все чиновники сговорятся и дружно перестанут воровать…
Скоро жители Айзенверкенбаума привыкли к руинному пейзажу, а некоторые даже стали им гордиться – как местной достопримечательностью. Начали наведываться туда операторы и режиссеры всяких студий – снимать кино-ужастики. А потом дружно потянулись бездомные жители города, взялись обживать уцелевшие этажи (те больше не рушились). Дошло до того, что кое-кто стал даже требовать там для себя прописку. (Снова головная боль у местного начальства; но в то же время и какое-то решение квартирного вопроса.) Мэра Блондаренко не посадили. Он сумел доказать, что строил Сити по законно купленным зарубежным проектам, а если проекты оказались паршивыми, то виноваты в этом агенты мирового империализма. Ведущие губернского ТВ мэру сочувствовали, а империалистов клеймили…
Короче говоря, осенью все встало на свои места – и во всем Айзенверкенбауме, и в районе Карпухинского и Макарьевского дворов. Только с Егоркой Лесовым чуть не случилась беда. Вернее, она случилась, но не такая большая, какой могла быть.
Егоркина мама работала в газете «Старый Колыбельцев». Там она печатала статьи, которые не очень-то нравились начальству. Написала она и про то, почему рухнул Зуб и рушатся другие многоэтажки. Галина Лесова объясняла, что причина не только в сдвигах тектонических плит. Непрочность фундамента – во всем. В политике правительства, которое забывает о простых людях. В чиновниках, которые разворовывают страну. В беззаконии полицейских служб. В беззащитности детей… Несколько раз ей звонили неизвестные люди: не пишите больше, а то будет худо вам, вашему сыну и дочери. Однажды явились ювенальные тети, чтобы проверить «условия проживания». Сказали:
– У вас в квартире печное отопление. Детям здесь жить нельзя. Опасно.
– Где мы возьмем другую квартиру? – спросила Егоркина мама.
– Где хотите. Даем вам две недели, а потом дети поедут в детский дом.
Егоркин папа был в геологической партии на Севере.
Галина Петровна Лесова отправила четырехлетнюю дочку Свету в деревню Кулаково к своей сестре. Собралась отправить и Егорку, но сперва надо было решить вопрос со школой… Однажды она пошла в соседний магазин, всего-то на пятнадцать минут. За квартирой, видимо, следили. Раздался звонок в дверь.
– Кто? – спросил Егорка. Он готов был к провокациям.
– Мальчик, это соседка из второго подъезда. Твоя мама у магазина подвернула ногу, просит тебя спуститься, помочь ей…
Когда с мамой беда, кто помнит об осторожности? Егорка открыл дверь. Тут же она распахнулась настежь. Две обширные тетки и два крепких мужика – один в штатском, другой в полицейских погонах – ломанулись в комнату. Тетка, похожая на бомбовоз, приказала:
– Мальчик, сейчас поедешь с нами…
– В центр детской реабилитации. У нас есть на тебя документ, – добавила другая.
– А мама?..
– С мамой все в порядке. Она приедет туда позже…
Егорка Лесов был не из тех, кто делает две ошибки подряд.
– А… можно, я только возьму альбом и краски?
Тетки, довольные, что мальчик не спорит, закивали:
– Да, да. Только поскорее…
– И возьми еще зубную щетку.
Егорка спиной вперед шагнул в другую комнату. Захлопнул дверь. Услышав, как щелкнул замок, незваные гости всполошились.
– Мальчик! Не делай глупостей!
– Мы выставим дверь, – пообещал дядька в штатском.
– Не надо, – отозвался Егорка. – Я сейчас открою… – И открыл.
Только в руках у него были не альбом и краски, а старая отцовская «тулка» двенадцатого калибра.
– Ах ты вша… – выдохнул тот, что в погонах, и сделал шаг. И замер. Восьмилетний Егорка Лесов оттянул два курка – те были смазаны и отводились легко. Егорка с трудом, но быстро поднял к плечу приклад.
– Убирайтесь, – велел он.