Русский флаг - Александр Борщаговский

— Умопомрачительно! — рассмеялся Иона, поддержанный несколькими весельчаками.

Арбузов уставился на иеромонаха и упрямо повторил:

— Делал эволюции рассыпанными солдатами.

— Рассыпанными?! — Иона сложил свою полную руку ковшиком, прикрыл ею рот и проговорил, заикаясь от сдерживаемого смеха: — По-ди ж ты, рас-сы-панными!

Арбузов насупился. Стройный, с отличной выправкой и седеющими висками, облагораживающими его красивое смугловатое лицо, он продолжал гневно, отрывисто:

— Мы быстро окружали врагов. Мгновенно по сигналам делали перемены фронта. Ни один враг не ушел, не укрылся…

Иона странно, бочком выскользнул из комнаты. Арбузов, проводив его взглядом, круто повернулся к гостям и раздраженно ударил по левой руке перчаткой.

— Пошло-с, не приличествует священническому сану. — Арбузов самоуверенно оглядел присутствующих; они делали большие усилия, чтобы не рассмеяться. — Шутя, весело, как бы играя, лихие солдаты привыкали к бою на суше, научались применяться к местности. А враги, — Арбузов посмотрел на дверь, словно за ней притаился Иона, — враги собирались после учения ко мне во двор, и здесь раздавались песни, дребезжал барабан, шипела гребенка, пляс не переставал до поздней ночи.

Все молчали. Никто не решался открыть рот, боясь рассмеяться.

Привыкнув к обильному столу амурской экспедиции, Арбузов поразился скудному петропавловскому пайку, которому, наравне со всеми, были обречены солдаты его партии. Он стал распространять слухи, что имевшиеся в порту запасы провизии разосланы рабочим "Североамериканской компании", как он именовал Российско-Американскую компанию, что им, Арбузовым, замечена неполнота показанного в ведомостях провианта. Затем провиантский комиссар Арбузова нашел на одном из складских чердаков сукно, будто бы укрытое адъютантом губернатора. Рапорт следовал за рапортом, донесение за донесением.

Это начинало раздражать Завойко. Доносчика, поднявшего шум из-за армейского сукна, которое было на строгом учете у Завойко, он посадил на гауптвахту, а Арбузову указал на то, что его интерес и отеческие заботы должны простираться в равной мере и на сорок седьмой флотский экипаж и на портовую команду.

Десятого августа в Петропавловск пришел из Гамбурга клипер "Св. Магдалина" с большим запасом провизии. Арбузов снял фуражку и, перекрестившись, сказал:

— Слава богу, спасены от голодной смерти!

Офицеры удивленно посмотрели на Арбузова, который все еще продолжал стоять с непокрытой головой.

— Сколь ни бедно на Камчатке, — сказал Завойко, провожая взглядом тяжелые кули с мукой, покачивающиеся на спинах камчатских матросов, летом тут и сирота не умрет.

— А пасынок? — деланно улыбнулся Арбузов.

— Людям, живущим здесь, — ответил Завойко, пытаясь образумить Арбузова, — действительно приходилось переносить лишения и нужду и не раз видеть страдальческую смерть. А вы, — Завойко пожал плечами, — вы здесь без году неделю, живете в довольстве… Простите, не понимаю вас…

В тот же день между ними произошел разговор, который исчерпал терпение Завойко. Приведя в воинственный вид нарядные, холеные усы цвета воронова крыла, Арбузов предстал перед начальником.

— Василий Степанович! — начал он торжественно. — Полагаю единственно разумным провиант со "Святой Магдалины" разместить по разным домикам.

Завойко посмотрел в его светлые холодные глаза: "Что за блажь?"

— Я распорядился сгружать в портовые магазины, — сухо ответил Завойко.

— Знаю! — Капитан выжидающе потупил голову. — Взял грех на душу, приказал прекратить разгрузку!

— Это почему же-с? — голос Василия Степановича предвещал недоброе.

— До первых заморозков, бывающих здесь в сентябре, следует разместить провиант по частным домикам… Разумеется, только в верные руки…

— Странно, весьма странно, господин Арбузов! — Вертикальная складка прорезала лоб Завойко, на лице появилось несвойственное ему выражение злости.

— Если провиант останется в магазинах, — поучал Арбузов, — то при бомбардировке города гарнизон может разом лишиться всего.

— Значит, наши оборонительные сооружения вы ни во что не цените? Вы считаете, что мы позволим неприятелю беспрепятственно забрасывать порт ядрами и бомбами?!

— Оборонительные сооружения могут быть уничтожены! — воскликнул Арбузов; он начинал тяготиться тем, что приходится объяснять такие простые вещи.

— Только вместе с нами! Только вместе с нами! — повторил Завойко. Запомните это! Неприятель может завладеть землей, когда убьют последнего из нас. Это раз. Затем решительно запрещаю вам отменять какие бы то ни было мои приказы и распоряжения.

Вечером Арбузов получил предписание отправиться в Большерецк для ознакомления с южной оконечностью полуострова.

Размолвка эта не осталась секретом в маленьком Петропавловске. Сам Арбузов, искавший популярности и сочувствия, делал все для того, чтобы малейшая подробность его разговора с Завойко стала известной.

В несколько дней сблизившись с кружком Петра Илларионовича Василькова, Арбузов стал непременным посетителем его дома, а в лице жены судьи, доктора Ленчевского, столоначальника Седлецкого, полицмейстера Губарева и многих других приверженцев Василькова нашел людей, чутких к уязвленной гордости столь заслуженного офицера, людей, во всем осуждавших Завойко.

Поэтому, когда 14 августа Пастухов, находясь при Изыльметьеве и Завойко на Кошечной батарее, увидел шедшего по берегу Арбузова и перехватил недоуменный взгляд губернатора, он понял, что быть грозе. Но, против всех ожиданий, Завойко встретил своего помощника сдержанно. Довольно мягко, может быть именно потому, что все ждали грозы, он напомнил о необходимости отъезда.

Арбузов, вначале внутренне робевший, приободрился, встретив такой прием. Он увязался за Василием Степановичем, поминутно суясь во все дела.

На Перешеечной батарее работы подходили к концу. В нишах, закрытых от попадания снарядов со стороны Авачинской губы, устанавливали железные цистерны для хранения пороха, так как порохового погреба поблизости не было. На батарейную площадку укладывали импровизированные орудийные платформы, а со стороны внутреннего рейда, через бугор, подтаскивали длинные двадцатичетырехфунтовые пушки, снятые с правого борта "Авроры". Тут находился и инженер-поручик Мровинский, всегда аккуратный, подтянутый, с бледным, очень усталым лицом.

Группа рабочих — среди них Никита Кочнев и лобастый, большеголовый солдат сибирского линейного батальона Никифор Сунцов — водворила на место тяжелую цистерну, и теперь люди, измазанные землей, потные и всклокоченные, стояли, застигнутые начальством.

Завойко присел на казенную часть пушки.

— Что, ладно гнездышко? — спросил он.

Люди молчали. Чувствовалось, что они не разделяют мнения Завойко.

— Отвечайте же! — прикрикнул Арбузов, заметив здесь и своих людей.

— Так точно! Ладно гнездышко, ваше благородие! — тотчас же прокричал солдат высоким голосом.

Никифор Сунцов посмотрел на Завойко из-под тяжело нависшего лба и кустистых бровей и, обнажив желтые от табака зубы, сказал:

— Ладно-то оно ладно… Однако ж тут способнее чай кушать… Красота необыкновенная!

На полных губах Сунцова, которые не могли спрятаться в пышных рыжеватых усах, играла улыбка человека, способного при желании рассмешить всех, но из такта и приличия не делающего этого. А вид с батареи открывался поистине редкостный! Ветер играл мелкой волной, и солнце щедро роняло в залив золотую стружку. Вдали, слева, вставали утесистые, покрытые лесом берега внутренней Тарьинской бухты, мыс Калауш, а справа живописные, изрезанные ручьями берега Маховой бухты.

— Говоришь, способнее чай кушать? А службу боевую нести? — спросил Завойко.

Сунцов замотал головой:

— Не приведи господи!

— Что за вздор! — вспыхнул Мровинский.

— Погодите, погодите, господин Мровинский, — остановил его Завойко. Объясни-ка мне, голубчик, отчего ты так думаешь?

На лице Сунцова, крупном и добродушном, погасли огоньки юмора, он ответил, осторожно подбирая слова:

— Так что считаю… ваше превосходительство, местность открытая… Защиты от огня не имеется… прислуга, прямо сказать, как есть голая, незащищенная… Окромя пяток, — закончил он, улыбнувшись, и показал на земляную стену, в которую упиралась батарея.

— Глупости! — Мровинский недовольно надул губы и махнул рукой. — Я уже докладывал вам, Василий Степанович, что корабельная артиллерия не может действовать по возвышенности иначе, как полузатопив суда. А ты как полагал? — обратился он к Сунцову.

— Не могу знать, — ответил солдат.

— Дур-р-рак! — звучно произнес Арбузов.