Холодная война. Свидетельство ее участника - Георгий Корниенко

Неудивительно, что такое сообщение лишь подстегнуло уже развернувшуюся в США и других странах шумную кампанию против СССР. Дополнительное заявление ТАСС от 3 сентября, в котором упоминалось о предупредительных выстрелах с советского истребителя, но по-прежнему делался вид, будто мы не сбивали его, подлило еще больше масла в огонь. Только 6 сентября, когда ввиду всеобщего осуждения нашей линии поведения ее неразумность стала абсолютно ясной, было наконец опубликовано Заявление Советского правительства примерно такого содержания, каким, по моему мнению, должно было быть самое первое наше сообщение. Но было уже поздно — ущерб, нанесенный интересам и престижу Советского Союза, был большим и долговременным.

Между тем, поступи мы так, как я предлагал, действия советских войск ПВО были бы восприняты в мире, думалось мне, с бόльшим пониманием и снисходительностью к случившемуся при всей его трагичности. Правда, моя уверенность в этом поубавилась, когда я увидел, насколько предвзято повел себя Вашингтон.

Утром 1 сентября, примерно через восемь часов после ночного звонка заместителя госсекретаря Бэрта в советское посольство в Вашингтоне, поверенного в делах СССР О. Соколова пригласил другой заместитель госсекретаря, Иглбергер. На этот раз было заявлено, что, по имеющимся у американской стороны данным, советские радиолокационные службы обнаружили южнокорейский пассажирский самолет в районе Камчатки около 05 часов местного времени и продолжали следить за ним в течение двух с половиной часов, после чего он был сбит советским истребителем над Сахалином. Сказанное Иглбергером лишний раз подтвердило то, что было ясно и без этого: соответствующие американские службы не только следили за действительным маршрутом полета южнокорейского самолета, но и фиксировали работу советских средств ПВО, задействованных в связи с нарушением им воздушного пространства СССР.

Вслед за этим государственный секретарь Шульц провел срочно созванную пресс-конференцию. Ссылаясь на имеющиеся у американского правительства записи радиопереговоров советского пилота, сбившего южнокорейский самолет, с наземным командным пунктом, Шульц изобразил дело таким образом, будто и пилоту, и тем, кто давал ему команды с земли, было совершено ясно, что они имеют дело с гражданским, пассажирским самолетом, и тем не менее они хладнокровно решили уничтожить его. Более того, вопреки содержанию имевшейся у американцев магнитофонной записи радиопереговоров пилота с землей Шульц прямо утверждал, что «нет свидетельств того, чтобы Советский Союз подавал какие-либо предупредительные сигналы корейскому самолету или требовал от него посадки», а также «нет указаний на то, что Советский Союз попытался предупредить самолет путем пуска трассирующих снарядов». Соответствующие части магнитофонной записи, свидетельствовавшие об обратном, были вырезаны и при передаче этой обработанной записи в Совет Безопасности ООН.

Когда через некоторое время американская сторона вынуждена была придать гласности более полную версию записи, эти пропуски попытались объяснить лингвистическими трудностями. К переводу были привлечены, похоже, действительно далеко не лучшие знатоки русского языка — так, например, восклицание пилота «елки-палки» было переведено как «чепуха». Но ясно, что такие доклады пилота на землю, как «у меня уже горят предупредительные огни» и «даю очередь из пушек», были опущены из первоначально опубликованной записи не из-за лингвистических трудностей, а по чисто политическим соображениям. Лживая версия, будто Советский Союз осознанно пошел на уничтожение пассажирского самолета, тиражировалась в многочисленных инструктажах для журналистов, проводившихся представителями государственного департамента и Белого дома.

В таком же плане, но в еще более резких тонах были выдержаны заявления, сделанные от имени, а затем и самим президентом Рейганом, — в них однозначно говорилось о «варварском», «террористическом» акте Советского Союза в отношении пассажирского самолета.

При всем том, что и линия поведения советского руководства сразу после инцидента была, как говорилось выше, не самой умной, развернутая Вашингтоном кампания по обвинению СССР в умышленном уничтожении пассажирского самолета не только вызывала естественные резко негативные эмоции у советского руководства, но и утверждала его во мнении насчет причастности американских служб к случившемуся. А кампания очернения Советского Союза и велась, мол, для того, чтобы скрыть эту причастность. Это мнение подкреплялось и поступавшими из американских же источников сведениями о том, что разведывательные службы США располагали данными, свидетельствовавшими, что советская сторона на самом деле приняла южнокорейский самолет за разведывательный самолет РС-135 и для этой ошибки были определенные объективные основания.

И действительно, как позже подтвердилось, еще за полтора часа до выступления Шульца перед журналистами утром 1 сентября разведывательное управление ВВС США представило руководству Пентагона, а затем и в Белый дом свое заключение, основанное на анализе американских технических данных и всех обстоятельств событий прошлой ночи. Вывод был однозначным: русские, зафиксировав в районе Камчатки появление вначале разведывательного самолета РС-135, а затем рядом с ним второго самолета, в дальнейшем приняли вторгшийся в их воздушное пространство самолет за РС-135 и в итоге решили сбить его, будучи уверены в этом. В заключение давалось технически грамотное объяснение и тому, почему советский летчик мог не заметить различия между РС-135 и «Боингом-747»: советский истребитель, судя по данным радиоперехвата, все время находился ниже его (как оно и было на самом деле), а это, тем более в ночных условиях, не позволило пилоту разглядеть характерный для «Боинга-747» «горб» на его фюзеляже.

Специалисты ВВС были убеждены в своих выводах, и каково же было их удивление, когда они увидели по телевидению Шульца, потрясавшего перед журналистами какой-то бумагой, будто бы доказывавшей злодейское уничтожение Советским Союзом пассажирского самолета. Один из них вспоминал позднее: «Мы все говорили: «Как может этот сукин сын так поступать? Он бесчестит всех нас. Он занимается использованием разведки в политических и бесчестных целях — размахивает этой бумажкой как бы в знак того, что сказанное им подкреплено достоверными разведывательными данными». Людям никогда не понять, какой удар ощутили на себе те, кто считает себя офицерами технической разведки, когда Шульц, поднялся и сделал свое заявление».

К заключению о том, что советские службы ПВО и ВВС действительно приняли южнокорейский самолет за РС-135, вскоре пришли и другие разведывательные службы США. Упорствовал только директор ЦРУ Кейси, настаивавший на том, будто бы в Москве знали, что сбивают пассажирский самолет, а это давало США хороший шанс для «избиения русских». Поэтому эта версия и была взята на вооружение политическим руководством США. Наряду с неуклюжим поведением Москвы после гибели самолета такая постановка вопроса во многом обусловливала остроту ситуации, сложившейся в связи с инцидентом.

То, какого накала достигла эта ситуация, особенно наглядно проявилось при встрече Шульца и Громыко 8 сентября в Мадриде, куда они оба прибыли для участия в очередном раунде Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Встреча, проходившаяся в резиденции посла США, нарочно была обставлена американцами так, чтобы перед всем миром продемонстрировать резкость и жесткость позиции США. В резиденцию было приглашено необычно большое число теле- и фотокорреспондентов, на глазах у которых Шульц даже не подал руки Громыко, а затем, заняв прокурорскую позу, стал отчитывать СССР за «содеянное злодейство». Громыко отвечал ему столь же резко. Был момент, когда оба они вскочили и, казалось, были готовы схватить друг друга за грудки. По словам «Нью-Йорк таймс», Шульц вел себя, «как боксер тяжелого веса, стремящийся привлечь внимание прессы перед схваткой в 15 раундов».

И в те дни, и в последующем не только в СССР, но и в США и других западных странах многие задавались вопросом, чем объяснялась столь агрессивная линия поведения американского руководства.

Кое-кто (хотя и не очень многие) на Западе допускал вероятность того, в чем было уверено советское руководство: вторжение южнокорейского самолета в воздушное пространство СССР было заранее организовано — с ведома или без ведома Белого дома — американскими разведывательными службами, а последовавшая затем яростная антисоветская кампания имела своей целью прикрыть эти действия. Как было известно, даже некоторые американские сенаторы и конгрессмены не исключали возможности того, что более чем странный полет южнокорейского самолета — дело рук американской или южнокорейской спецслужб. Этой точки зрения придерживались и авторы ряда опубликованных позже книг.