Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия. - Елена Лаврентьева

— Вы знаете, что покойный Гольцман был человек смирный, кроткий, богобоязливый и честный до крайности: но вы, может быть, не знаете, что жена его, несмотря на свою привлекательную наружность, имела совершенно противный нрав. Впрочем, одни только самые приближенные к Гольцману могли знать об этом, потому что он никогда не роптал на судьбу свою. По окончании войны один пленный француз, который во все время своего плена посещал ежедневно дом Гольцмана, не захотел воспользоваться свободой, возвращенной ему по случаю заключения мира, и расположился на жительство в Яуэре. Это обстоятельство удивило многих, потому что француз не имел ни состояния, ни ремесла, ни таланта для пропитания себя в чужой земле. Дело в том, что он влюбился в трактирщицу и дал ей слово жениться на ней, как скоро она овдовеет; но так как Гольцман был еще не стар и здорового сложения, то преждевременному жениху предстояло долго ожидать брака, а может быть и никогда его не видеть, тем более что жена Гольцмана была только пятью годами моложе своего мужа и, ведя не совсем воздержанную жизнь, легко могла отбыть прежде него в царство мертвых. Дела Гольцмана были в хорошем состоянии; он нажил себе порядочный капитал и, за неимением детей, намерен был взять в свой дом одного бедного сироту, которого отец, друг Гольцмана, был убит в сражении. Он полагал, что занятия по воспитанию и образованию этого приемыша послужат ему некоторым развлечением от домашних междоусобий; но ожидания его не совершились, как вы сейчас увидите.

Гольцман имел сношения по торговле с суконным фабрикантом Кунценбергом из Бреславля: с этим почтенным негоциантом я был знаком с детства, мы воспитывались вместе в одном училище, словом сказать, он был моим искренним другом. Когда Кунценберг приезжал в Яуэр, он всегда останавливался у Гольцмана. Раз, как-то… это было шестнадцатое апреля 1817 года… он, имея до него особую надобность, приехал в наш город и по обыкновению остановился в трактире «Золотого Льва». Жена Гольцмана объявила приезжему, что хозяина в городе нет, что он уехал по делам. На вопрос, скоро ли он будет, она отвечала, что этого и сам Гольцман при отъезде не мог определить. Кунценберг решился дожидаться его возвращения и расположился в трактире. Когда настал вечер, он лег в постель и скоро заснул крепким сном. Но вдруг, около полуночи, он чувствует, что с него кто-то тащит одеяло и будит, толкая в плечо. Он в просонках открывает глаза, глядит… не грезы ли?.. всматривается пристальнее и едва верит своим глазам!.. Перед ним стоит сам Гольцман, бледный мертвец, покрытый саваном; на груди у него глубокая рана, он обагрен кровью. Кунценберг невольно испустил крик; но призрак, зажав ему рот рукою, сказал: «Не кричи и не буди никого в доме: жена моя тебе сказала, что я отлучился по делам — это неправда. Она меня зарезала ножом… да! Да! Зарезала ножом и, чтобы утаить свое преступление, спрятала мое тело под кучею сору, на дворе. Успокой мой прах и предай его земле; если ты это исполнишь, будь уверен, что я у тебя в долгу не останусь». Сказав эти слова, мертвец исчез. Кунценберг долго был ни жив ни мертв от этого необыкновенного явления; наконец ему пришла мысль, что его видение было действием напряженного воображения. Успокоенный этою мыслью, он опять уснул, встал рано и пошел прогуливаться; ночное приключение повсюду его преследовало. Несколько раз он решался идти к бургомистру, чтобы рассказать ему все, но опять раздумывал, опасаясь, чтобы его не приняли за какого-нибудь духовидца и не осмеяли за легковерие. Притом же он сам не был в состоянии отдать себе ясного отчета, видел ли он все это действительно наяву или только во сне. Возвратившись домой, он нашел, что трактирщица занималась преспокойно своим хозяйством; на вопрос его, скоро ли будет ее муж, она без малейшего смущения отвечала: «Бог знает!» Кунценберг, убедившись еще более, что явление предыдущей ночи существовало только в его воображении, перестал беспокоиться и не открыл никому своей тайны. Между тем Гольцман к вечеру не возвратился, и Кунценберг принужден был провести еще следующую ночь в его доме. Под вечер он улегся спать и непробудным сном проспал до двенадцати часов; но в самую полночь опять он чувствует, что кто-то его толкает и будит, называя его по имени. Ужаснувшись, он привстал на постели: и что же?.. Перед ним та же тень Гольцмана, только на этот раз с суровым видом. «Ты не послушался меня, — заговорил призрак, — а я тебе сказал правду: жена моя меня убила. Объяви о том полиции и похорони мое тело. Если ты этого не исполнишь, горе тебе! Если же ты предашь земле прах мой, то в знак благодарности я тебе предскажу час твоей кончины». С этими словами тень исчезла. Пораженный вторичным явлением, Кунценберг соскочил с постели в чрезвычайном смущении; ему было душно: мысль, что находится под одним кровом с злодейкой, которая умертвила своего мужа, до того его встревожила, что он бросился бежать из этого проклятого дому и до рассвета бродил по улицам города. Я в то время жил на даче, за городскими воротами, где разводил небольшой сад, как поутру вбегает ко мне Кунценберг в ужасном смущении и с растрепанными волосами, берет меня за руку и выводит в сад. Тут он, дрожа еще от страха, рассказывает мне свои приключения и просит совета. Его рассказ меня немало поразил; я сказал ему, что надобно немедленно спешить к бургомистру и просить его о приказании произвести обыск по объявлению мертвеца.

Мы отправились к бургомистру, которому рассказ Кунценберга показался сначала шуткою; он удивился даже, как можно тревожить начальство из-за пустых сновидений. Тогда я стал доказывать, что обязанность его требует исследовать по крайней мере причину неожиданного отсутствия Гольцмана и что даже можно, под предлогом соблюдения чистоты в городе, приказать свезти всю кучу сору с его двора. После долгих убеждений бургомистр наконец согласился на последнее и, взяв с собой полицейскую команду, отправился прямо в дом Гольцмана. Хозяйка на эту пору вышла на рынок для покупки провизии. Тем удобнее можно было приступить к делу. Принялись рыться в куче сору и скоро вытащили окровавленный труп несчастного хозяина дома, в том самом виде, как он ночью являлся Кунценбергу. Все присутствующие остолбенели от изумления. В то самое время преступница возвращалась домой и, увидев эту ужасную сцену, побледнела и упала в обморок. Ее взяли под стражу и заключили в тюрьму. Тело покойника, освидетельствованное по судебному порядку предано земле попечением Кунценберга, который, после столь страшных приключений, спешил как можно скорее вырваться из нашего города; но местное начальство удержало его еще до следующего утра, потому что необходимо было отобрать от него формальным порядком некоторые показания для предстоящего суда. Так Кунценберг вынужден был провести еще ночь в том доме, где совершилось преступление. «По крайней мере, — думал он, — теперь я отдохну на свободе после тревоги прошедших двух ночей», и, в этой надежде, он улегся спать ранее обыкновенного. Довольно спокойно проспал он до полуночи, но когда пробило двенадцать часов, с ним случилось опять то же пробуждение и тот же страх: тень Гольцмана снова явилась перед ним. Только на этот раз на лице Гольцмана изображалось спокойствие и удовольствие. «Я пришел благодарить тебя, — сказал мертвец, — и вместе с тем исполнить свое обещание: ты умрешь ровно через год в двенадцать часов ночи. Готовься к смерти и прощай!»

Легче вообразить, нежели описать, в какое положение повергло моего друга это третье духовидение. Кунценберг был человек с твердым умом и с религиозным чувством: смерти он не страшился, однако мысль, что он как будто приговорен к неминуемой смерти в определенный час и что через год, наверное, не будет существовать более, взволновала его душу до того, что едва не ввергла его в отчаяние. Соображая все обстоятельства последних трех ночей, ему трудно было не поверить предсказанию тени Гольцмана, и потому, покорясь судьбе, он начал мало-помалу сродняться с мыслью о своей близкой кончине и решился между тем устроить все свои дела и приготовить душу к переходу из временной жизни в вечную: для этого он вменил себе в непременную обязанность удалиться от всех шумных увеселений и светских развлечений. Из веселого светского человека он сделался задумчивым и недоступным для всех, кроме коротких друзей; устроил дела свои и оставил торговлю. Узнав его тайну от него самого, я решился провести с ним весь тот год до самого рокового часу, чтобы отвлекать его от мрачных мыслей.

Для этого переехал я в Бреславль, где Кунценберг имел свое постоянное жительство. Мои и других друзей усилия увенчались некоторым успехом: Кунценберг стал забывать о предсказании, потому что ничего не предвещало ему скорой смерти. Между тем время быстро летело, и скоро настал последний день года: это было семнадцатого апреля. Я пригласил Кунценберга и всех наших общих приятелей съехаться ко мне в этот день, с тем чтобы провести вместе полночь и не расставаться прежде этого опасного часа. «Какое несчастие, — думали мы, — может постигнуть Кунценберга в кругу нашем, когда он совершенно здоров, когда никакая опасность ему не угрожает, когда мы все будем за ним ухаживать, как нянька за ребенком до истечения определенного предсказанием часа? Лишь бы только полночь благополучно прошла: тогда все опасения наши будут кончены». Так рассуждали мы и, кажется, довольно основательно. Но вот уже часовая стрелка подвигается к цифре XII; вот уже слышен звон часов, извещающий роковой час полуночи.