Век Константина Великого - Якоб Буркхард

В свете всего вышесказанного вспомним частью высказанное, а частью утаенное Евсевием: при начале гонений в двух местах вспыхнули мятежи – в Каппадокии, район Мелитены, и в Сирии. Что касается хронологии, тут Евсевий не вполне надежен, но другого документа у нас нет. Сперва он рассказывает о выходе эдикта, потом о начале преследований в Никомедии, и именно во дворце, и описывает геройскую смерть придворных христиан. Дальше он повествует о пожарах во дворце и казнях христиан в связи с этим и о том, как выкапывали трупы убитых мальчиков-слуг. Он продолжает: «В скором времени, когда некие люди попытались завладеть царской властью в области, именуемой Мелитенской, а другие – в Сирии, вышел царский указ повсюду бросать в темницу и держать в оковах предстоятелей церквей». Затем, справедливо или нет, христианам приписывается попытка узурпировать власть, после чего и были схвачены епископы. Однако в числе людей, непосредственно принимавших во всем этом участие, непременно находились солдаты, ибо без них захват трона невозможно представить, и если это были христиане, то, очевидно, отставные солдаты. Можно возразить, что попытки узурпаций проистекали из отчаяния, так как преследования уже начались, но равно вероятно, что императоры уже знали о беспокойствах среди отставных бойцов. Если верны данные Евсевия о событиях и хронологии, а мы отрешимся от вкладываемого автором смысла и подойдем к источнику с чисто научной точки зрения, естественно предположить, что императоры столкнулись с вооруженной оппозицией и подавили мятеж.

Наконец, насколько известно содержание эдикта, власти намеревались не прямо уничтожить христиан, но постепенно ослабить их, дабы возвратить в лоно язычества. Их собрания запретили, их церкви разрушали, их священные тексты сжигали. Кто владел почетными должностями и другими чинами, те утратили их. В судебных разбирательствах против христиан из любого сословия применялись пытки. Эти верующие теряли права, по закону предоставляемые всем; пока рабы-христиане хранили верность своей религии, их нельзя было отпускать на волю. Приблизительно такие распоряжения были оглашены 24 февраля 303 г., сперва в Никомедии, которая в то время была резиденцией Диоклетиана и Галерия, и затем – во всей империи.

В самой Никомедии преследования начались в предыдущий день, на который приходился праздник Терминалий, когда префект гвардии в сопровождении офицеров и должностных лиц разграбил, а преторианцы сломали огромную церковь.

После вывешивания эдикта первой его жертвой стал почтенный христианин, разорвавший его на клочки, презрительно заметив, что в нем снова извещают о победах над готами и сарматами. Человек этот был убит. Поведение столь вызывающее нельзя объяснить иначе, как допустив, что даже в этот переломный момент еще оставалась надежда на всеобщее сопротивление.

Дальше нам рассказывают о жестоких пытках и казнях множества дворцовых чинов и слуг, причем по имени названы Петр, Дорофей и Горгоний. Евсевий, конечно, сообщает нам только, что они пострадали из-за своего благочестия, но если бы дело было только в этом, по закону бы их просто разжаловали. Откуда такое зверство по отношению к тем, кого императоры считали раньше своими детьми, хотя и знали об их христианской вере? Очевидно, по мысли правителей, они участвовали в некоем заговоре.

Между тем дворец в Никомедии вспыхивал дважды. Согласно Лактанцию, поджечь его велел Галерий, дабы обвинить христиан, которые якобы сговорились с придворными евнухами; и Диоклетиан, всегда полагавший себя очень умным, не смог распознать правду, но тут же оказался охвачен беспредельной ненавистью к христианам. Тут уже невозможно опираться на пристрастного писателя; но каждый, кто изучал историю Диоклетиана, наделит его количеством сообразительности достаточным, чтобы суметь разоблачить грубейшее надувательство, которое описывает Лактанций. Огонь разгорелся в той части дворца, где жил сам Диоклетиан. Но Галерий был последним человеком, кто поджег бы крышу у себя над головой. Самое вероятное, что придворные-христиане, оказавшиеся под угрозой, были виновны; скорее всего, они хотели запугать суеверного императора, а не убивать его. На позднейшем торжестве Константин, в то время находившийся в Никомедии, попытался оправдать всех разом, заявив, что дворец подожгло молнией, как будто молнию можно спутать с чем-то еще. Оба императора действительно были убеждены в виновности христиан, и расследование преступлений приняло кровавую окраску. «Даже могущественнейшие евнухи, некогда распоряжавшиеся дворцом и императором, были преданы смерти». Ничего удивительного, что после столь скорбных событий эдикт проводился в жизнь с неумолимой строгостью и его дополнили последующие указы.

Скоро, о чем уже шла речь, начались восстания восточных христиан, которые вызвали второй эдикт, повелевавший арестовать всех глав общин.

Вероятно, читатель не одобрит такую постановку проблемы. Справедливо ли обвинять христиан из-за того, что их преследовали? Так поступали французские фанатики в 1572-м, и так же – в Вальтеллине в 1620 г.; чтобы оправдать потоки пролитой крови, они объявили, что всего лишь сумели предвосхитить жестокий заговор, замышленный поверженными противниками.

Во-первых, никто не говорит об общехристианском заговоре против правителей или вообще против язычников. Наша значительно более осторожная версия выглядит примерно так: некая часть придворных христиан, возможно очень немногочисленная, и некая часть провинциальных офицеров-христиан решила, что они смогут осуществить государственный переворот и передать империю в руки христиан или кого-то, кто им благоволит, намереваясь, может быть, пощадить самих императоров. Не исключено, что Галерий действительно обнаружил свидетельства этого прежде Диоклетиана и что последнего только с большим трудом удалось убедить.

Во-вторых, никто не станет отрицать, что среди христиан того времени нашлись бы люди, кого нимало не смутил бы такой переворот. Описание Евсевия достаточно выразительно. С другой стороны, земная власть неспособна смягчиться, когда угрожают самому ее существованию.

Несчастье заключалось в том, что правители обобщили ситуацию и стали действовать так, будто виноваты были все христиане, и еще в том, что тогдашний закон был слишком скор на пытки и на жестокие казни. Но, чтобы верно судить об отдельных случаях, нам нужны лучшие источники, нежели «Деяния мучеников». Так или иначе, огромное количество людей со временем примирилось с жертвоприношениями, и последние эдикты Диоклетиана, о которых еще пойдет речь ниже, исходили, видимо, из предпосылки, что успех в общем и целом достигнут и что противников осталось не так и много. Например, изъятие священных книг долженствовало лишить общины духовной поддержки.

Но имевшиеся противоречия создавали крайне напряженную ситуацию. Подробно проследить ужасающий ход событий не входит в задачу данной книги. Что касается соправителей Диоклетиана, август Максимиан весьма усердствовал в деле гонений, тогда как цезарь Констанций Хлор, человек мягкий и монотеист, довольствовался тем, что во вверенной ему области – в Галлии и Британии – разрушал церкви. Так или иначе, при его дворе, в Трире или Йорке, христиане были, причем в том числе и воины. Но в других частях империи гонения все ужесточались. Судя по множеству пыток и мученических смертей, похоже, что дознания проводились крайне жестоко; но нужно помнить – судьи, очевидно, полагали, что имеют дело с политическим разбирательством, и обязаны поэтому любой ценой исторгнуть признание. Позиции должностных лиц сильно различались между собой. В Африке, где о политике речь практически не шла, где требовалось, в сущности, только сдать священные тексты, христианам часто давали понять, что даже к этому их не будут вынуждать особенно сильно. Но многие вызывающе объявляли, что не отдадут хранимые священные тексты, и гордо принимали смерть. Другие тут же покорились приказу и отнесли властям все, что у них было; этих позднее клеймили именем traditores, предатели. Вообще среди христиан обнаружилось чрезвычайное разнообразие черт характера, от позорнейшей слабости до фанатической дерзости; находились между ними и великолепные образцы спокойной и разумной стойкости. Кое-что мы узнаем также о людях, составлявших низший уровень структуры христианской общины. Были люди, желавшие искупить какое-нибудь свое преступление мученической кончиной, подобно тысячам грабителей и убийц, отправившихся в Первый крестовый поход. На других лежал огромный долг государству из-за налогов, которые они не могли платить, или же на них наседали частные кредиторы, и такие люди искали избавления от забот в смерти или же, терпеливо снося пытки и заключение, надеялись заставить богатых христиан помочь им. Кроме того, были нищие, для которых жизнь в застенке была слаще, чем за его пределами, поскольку христиане бесстрашно доставляли своим пленным братьям не только вещи первой необходимости. Карфагенский епископ Мензурий обладал достаточной долей рассудка и смелости, чтобы, увидев все это, объявить: тех, кто без нужды принял мученическую кончину, нельзя почитать как мучеников.