Химера - Джон Барт

Не беда, что события в этой, по словам Брея, "квинтэссенции художественной, то есть вымышленной литературы" были лишены порядка и в общем-то весьма причудливы, как то свойственно и синопсису лекционного свитка; они явно выказывали присутствие Полиида – Полиида, чье имя я не уставал призывать и поминать – без всякого результата. Восстановив всю свою начальную убежденность, Джером Бонапарт Брей героически заключает воззвание к Исполнительному секретарю Приливного Фонда кратким перечнем ожидающих его впереди работ: в Год Е (# 1974/5), предполагая, что Фонд возобновит свою поддержку, он реконструирует и перепрограммирует Компьютер, чтобы сложить "Беллерофониаду", каковую он теперь описывает как "изысканное пятно на чистой ничтожности "NOTES"; решающий изъян, который придает совершенство моей имитации несовершенного романного жанра, подобно тому как искусная личинка Schizura unicomis подражает не безупречному листу гикори (на самом деле никогда не обнаружимому), но, и в этом ее безукоризненность, ущербной и пострадавшей от насекомых истине реальных листьев". В год S Компьютер произведет окончательную распечатку завершенного романа; за его публикацией сразу же воспоследует Вторая Американская Революция и, как и первая, потянет за собой и другие, на сей раз повсюду; Дж. Б. Брей и Г. Мэк II вновь по праву обретут законно причитающиеся им троны – поначалу монарший во Франции и Англии соответственно, а постепенно и императоров Запада и Востока; будут уничтожены все существующие запасы ДДТ, пиретрина и прочих подобных варварских отрав, а их производство на веки вечные запрещено; мир вступит в Новый Золотой Век.

Я затрепетал от симпатии к этому видению, более возвышенному в своем уповании на искупление не одного человека, а всего человечества, чем мое собственное, – и из жалости к бедному, несчастному визионеру, ибо его грезы с той же легкостью были повергнуты долу небрежно нацарапанной от руки на его прошении резолюцией, с какой я тем же самым прошением прихлопывал гнусавящую в воздухе болотную мошкару:

В архив. Забыть. Сбросить обратно в реку. Никакой нужды связываться (или отвечать). Т. Э.

Никакой помощи Дж. Б. Б. (как я тогда думал) ждать через зоны не приходилось – хотя он, может статься, мне и в самом деле помог. В печали я вновь спустил на прилив бреевский проспект и провел смурную ночь в размышлениях о моей собственной истории и стремлениях. Поутру, в нетерпении дожидаясь, когда очередной подъем воды принесет мне послание, я бродил по бережку, высушенный солнцем, просоленный морем, и пек ракушками по воде блины. Вернувшись к своему исходному пункту, я обнаружил в отмечавших высшую точку прилива водорослях, среди которых так и скакали песочные блохи, не привычный кувшин, а на диво прозрачную стеклянную бутылку, ничего похожего на которую я никогда не видал; она со всех сторон была опутана насквозь пропесоченным взморником, нашпигованным крохотными мидиями. Снаружи, оттиснутыми прямо на стекле по кругу буквами, таинственное послание: НИКАКИХ ВЛОЖЕНИЙ НИКАКИХ ВОЗВРАТОВ; внутри-сложенные листы бумаги. Трясущимися руками содрав с бутылки пробку-бескозырку, я перевернул ее вверх дном; записи не проходили через горлышко. Я отыскал под рукой достаточно прямую палочку и принялся выуживать из бутылки ее содержимое, всхрюкивая всякий раз, когда поклевка срывалась.

– Ради всего святого, разбей ее! – прокричал изнутри едва слышный голосок. Схватившись за горлышко, я шваркнул бутылку о замшелую, всю в ракушках, скалу. Недостаточно сильно. Лицо мое покрылось потом. С третьего замаха стекло наконец разлетелось вдребезги, и наружу выпали записи: поллиста шершавой линованной бумаги, сложенные втрое. На верхней строчке, когда я развернул документ, обнаружились написанные темно-красными чернилами слова:

На второй снизу -

Строчки между оказались пусты, как и место ниже льстивого завершения. Кое-где из-за грубости и шероховатости бумаги чернила расплылись вокруг букв волокнистыми пятнами. Пав духом, я швырнул пустую бумагу наземь, где она тут же обратилась в какую-то отталкивающую ничтожную личность, причудливо одетую и с ячменем на глазу, от которой за версту разило мочой и прокисшим хлевом.

– Проклятье, – произнес Полиид, обозревая себя и принюхиваясь. – Видишь, заделался твоим кузеном Персеем – думал, что сойдет. И вот чем кончилось – пришлось цепляться за буквы. Как дела? Не бери в голову, я и так знаю.

– Вся моя жизнь – сплошной ляпсус. Я не легендарный герой и никогда таковым и не стану. Мне уже сорок. Мне предстоит умереть и быть забытым, как и всем остальным.

– Как и твоему брату?

– Не бери в голову. Как мне поскорее достичь бессмертия?

Полиид покосился на меня:

– Ты уверен, что мне доверяешь? Твоя жена, похоже, считает, что в последний раз я слинял, чтобы тебя провести.

– Может, так оно и было. Но ты не сумел.

– С чего это я должен каждый раз тебе помогать, стоит тебе во что-нибудь вляпаться? Думаешь, очень приятно было быть все эти годы Болотным Старцем? – Он шлепнул себя по руке: – Треклятые москиты. А на дары моря, весь этот чертов сифуд, у меня аллергия.

– У тебя, очевидно, нет выбора, – отвечал я. – Работенку эту навязал тебе Зевс, разве не так? Следовательно, в твоих интересах, чтобы я осозвездился на манер Персея. Кто вспомнит помощника, если этого не сделает герой?

– Аргументы опусти, – сказал Полиид. – Мне уже известно, чем кончится эта история.

Я поднажал на него, чтобы вытянуть это знание.

– Не бери в голову. На данном этапе я тебе советую – и этого вполне достаточно. Хочешь быть легендарным героем – следуй Схеме. Хочешь следовать Схеме – уходи в Четвертом Квадранте из города и т. д. Хочешь уйти из города и пойти в стиле Персея на второй круг – потрудись оторвать Пегаса от земли. Хочешь, чтобы Пегас летал как прежде, – не трать свое время со мной и Афиной.

Знаю я о том или нет, заявил он, но езда на крылатом коне всегда включала в себя благосклонность не одной богини, а двух, проявленную в свойственных каждой из них благодеяниях. Уздечка Афины осаживала и сдерживала жеребца, но в небеса его поднимала священная трава Афродиты.

– Гиппоман!

– Что же еще? В молодости тебе не было нужды об этом задумываться, разыскивать пришлось уздечку. Теперь ты уже сам узда уздой – совсем не гип-гип; и поверь мне, в твоем возрасте отыскать его ох как не просто.

Да неужели? Разве он не растет в полнолуние у криницы Афродиты и т. д.?

Полиид подмигнул:

– Ничего себе были денечки, а?

Тогда, может, в стигийских топях, где добывал себе снаряжение Персей? Не должен ли я закрыть глаза и руководствоваться своим носом, не открывая первых, пока не буду вынужден…

– Сброс. Не будь наивен, он прямо у тебя под носом, но это не означает, что ты его учуешь.

Я чуть ли не на четвереньках зашелестел средь тростника и камыша.

– Мальчик мой, – произнес Полиид. – Вот что я тебе скажу: забудь о повторном посещении тех мест, где ты откалывал свои номера, ладно? Это вовсе не "Персеида". Вместо этого погляди-ка на всех женщин, которых когда-либо любил, – по порядку, такие вещи Афродита ценит. Где-то в очереди наткнешься на большое Г. Завидую тебе. Получишь Схему, придерживайся ее. Свидимся на небесах.

У меня было о чем еще его спросить: перезарядив Пегаса, куда мы с ним должны были лететь? Если считать, что начало своим розыскам я положу в Коринфе, должна ли сопровождать меня туда Филоноя, или же мне следует ее избегать, пока не подойдет ее очередь? Ну и на ту же тему: сколько женщин включать в серию – и которых? С ходу я мог назвать только двух – его дочь Сивиллу и свою жену, – к которым я заметный промежуток времени в ощутимой степени испытывал страсть; но были и другие – младший капрал амазонок, к примеру, – которые в какой-то миг властно меня привлекали, и еще другие, с которыми я развлекался – когда час, когда целые выходные. Кого считать? Но Полиид уже перекинулся из отвратительно выглядящего коротышки в драгоценную Схему -

которую я выхватил прямо из ила, сложил на манер давешней аквадепеши и устремился домой.

– Объявляю посадку, – сказал я Филоное и, подровняв на пристани шеренгу наших детишек и министров своего кабинета, провозгласил: – Не берусь сказать, когда мы вернемся, да и вернемся ли вообще. Вот тебе, Лаодамия, мое обручальное кольцо – повесь его на ниточке себе на шею. Если вы, мальчики, начнете препираться, кому из вас присвоить в мое отсутствие царство, разрешите этот вопрос, выяснив, кто сможет прострелить сквозь колечко стрелой. Хе-хе. Министры, поняли?

– Мы постараемся быть достойными подростками, – отвечали нестройным унисоном Гипполох, Исандр и Лаодамия – скорее материнская кровь, нежели моя, – избегая западни бунтарства ради бунтарства, к которой, естественно, склоняют не до конца вышколенные юношеские страсти, и почитая накопленный нашими предками опыт, воплощенный в культурных традициях и существующих общественных установлениях; в то же время мы, конечно же, будем смотреть на эти традиции и установления с новой, свойственной юности точки зрения, имея в виду не их разрушение, а нескончаемое развитие. Развлекайтесь.