Кладбище - Эдриан Маккинти

— Сюда, — сказал Трахнутый. Он вел меня не к флигелю, а к двери полуподвала главного здания усадьбы, и я почувствовал, как у меня немного отлегло от сердца. Если мне не удалось убедить Трахнутого и он намерен держать меня здесь как в тюрьме — что ж, я не против. Рано или поздно резервные агенты ФБР обнаружат исчезновение Саманты и начнут искать меня. Если я к тому времени буду еще жив, они найдут меня здесь, а если мне повезет, то это произойдет еще до того, как Трахнутый опробует на мне свое искусство.

Пустой экран включенного телевизора едва освещал мрачную комнату с низким потолком, застоявшийся воздух которой был насыщен запахами сырости и плесени. Жалюзи были опущены, но солнце все же просачивалось через щели внутрь; в его лучах были ясно различимы пылинки, поднимавшиеся вверх вместе с теплым воздухом от нагревшегося пола. Снаружи начинали свою песнь сверчки и кузнечики, а слепни и оводы, пробудившись от ночной неподвижности, готовились вылететь на охоту за населением острова.

Утро.

Я чувствовал себя совершенно разбитым, но и Трахнутый тоже утомился. Он оказался не готов к работе, которую взвалил на свои плечи. Что за удовольствие задавать вопросы, если не можешь позволить себе прибегнуть к пытке, чтобы получить ответ? Ей-богу, это труднее, чем может показаться.

Мне, впрочем, пришлось не легче. Правда, Трахнутый усадил меня в довольно удобное кресло, обитое кожей, однако пять часов, на протяжении которых я оставался прикован наручниками к трубе парового отопления и к тому же постоянно боялся, что одно неверное слово может повлечь за собой ужасную смерть, обернулись для меня сущим кошмаром.

Трахнутый зевнул.

— Ладно, давай повторим все еще раз, — сказал он и потер покрасневшие, слезящиеся глаза.

За эти пять часов допроса Трахнутый успел задать мне десятки, сотни вопросов, касавшихся самых разных периодов и обстоятельств моей жизни: в какую школу я ходил, кто были мои учителя, где я делал покупки в Белфасте, какие пабы предпочитал. И он, разумеется, уже понял, что для агента-англичанина или американца, выдававшего себя за ирландца, я был дьявольски хорошо подготовлен. О жизни Шона Маккены Трахнутый расспрашивал чуть не по месяцам, требуя назвать имена и адреса знакомых, соседей, людей, с которыми тот встречался. Но с этим у меня проблем не было. Я нарочно отвечал как можно подробнее, так что Трахнутый буквально тонул в мелких деталях, после чего ему уже не хотелось снова к ним возвращаться. Так мне казалось.

Но я уже убедился, что Трахнутого нельзя недооценивать.

Да я и не собирался. Я был терпелив, я знал, что могу его «пересидеть». И я хотел его «пересидеть». Дело было даже не в том, что это был мой единственный шанс. Просто в ту секунду, когда я увидел умирающую Саманту, я принял решение. Для меня изменилась сама цель операции. Теперь я действовал не ради денег и уж, конечно, не ради того, чтобы вывести из игры «Сыновей Кухулина». То, что совершил Трахнутый, слишком глубоко меня затронуло. Операция британской разведки стала моим личным делом, делом моей чести, если угодно. Вот почему я решил: что бы ни случилось, я не могу позволить себе исчезнуть, раствориться, дезертировать. Я буду сражаться до конца. Я или он — вот как теперь стоял вопрос. Пусть «Сыновья Кухулина» лелеют свои маленькие фантазии, пусть тешат себя мечтами о будущем величии и славе. Пусть делают, что хотят. Главным для меня было ненадолго остаться с Трахнутым наедине. И тогда — прежде чем я покину этих людей и вернусь к федералам с добытой информацией — я позабочусь о том, чтобы он получил по заслугам. Да, Трахнутый, для тебя никакого суда не будет, думал я. Джерри и остальные отправятся за решетку, но о тебе я позабочусь сам.

Трахнутый зевнул еще шире, и я понял, что он притворяется.

На самом деле он готовился разыграть заключительный акт своей скучной пьесы.

— Значит, ты совсем не помнишь, где ты работал между мартом и ноябрем девяносто второго? — негромко спросил он.

Я покачал головой.

— Не помню, Трахнутый, честное слово. Возможно, в Лондоне, а может быть, и в Испании. Что хочешь со мной делай, все равно не помню, — сказал я.

Он поднялся, налил себе полстакана воды из крана в углу и нажал на кнопку, выключая телевизор.

Повернулся и посмотрел на меня.

Действуя нарочито медленно, Трахнутый вынул из внутреннего кармана куртки маленькую зеленую коробочку для инструментов. Открыв крышку, он достал покрытый запекшейся кровью скальпель.

Его глаза превратились в две узкие щелочки.

— Ты считаешь себя умным, парень, но это не так. Ты не умнее нее, а значит, недостаточно умен, — процедил он холодно.

Шагнув ко мне, Трахнутый обхватил меня согнутой рукой за шею и, запрокинув мне голову назад, поднес скальпель к моему правому глазу.

— Выкладывай! — приказал он. — Всю правду, иначе я тебя на куски разрежу!

Окровавленное острие коснулось моего века, и я невольно дернулся, чувствуя, как помимо воли мною овладевает страх.

Но я был бы действительно глуп, если бы позволил себе проиграть сейчас.

— Я не помню, Трахнутый! — не сдавался я.

На протяжении целых десяти секунд, показавшихся мне едва ли не самыми долгими в моей жизни, он продолжал нажимать на скальпель. Потом Трахнутый выпустил мою шею, убрал скальпель и покачал головой.

И зевнул в третий раз.

— Ладно, это не так уж важно. Я, например, почти не помню, что я делал в восьмидесятых — вплоть до начала девяностых, — сказал он с кривоватой усмешкой.

Я кивнул:

— Значит, теперь ты мне веришь?

— Да, похоже, с тобой все в порядке. Я это нутром чую. Ты наш, Шон. Впрочем, я думал так с самого начала. Есть только одно маленькое «но»...

— Какое же?

— Да нет, ничего особенного, просто... просто ты слишком нам подходишь. Ты молод, умен, решителен, да и появился ты как раз тогда, когда мы особенно нуждались в людях. Понимаешь, о чем я?

— Не совсем.

— Видишь ли... Впрочем, неважно. Главное, мне хочется тебе верить, но это получается у меня как-то... слишком легко.

— Почему бы тебе не поверить мне? Ведь все, что я сказал, — правда!

— Это ты так говоришь. И я не исключаю, что так оно и есть. Мои сомнения... не имеют никакого отношения к тебе. Просто у меня отчего-то сердце не на месте. — Он пожал плечами. — Так я и скажу Джерри. Скажу, что я просто старый параноик и что меня пора гнать в три шеи, пока я не начал подозревать всех подряд.

Трахнутый принес мне кружку воды. Я выпил и откинулся на спинку кресла. Трахнутый с силой потер лицо.

— Уже утро, — сказал я, глядя на подвальное окно.

— Да, мы с тобой проговорили всю ночь, а мне еще нужно съездить и проверить, как Джеки справился со своей работой. Да еще надо позвонить одному приятелю в Портсмутской гавани. Вот дьявол! Ну да ладно. Думаю, на этом мы закончим, — устало сказал он.

— Не возражаю, — откликнулся я. — Как насчет того, чтобы снять наручники?

Трахнутый очень устал. Если б мои руки были свободны, я мог бы дотянуться до пистолета, который он оставил на столе в дальнем углу комнаты. Тогда убить его не составило бы особого труда, но Трахнутый был матерым профессионалом и не собирался предоставлять мне подобной возможности. Отойдя от меня подальше, он сунул пистолет в карман, выпил еще немного воды из-под крана и покачал головой.

— Как я уже говорил, я — старый параноик, который никому не верит до конца. Сегодня нам предстоит работа, и я думаю, есть смысл понаблюдать за тобой еще немного. Ты не возражаешь? — добавил он таким тоном, будто сам стыдился своих слов.

— Поступай, как считаешь правильным, — ответил я, как ответил бы учителю преданный ученик и последователь.

Трахнутый поднялся, бросил мне еще пару наручников и жестом велел надеть их на запястья. Только после этого он собирался открыть «браслеты», которыми я был прикован к трубе парового отопления.

— Интересно, который час? Ага, уже почти шесть. Я слышу шаги наверху — они там уже проснулись. Вот что я предлагаю, Шон: сейчас мы пойдем в дом и позавтракаем. Потом я позвоню Джеки, и мы с тобой поспим часов пять или шесть. Пусть они собираются в дорогу без нас. После этого пообедаем, смотаемся в Портсмут, заберем нашего человека и отправимся на дачу. Что скажешь?

— По-моему, очень неплохо придумано, — пробормотал я.

— Ты не возражаешь?

— Честно говоря, Трахнутый, я чертовски устал. Я чувствую себя как выжатый лимон. Интересно, с Джеки, Шеймасом и остальными ты тоже так... работал?

Трахнутый обнял меня за плечи:

— Пойдем-ка лучше поедим. Что касается наручников, то я предпочел бы не снимать их до тех пор, пока не закончится наша операция... или до тех пор, пока я не успокоюсь. Как тебе кажется, ты сможешь в них спать?

— Сомневаюсь, — буркнул я.

— А что, если мы прикуем тебя к кровати за здоровую ногу? — предложил Трахнутый. Он заботился обо мне совершенно искренне, но за это я возненавидел его еще больше.