Маэстра - Хилтон Л. С.

По вечерам мы ужинали вместе, сначала, разумеется, занявшись другими делами. Иногда шли на улицу Муффетар, Рено послушно нес соломенную корзину, и мы покупали продукты. Оказалось, что он потрясающе готовит ризотто. Я купила ему набор японских керамических ножей, чтобы он готовил тающие во рту оссобуко. Он наливал мне бокал вина, и мы, в пижамах, вместе нарезали все ингредиенты, а потом допивали вино и слушали музыку. Иногда ходили куда-нибудь. Как выяснилось, мы оба предпочитаем небольшие заведения попроще. Я обнаружила, что быть не одной приятно, кажется, и он не возражал против моей компании. Рено немного рассказал о своей работе, о звонках в Лос-Анджелес и Нью-Йорк, которые делал, пока я читала книжки. Выяснилось, что охота за деньгами не такое уж захватывающее занятие: бóльшую часть времени надо просто ждать. Подтверждаю. Иногда мы просто болтали и обсуждали последние новости из газет – я настойчиво пыталась отучить его читать «Фигаро» – или последние похождения французских политиков, раз уж местные СМИ наконец-то вошли во вкус рассказов о любовных интрижках сильных мира сего. Пару раз ходили в кино, и он держал меня за руку в темноте. Однако как-то вечером он спросил, не хочу ли я заглянуть в «Ля люмьер», и я задумалась.

– Или в «Реграттье», если ты не хочешь встречаться с Жюльеном?

– Ты и так неплохо справляешься.

– Как скажете, мадемуазель У-Меня-Нет-Имени!

Тряхнув волосами, я заулыбалась и принялась нервно крутить в руках бокал.

– Знаешь, мне, кажется, и правда не хочется. Правда. Нам ведь и так хорошо.

– Нам?

– Ну пока что… – тут же пошла на попятный я, – пока ты не поговоришь с Монкадой.

– Все в порядке, Джудит. – Рено ласково заправил мне выбившуюся прядку за ухо. – Может, я и не против «нас».

Как-то раз мы с наслаждением уплетали вьетнамскую лапшу в крошечной кафешке в Бельвиле, и он спросил меня, что случилось в Риме. Я сразу поняла, о чем идет речь, и напряженно ответила:

– Ты же вроде сказал, что все видел.

– Я видел достаточно. Видел, как вы зашли под мост. Потом видел, как ты вышла в спортивной одежде. Остальное все было в полицейском рапорте инспектора да Сильвы.

– Ну и засранец же ты, Рено!

– Ну прости-и-и! – театрально пожал он плечами.

– Ты правда говоришь по-итальянски?

– Certo. Немного.

– Почему ты ничего не сказал полиции? – подумав, спросила я и отправила в рот очередную порцию лапши со свининой гриль.

– Ты могла вывести меня на Монкаду. Кроме того, я тебе уже говорил: я не коп. Плюс я заинтересовался. Заинтересовался тобой и вообще тем, что выйдет из всей этой истории.

Мне захотелось выложить ему все: про Джеймса, про Лианну, про Дейва, про то, что из-за меня он лишился работы, но это все равно была бы неправда, и почему-то мне это было важно. Мне хотелось рассказать ему, что такое вечно быть аутсайдером, ощущать себя в ловушке, потому что, какой бы умной и красивой я ни была, таким, как я, в этом мире все равно нет места… Однако и это была бы неправда.

– Я сделала это не ради денег. Деньги – просто приятный побочный эффект.

– Месть? – с улыбкой спросил он.

– Не-е-е, это слишком просто. Месть – это неинтересно.

– Интересно… Мне кажется, я… – Он запнулся и замолчал.

Пытается спровоцировать меня на искренность? Вряд ли, слишком очевидный ход. Теперь уже он принялся задумчиво поглощать лапшу, а потом все-таки спросил:

– И все-таки – почему?

Наверное, потому, что я смогла. Потому что хотела проверить, смогу или нет. Почему у всех поступков должно обязательно быть логическое объяснение? Прямо как с сексом: все вечно хотят себе объяснить, узнать, как тебе было хорошо и почему!

– Давай я расскажу тебе в другой раз, ладно?

– Конечно. Когда скажешь.

Дейв прислал мне каталоги, увесистые глянцевые кирпичи. Пересылка, наверное, стоила целое состояние. Еще в посылке я обнаружила коробку из-под сигар, в которой лежало три шоколадки «Виспа», как мило! Решил напомнить мне, что я всегда питала слабость к гидрогенизированным растительным жирам! На душе стало неожиданно тепло и приятно. Однако потом я подумала о Стиве и сказала Рено, что все-таки выбираю Рихтера – в наши дни надежнее делать ставку на современное искусство. У меня даже появилась мысль, не поехать ли на продажу в Лондон – сводила бы душку Фрэнки в бар напоследок, а Руперт может катиться ко всем чертям, но Рено решил, что сейчас будет неразумно использовать мой настоящий паспорт.

– Скоро у тебя будет новый паспорт, я все устрою. После встречи с Монкадой.

Я купила номер «Конде наст тревеллер» и стала размышлять о будущем. Черногория – это вариант. Или Норвегия – говорят, убийцам полезен холодный климат.

– А почему мне нельзя просто остаться тут?

– Не глупи, Джудит!

– А что будет с моими банковскими счетами?

– «Джентилески» возьмет на работу новую сотрудницу, вот и все.

Я разместила ставку по телефону от имени компании. Мы поехали во «FNAC», купили наушники, а потом Рено настроил мой компьютер так, чтобы все переговоры были слышны и ему тоже. Если картина достанется мне, то ее доставят через пару недель. Чтобы как-то компенсировать свое личное отсутствие на аукционе, я оделась подобающе случаю: черная двойка от «Шанель» с восхитительной кожаной камелией ручной работы на боковом кармане, чулки, классические лакированные туфли «Пигаль 120», волосы собраны в тугой пучок на затылке, красная помада, которая, вообще-то, мне не идет. Под юбку я надела трусики «Бенсимон» в стиле семидесятых, с прорезью снизу. Чувствовала я себя немного по-идиотски: сижу у себя дома, за обеденным столом, в таком виде, но взгляд, которым меня наградил Рено, когда я выплыла из ванной, того стоил!

Я подала заявку онлайн на участие в торгах, и мне присвоили номер тридцать восемь для телефонного аукциона. Для торгов мы специально купили одноразовый телефон без абонемента. Если я действительно заполучу Рихтера, то такая мелочь может оказаться существенной. В одиннадцать часов объявили начало торгов. Передо мной лежал блокнот и ручка – даже не знаю зачем, наверное, чтобы произвести на саму себя впечатление делового человека. Когда я работала в «Британских картинах», мне часто разрешали присутствовать на торгах и наслаждаться шоу, которое устраивали эксперты и старший аукционер, наш вице-президент, поэтому теперь я постаралась представить себе зал, отделанный светлым деревом, напряженное молчание участников торгов. В 11:42 телефон снова зазвонил: пришел черед Рихтера. Рено наклонился к компьютеру. В огромных наушниках он напоминал взъерошенного попугая. Интересно, которая из высокомерных девиц с Принс-стрит обрабатывает ставки «Джентилески»? Меня захлестнуло детское желание закричать в трубку, что это я! Я, Джудит Рэшли! Конечно же, я не стала этого делать и даже говорила с небольшим французским акцентом.

Выставили картину за четыреста тысяч. Цена тут же взлетела до четырехсот пятидесяти, пятисот, пятисот пятидесяти, шестисот! Дальше ставки будут поднимать по пятьдесят.

– Семьсот пятьдесят против номера тридцать восемь. Ваша ставка?

– Восемьсот! – быстро ответила я, как только Рено кивнул и взял меня за руку.

– Прекрасно! – прозвучал голос в трубке, и я поняла, что, сама того не желая, возбудилась.

– Номер тридцать восемь, есть ставка восемьсот пятьдесят тысяч. Поднимаете?

– Девятьсот!

Рено весь вспотел от напряжения, рубашка облепила спину, его ладонь скользила в моей. Я сидела с идеально ровной спиной, сосредоточенная и спокойная в своем идеальном костюме. В трубке раздался голос аукциониста, он спросил, будут ли еще ставки. Повисла тишина.

– Девятьсот пятьдесят тысяч против вас, мадам. Поднимаете?

– Миллион! Миллион фунтов! – почти крикнула я в трубку, понимая, что дело практически сделано, жокеи хлестали лошадей перед последним фурлонгом, я была в экстазе! – Вот-вот кончу! – прошептала я Рено.