Золотое дерево - Розалинда Лейкер

— Я люблю тебя, — шептала она сквозь вздохи и стоны. — Я твоя. Я была твоей еще тогда, при нашей первой встрече. Я боролась с собой и своими чувствами до тех пор, пока не сдалась.

Николя так долго мечтал услышать именно это признание!

— Дорогая моя, прекрасная, восхитительная Габриэль, — шептал он, жадно целуя ее. — Больше между нами нет никаких преград.

Сквозь опущенные ресницы Габриэль заметила, как исказилось лицо Николя, пылавшего страстью к ней, черты его заострились, и скулы проступили более явственно. Ее губы приоткрылись навстречу его жадным губам, и Габриэль погрузилась в полузабытье, оглушенная и потрясенная этим поцелуем. Она была полностью побеждена своим чувством, все принципы, все железные правила, которых она так неукоснительно придерживалась, были забыты, вмиг растаяли от огненного дыхания ее любви к этому человеку. Она не могла больше жить без него. Он был частью ее самой, как она была частью его.

Николя теперь не сомневался, что, если бы они находились где-нибудь в другом месте, более укромном, и не опасались, что кто-нибудь помешает им, Габриэль отдалась бы ему. Она горела к нему такой же страстью, какую он сам испытывал к ней. Если бы у него был ключ от двери этого зала, он непременно запер бы ее, но ключа не было. Не в силах справиться с собой, Николя пытался увлечь Габриэль на походную кровать, предназначавшуюся для Императора. Но когда она, разомлевшая и покорная, уже находилась в его объятиях, в коридоре вновь раздались шаги. Габриэль вмиг очнулась от своего забытья и насторожилась, не в силах справиться с тревогой. Шаги приблизились к двери, миновали ее и стихли вдали, в глубине коридора. Габриэль, увидев, что страсть ослепила их обоих, и боясь саму себя, оттолкнула Николя и начала надевать спущенный лиф платья. Он попытался остановить ее, обняв и мешая одеваться, любуясь ее взволнованным лицом, обрамленным растрепанными густыми волосами. Взъерошенная и полуодетая, она казалась ему в этот миг еще более желанной.

— Уйдем отсюда, — прошептал он, — Отправимся куда-нибудь в другое место. Я не хочу, чтобы нам мешали.

Искушение было велико, ей так хотелось быть с ним, испытать счастье и блаженство, однако Габриэль не могла выполнить его желание. Она нежно провела кончиками пальцев по его губам, как бы стараясь запомнить их, на ее лице застыло выражение тоски.

— Я очень хочу этого. Но я не могу пойти с тобой. Не могу, потому что я не свободна и не имею права распоряжаться собой.

— Но когда наступит этот долгожданный день? — воскликнул он нетерпеливо, и в его голосе послышались нотки отчаянья. — Мы ведь так долго были в разлуке, отказывались друг от друга. Столько время потеряно зря! Я хочу положить конец всем этим полуслучайным встречам и взглядам, брошенным друг на друга украдкой. Мы ведь оба с тобой самостоятельные, решительные люди, привыкшие отвечать за свои поступки, так почему же мы не хотим найти выход из этого тупика, из этой опостылевшей невыносимой ситуации? Ты нужна мне. Мы нужны друг другу, как воздух. Я пойду к Эмилю…

— Нет! Только не это! — в страхе воскликнула Габриэль, она боялась тех последствий, к которым мог привести раздор между Эмилем и Николя.

— Но почему — нет? Мы живем в просвещенный век. Сейчас не считается позором расторгнуть гражданский брак, в особенности, если произошла роковая ошибка. Я уверен, что Эмиль, будучи разумным человеком, выслушает и поймет меня…

— Ты не должен говорить с ним об этом, — твердо заявила Габриэль.

— Тогда как же нам распутать весь этот клубок?

— Я не знаю. В данный момент я могу только надеяться на то, что все само собой разрешится. Думаю, что смогу найти выход из сложившейся ситуации. Единственное, о чем я прошу тебя, дай мне немного времени, и тогда я навсегда приду к тебе. Я еще не знаю, как это произойдет, но я обязательно приду к тебе.

— Ты обещаешь мне сделать это?

Габриэль улыбнулась ему, ее лицо, излучавшее любовь и нежность, вновь привело его в восторг своей прелестью.

— Обещаю.

Он не сомневался в ее искренности. Надежда, которая светилась в ее глазах, была заразительна, и они, улыбаясь друг другу, вновь слились в поцелуе, как будто были уже свободны. Затем со вздохом она отстранилась от него и оправила свое платье, обнаружив при этом, что потеряла одну из маленьких жемчужных пуговиц. Она не стала обыскивать пол палатки, а намеренно оставила ее в этом шелковом шатре, в котором произошло свидание с Николя, обещавшее изменить всю ее жизнь.

Обнявшись, они вышли из палатки. Николя помог ей надеть меховую шубку, и они начали прощаться.

— Когда я увижу тебя снова? — спросил Николя.

— Завтра?

— Нет, завтра не получится. Я не могу тебе сказать, когда произойдет наша следующая встреча. Это зависит от многих обстоятельств.

— Если бы это зависело от меня, я просто не отпустил бы тебя сейчас.

У дверей, ведущих в коридор, Габриэль помедлила и, положив руку на грудь Николя, остановила его, готового проводить ее до кареты.

— Не надо, не провожай и не пытайся увидеть меня. Это только осложнит мою жизнь и помешает выполнить данное тебе обещание. Я сама найду способ разрешить все трудности. Спокойной ночи, дорогой.

И Габриэль в накинутой на плечи шубке вышла за дверь. Там уже толпился народ. Не глядя по сторонам, она быстро направилась в вестибюль. Привратник, взяв фонарь, проводил ее до кареты, где ждал Гастон. Он помог ей сесть, а затем снова вскочил на козлы. «Ну, теперь быть беде, — подумал он, взмахнув кнутом. — Она пробыла наедине с Дево около часа». Гастон засек время по карманным часам, которые Габриэль подарила ему в тот день, когда приняла его на службу. Поскольку вокруг не было других экипажей — если не считать кареты и коляски, проезжавшей мимо, — Гастон расспросил привратника обо всем, что происходило внутри ратуши. И теперь он надеялся, что Габриэль подготовилась ко всем обвинениям и оскорблениям, которые ждут ее. Вальмон, конечно, начнет метать громы и молнии, как только сыщик, следующий по пятам Габриэль, доложит ему о том, что она осматривала выставленную в ратуше палатку наедине с Дево в то время, когда в здании больше никого не было.

За завтраком Анри передали полученное письмо. Он сразу же узнал почерк и не стал читать письмо за столом, а ушел в свой кабинет. Оставшись один, он сломал печать. Анри не надеялся получить новую интересную информацию, скорее он ожидал прочесть сообщение Брушье о том, что от его услуг отказываются, поскольку слежка не дает никаких результатов. Но прочитав послание, Анри с радостью убедился, что лед тронулся. По сведениям Брушье, Габриэль и Дево пробыли наедине за закрытыми дверями зала городской ратуши довольно длительное время — намного дольше, чем это было необходимо для осмотра выставленной там палатки Императора. Похоже, в этот вечер лишь один-единственный человек получил приглашение прибыть в ратушу, и этим человеком была Габриэль. Сыщик зафиксировал со скрупулезной точностью время ее прибытия и отъезда.

Откладывая в сторону письмо, Анри спрашивал себя, как отреагирует Эмиль на подобное сообщение. Что касается его самого, то он хотел дождаться рождения сына, а уж затем действовать, обратившись в суд и предъявив туда вместе со всеми прочими документами материалы, компрометирующие сестру.

Ивон вынашивала этого ребенка без всяких осложнений, и Анри невольно подумал о том, что до сих пор жена каким-то образом намеренно прерывала беременности, не желая рожать. Но теперь, ободренная надеждой на получение богатства, которое будет всецело принадлежать ей и ее мужу после того, как Габриэль отстранят от опеки над состоянием Рошей, Ивон стремилась произвести на свет наследника этого состояния. Анри тоже надеялся, что у него родится именно сын, радуясь этому факту вне зависимости от тех выгод и преимуществ, которые повлечет за собой его появление на свет. Поэтому он легко мирился с капризами Ивон и с нытьем по поводу того, что беременность испортила ее фигуру. Анри обещал жене золотые горы, если у нее родится мальчик, он клялся выполнить любой ее каприз и любое самое безрассудное желание. Но когда Ивон опрометчиво спросила мужа, что будет, если вместо долгожданного сына родится дочь, Анри бросил в ее сторону такой испепеляющий взгляд, что она не на шутку испугалась.

— Никаких девочек! — рявкнул он. — Иначе я разведусь с тобой, и ты ничего не получишь от меня.

Он действительно в тот момент готов был выполнить свою угрозу.

Еще раз перечитав письмо, Анри сложил его и запер в ящик письменного стола, принадлежавшего когда-то его отцу. Он не терял надежды, что вскоре получит еще более ценную информацию, порочащую сестру.

Брушье, выехав ранним утром из Лиона, лично явился к Эмилю, чтобы вручить письменный отчет о событиях прошедшего дня. Он был доволен проделанной работой, поскольку, как и все его собратья, получал хорошее вознаграждение и даже приличную сумму сверх него, если добывал, наконец, требуемые сведения. Сыщик был уверен, что с сегодняшнего дня его ставка значительно возрастет. Раз уж любовники встретились наедине после долгой разлуки, теперь их ничто не сможет удержать. Брушье, правда, не знал, чего именно хочет его клиент, к какой развязке стремится. Вальмон был слишком сдержанным, высокомерным человеком и, по-видимому, брезгливо относился к нанятому им сыщику, несколько стыдясь своего поступка. Брушье относил Вальмона к тому типу людей, которые предпочитали своими руками вершить суд и расправу. Скорее всего, когда наступит время, его клиент вызовет своего обидчика на дуэль. Такой исход представлялся сыщику истинной глупостью. Лучше всего, по его мнению, было избавиться от неверной жены и найти себе другую. С течением лет, занимаясь своим делом, Брушье превратился в циника и презирал человеческие страсти.