Коптский крест - Борис Батыршин

Слова его прервал торопливый стук в дверь. Ваня бросился открывать – на пороге стояла Марина, сестра Николки. Глаза у нее были вспухшие, заплаканные.

— Ваня, Олег Иванович, Николке очень-очень плохо. Весь горит, кашляет, папа за доктором послал – тот сказал: «надежды совсем нет». Никол, вот, просил вам непременно передать… — девочка сунула Ивану что-то в руку, и, уткнувшись в ладони, зарыдала.

Ваня развернул скомканную бумажку – и увидел россыпь тёмных бусинок, все восемь штук, что достались мальчику при дележе коптских четок.

Глава сороковая

Ох, как нелегко было Яше заставить себя отправиться на Гороховскую – после пугающего вояжа по московскому подземелью. Хорошо, хоть удалось избежать расспросов старого Ройзмана – часовщика очень вовремя не оказалось в лавке, а троюродный братец Яши, Натан, обещал промолчать о том, в каком виде начинающий детектив вернулся на Варварку – за гривенник, разумеется. Весь следующий день Яков вел себя тише воды ниже травы: носу не казал из лавочки, и все время, минуту за минутой, вспоминал все, что пришлось увидеть под землей. А на следующий день, ближе к вечеру, все же собрался – отпросился у дяди и уже через полчаса был возле дома Овчинниковых. Фомич, уже знавший Яшу, как помощника нового жильца, встретил молодого человека неласково:

— Ну, чего приперся? Шел бы ты, мил человек, по своим делам, хозяевам не до тебя сейчас. В отсутствии оне, за дохтуром поехали.

— А что, заболел кто-то? — забеспокоился Яша. — Вроде, только третьего дня заходил, все были здоровы.

— Так то третьего дня было! А вчерась, к вечеру, молодого паныча какая-то лихоманка скрутила. Марьяшка, прислуга ихняя, говорила – весь горит, болезный, лежит в беспамятстве, слова сказать не могёт… Дохтур у них с утра, в трубочку слушает, порошки, небось пропишет – а какой от их прок…

— Постой, ты же сказал – Олег Иванович за доктором отправился? Ваня что, тоже заболел? — не понял Яша.

— Нет, с им все слава Богу, — ответил Фомич. — Это наш молодой барин занемог. Как вчера слег – так и не встает. А дохтур как пришел, так от него и не отходит. Сказал… лихорадка легкая. А какая ж она легкая – коли барчук помирает? Нету этим дохтурам веры…

— Может, легочная, а не легкая? — поправил дворника Яков. Он помнил, как три года назад от такой болезни в три дня сгорела мамина троюродная сестра тётя Циля. Приезжий из Винницы доктор-поляк, запойный пьяница, пользовавший больных по окрестным местечкам, поставил диагноз «легочная лихорадка» и прописал отвар ипекакуаны[133]. Поили Цилю и настоем на ягодах бузины с медом – но ничего не помогло, и двумя днями спустя ее снесли на старое еврейское кладбище. «Вейзмир, — сказал ребе, — раз время пришло – что могут сделать люди?»

— Так, раз доктор уже здесь – значит, Олег Иваныч за другим поехал? Что, хуже Николке стало?

— А с чего ему лучше-то станет? — сварливо ответил Фомич. — Так и перхает, болезный, вон, аж во дворе слышно. Лихоманка его изнутре жгет. А барин твой, — и дворник мотнул головой на подъезд, где была квартира Семенова, — как услыхал, что дохтур сказал – так сразу обругал его коновалом, собрался и уехал. А сынок ихний там сидит, у молодого барина. Переживают очень.

— Ты бы шел, право слово, — Фомич снова взялся за метлу. — Нечего тебе тут делать, не до тебя господам сейчас.

— Слышь, Фомич, а можно я тут, на скамеечке посижу? — не сдавался Яков. — Глядишь, и понадоблюсь – сбегать куда-нибудь, к примеру – в аптеку. Дядин родственник, Моисей Клейман на Садовой аптеку держит, тут, недалеко. Если надо – враз обернусь!

— Ну сиди, коли делать нечего, — согласился Фомич. Только в дом не лезь, покуда не кликнут. Если что – Марьяне скажем, передаст…

Делать было нечего. Яков пристроился на скамейке в глубине дворика и приготовился ждать.

Ожидание не затянулось – скоро во двор спустился сам хозяин дома. Он шел с каким-то незнакомым Яше господином, по виду – доктором, о котором говорил давеча Фомич. Вслед за мужчинами семенила Марьяна. Глаза ее распухли от слез; девушка все время шмыгала, утираля лицо передником.

— Не будем терять надежды, уважаемый Василь Петрович, — говорил доктор. По тону его ясно было, что он уже не в первый раз повторяет эту фразу; собеседник кивал, нервно ломая пальцы. Выглядел Василий Петрович не лучшим образом – всклокоченная бородка, красные, видимо, от бессонницы глаза, жилетка, криво застегнутая не на ту пуговицу.

— Непременно пошлите за настойкой лауданума[134], — продолжал врач. — Крупозная пневмония, батенька – случай очень серьезный. Я, ближе к вечеру ожидаю кризис – так что непременно загляну. А пока, вот вам рецепт, — и господин, остановившись, передал Василию Петровичу листок; тот принял и немедленно принялся, сам не замечая, комкать в нервических пальцах.

— Будем надеяться, дорогой мой, надеяться и молиться. Все же организм молодой, и, даст бог, еще поборется…

Дядя Николки сокрушено кивал.

— А за лауданумом пошлите прямо сейчас, мешкать ни в коем случае, не рекомендую.

Яша сорвался со скамейки и подскочил к беседующим:

— Добрый день, Василь Петрович, я служу у вашего жильца из третьей квартиры, помните меня? Я еще с вами в Петровском парке, на празднике был, вот и Фомич меня знает, и Ваня, сынок Олег Иваныча – тоже. Если надо – могу слетать за лауданумом, у меня аптекарь знакомый, враз обернусь, только скажите!

Доктор остановился и близоруко глянул на Яшу:

— Вот и славно, юноша, вот и славно… Василий Петрович, засим – откланяюсь. И если что с больным – непременно, теперь же шлите за мной… да вот, хоть этого любезного молодого человека. Отыщете, юноша? — и доктор протянул Якову картонку с фамилией и адресом. Я живу неподалеку, в Лефортово, так что…

Яша истово замотал головой.

— Вот и хорошо. Что ж, будем надеяться, и, главное – не унывать! Больному нужна сейчас ваша поддержка и вера в счастливый исход.

— Макар, ты? Это Семенов, узнал?

Смена у Каретникова только что закончилась – звонок застал его по дороге домой. Андрей Макарович Каретников, заведующий детским отделением 7-й городской больницы как раз свернул с Каширки и направлялся в сторону Нахимовского, когда мобильник разразился резкой трелью – звонил старый бородинский знакомец, Олег Семенов. Каретников общался с ним, по большей части, на фестивалях и иных реконструкционных событиях, но не был удивлен неурочным звонком. Старый «бородинец» был известен среди своих как отличный детский врач, так что товарищи по увлечению не раз обращались к нему по поводу болячек своих отпрысков.

— Привет, Олегыч. Всегда рад слышать конных егерей. Что на «Солдатике»-то[135] не был?

— Да вот, не случилось. Слушай, Макар, у меня срочное дело – как раз по твоей части. А о «Солдатике» потом поговорим, лады? Ты сейчас сильно занят?

— Да нет, вот, домой еду. А что, Ванька приболел?

— Почти. Да нет, с ним все слава богу… Тут, понимаешь, такое дело. Мой… племянник свалился с какой-то заразой, температура за сорок, что делать – не знаем. Ты не посмотришь? Очень буду тебе признателен…

Каретников присвистнул.

— За сорок, говоришь? Скорую вызывали?

Собеседник на секунду замялся.

— Да нет… ты понимаешь, семья там… странная. Они вообще сторонники народных, так сказать, методов, врачам не верят. Что-то там у них было – то ли тетку «Скорая» не довезла, то ли что-то еще… в общем, не хотят они звать скорую. А парню совсем худо. Вот я и убедил их, чтобы ты посмотрел пацана – меня-то они слушают. Только ты там полегче насчет «Срочно скорую» – люди, как я уже говорил, своеобразные, для них современные доктора – вроде чертей с рогами.

— Нет, Олегыч, я гляну, конечно… говори, куда ехать. А все же – сказал бы ты им – пусть бросают этот декаданс. Температура за 40 – это не шутки. Ладно, давай вкратце, что там с парнем?

— Олегыч, ты что, окончательно спятил? — Каретников трясло. — Ну ладно, эти клоуны – хозяева, о них отдельный разговор… но ты-то? Не понимаешь, на что меня толкаешь? У парня – крупозное воспаление легких в такой стадии, что я должен – ДОЛЖЕН, понимаешь? — сделать все, чтобы его госпитализировали. Нашли время в игры играть, придурки… Это все называется просто и незамысловато – уголовщина. Ты что, хочешь чтобы парнишка тут помер, а меня под статью подвели? — и врач потянул из кармана мобильник. — Черт, сети нет… Сдох он что ли? Дай-ка твой… скорую надо срочно звать.

Олег Иванович грустно улыбнулся.

— Мобильник я тебе дам, конечно, но я же говорю – не ловит здесь, место такое…

— Тогда пошли на улицу! Там уж точно ловит – сам звонил, когда к дому подъехали!

Это было чистой правдой. Буквально за несколько секунд до того, как машина остановилась у дома на улице Казакова, мобильник доктора зазвонил. Каретников, правда, отделался парой слов – очень уж торопил его спутник, — и, наскоро припарковав «Ниву-Шевроле», приятели последовали в подворотню. Двор проскочили с ходу, и только когда на лестнице их встретила заплаканная хозяйка дома со свечой в руке, Каретников недоуменно посмотрел на своего спутника. Олег Иванович пробурчал что-то насчет «дом старый, перед капремонтом, вот проводка и сыплется», отодвинул супругу Василия Петровича в сторону и решительно проследовал в квартиру. Каретников проследовал за приятелем, покосившись на платье женщины – уж он-то знал толк в реконструкционных нарядах. Но это, как оказалось, были еще цветочки.